весьма далека от первоначальных мечтаний. Пообещайте кому-нибудь верную
выгоду с лесопильного завода, и он тут же выкажет подозрение. Но пообещайте
ему бессмертие, вечную верность его возлюбленной, проблеск Эльдорадо, и
предательская надежда заманит его в западню. Именно так умненькие девицы
облапошивают стариков, а красавчики-негодяи разбивают сердца сердобольных
вдовиц. А ведь есть и такие, что пересчитывают всякий раз сдачу в мелочной
лавке, проверяют счета своих слуг до последнего пфеннига, сомневаются в
существовании соседней долины, не говоря уже о каких-то там запредельных
мирах, и не понимают нужды слепого нищего, побирающегося на улицах. Вот уж
действительно: чем осмотрительнее и скареднее человек, чем легче вовлечь
его в какое-нибудь безрассудное предприятие, рассчитанное исключительно на
глупость клиента.
По настоянию шевалье мы завернули в одну харчевню на берегу реки, дабы
отпраздновать наш успех бокалом-другим джина с водою, и оттуда отправились
прямо к "Замученному Попу".
Четверо моих юных друзей уже поджидали нас в пивной, отогревшиеся и не
такие измученные, какими предстали они пред нами у городских ворот. Я
прокричал им: "Салют!", поелику уже пребывал в некотором подпитии, и
вытолкал Сент-Одрана вперед, дабы представить его. Держались они уныло и
даже как будто застенчиво, что вовсе было не удивительно, ведь они потеряли
двоих товарищей, и восторги их перед коммуною несколько поунялись. Они даже
признались, что предостережения мои о Париже оказались верны, но в
остальном юные мои радикалы остались столь же отважны и рьяны. Они отыщут
еще вожделенную свою Утопию, пообещали они.
- Где?-спросил я.
- В Южной Америке?-ответил мне Красный, коренной майренбуржец.
- В Перу?-уточнил Сент-Одран.-Или, может, в Колумбии? Только что вы
надеетесь там найти?
- Мы хотим основать новую цивилизацию, сударь, построенную на принципах
справедливости.
- Все, что вы там найдете, друзья, это гниение и болезнь. И еще-
вымирающих индейцев. К тому же он и золотом небогат, этот субконтинент.
Такая земля вообще не должна существовать на свете. -Он говорил с таким
жаром, что можно было подумать, вся Америка Южная сговорилась однажды
предать его.
- Золота нам не нужно, сударь,-проговорил светловолосый фон Люцов, весьма
исхудавший и помрачневший за время своих похождений.
- Еще понадобится, не пройдет и года,-заверил его шевалье, чавкая свиной
ножкой.-Какая такая Сильвания, какой Золотой Век человечества расцветет
посреди иссохших побегов и ядовитых змеюг, непроходимых болот и
несудоходных рек, посреди лесных дебрей, кишащих зверями невообразимых
размеров... когда индейцы крадутся в тени твоего частокола, готовые
прикончить тебя за цветной носовой платок. Таким маленьким, знаете ли,
обмазанным ядом дротиком, которого ты не увидишь и не услышишь. И не
почувствуешь, пока не падешь сраженный!
- Вы говорите красиво, сударь, но только не по существу,-обиделся фон
Люцов.
- Очень даже по существу,-пробормотал Сент-Одран, после чего умолк.
- И как вы намерены добираться до Южной Америки?-спросил я.
- На корабле. Вероятно, из Генуи или Венеции. Мы бы зафрахтовали ваш
воздушный корабль, но я сомневаюсь, что мы можем это себе
позволить,-ответил мне юный Стефаник.
- Вы уже слышали?!
- Еще в Праге. И, разумеется, здесь. Весь город только об этом и говорит.
У меня давно уже начали возникать весьма настойчивые опасения в том, что
чем больше станут о нас говорить, тем быстрее раскроется наше
мошенничество. Путь к отступлению,-дорога в Бек,-становился все уже и уже.
Еще немного, и он будет совсем уже для меня закрыт. Я пытался хоть как-то
унять эту боль, поселившуюся у меня в сердце. Я был точно хирург, которому
нужно вскрыть свое тело и вырезать скальпелем донимающую его болезнь,
оставаясь при этом бесстрастным и отстраненным. Что же толкало меня в том
направлении, против которого восставала душа моя? Наверняка нечто большее,
чем могло бы показаться на первый взгляд. Или то было просто очарование
какого-то необъяснимого сдвига в моем естестве, как будто, захваченный
фабулой некоей великолепной выдумки, я стал околдован этим потоком,
уносящим меня к моей гибели.
Вскоре в пивной появился Шустер и тут же сделал мне знак рукою, явно
желая что-то мне сообщить в конфиденциальном порядке. Извинившись перед
собеседниками своими, я подошел к его стойке. Сержант протянул мне письмо,
адресованное мне и Сент-Одрану. Я спросил, кто доставил его.
- Уличный мальчишка,-ответил мне Шустер.-Я сам не видел, письмо забирала
супруга.
Почерк, выдававший руку человека образованного, был мне незнаком. И все
же мне показалось, что где-то я его уже видел. Быть может, это писала нам
ландграфиня. Я сломал печать. Записка внутри оказалась весьма лаконичной.
Подписи не было.
Горючий газ, потребный вам для воздушного корабля, теперь имеется в
городе и может быть вам доставлен в любое удобное для вас время. Никакой
платы не требуется, за исключением согласия вашего обеспечить проезд
дарителя и слуги его на принадлежащем вам корабле в назначенное ими время.
Посыльный придет за ответом завтра.
Подошел Сент-Одран. Весь его вид выражал раздражение его юными
идеалистами.
- Что там такое?
Прочитав записку, шевалье насупил брови.
- Водород! Какая удача, фон Бек.-Разумеется, он имел в виду то, что
теперь у нас есть возможность отбыть с награбленными деньгами еще даже
раньше, чем предполагалось сначала, поскольку газом сим с тем же успехом
можно было наполнить и старый воздушный шар, не дожидаясь знаменательного
того дня, когда будет построен новый. Я, конечно, был посвящен в
сент-одрановы планы, но только в общих чертах. Не вдаваясь в подробности.
Мы предполагали совершить как-нибудь демонстрационный подъем и неожиданно
"потеряться" в небесных высях.
- Надо принимать предложение,-продолжал шевалье.-Хотелось бы только
знать, от кого предложение сие исходит? Сейчас в Майренбурге алхимиков
всякий не меньше, чем блох на собаке.
Тут уж не угадаешь: любой может быть.-Он повертел письмо так и
этак.-Только магистр имеет в распоряжении своем и оборудование, необходимое
для производства такого объема горючего газа, и резервуары для хранения
его. Так что вычислить его, вероятно, будет несложно. Скорее всего, это
Иоганнес Каритиан. Он к тому же богат и владеет землею в десяти милях от
города вверх по реке. Или, может быть, Маркус ван дер Гит, который переехал
сюда из Нидерландов лет двадцать назад. Подобно многим, он избрал
Вальденштейн из-за известного покровительства государства сего изысканиям в
области различных наук. Или один из тех, кто приехал на это таинственное их
совещание...
- Кем бы он ни был,-перебил его я,-вам бы следовало написать ответ. Я
поступлю так, как вы сочтете нужным. Но мне не нравится сама мысль о
заключении каких-то таинственных сделок с анонимным алхимиком.
- Сделка эта меня устраивает, фон Бек, поскольку газ будет доставлен
прежде, чем нас призовут дать отчет о деятельности нашей компании. Это дает
нам немалое преимущество.
Я лишь пожал плечами. Шотландец был у нас рулевым в этом плавании к
иллюзии и проклятию. Моя же воля осталась где-то на полпути между Парижем и
Прагой, а что сохранилось еще от решимости моей, уходило на то, чтобы не
дать мне сойти с ума под натиском ночных кошмаров. Я весьма опасался, что
восторженное решение Сент-Одрана приведет к бесконтрольному хаосу. Я был
преисполнен страхов, но в то же время какая-то часть меня ликовала, словно
бы я всей душою желал скорейшего наступления неотвратимых последствий
деяний наших,
-отмщения, каковое обрушит на нас судьба.
Пока мы с Сент-Одраном обсуждали полученное письмо, четверо наших юных
идеалистов продолжали беседу свою, в коей затрагивались проблемы
безнравственности войны и естественной добродетели человека, каковую
последнюю изобретение денег и частной собственности на землю исказило и
притупило в каждом из нас. Я едва ли не завидовал им, но к сожалению по
утраченной мною невинности и юношеской восторженности примешивалось еще и
сожаление о том, что в их годы я не обладал пусть даже малою частью того
прагматизма, который имелся в избытке у Сент-Одрана. Тогда, может быть, я
не бросался бы из одной крайности в другую, пока наконец не оказался в
таком затруднительном с точки зрения морального выбора положении, в каком
пребывал я теперь. Я осознал вдруг, что меня всего трясет, что я близок к
обмороку.
Ощущение было такое, точно меня отравили, но, скорее всего, я просто пал
жертвой бессонницы и потревоженной совести. Я решил, что мне надо как
следует отдохнуть,-лечь в постель и попытаться заснуть,-и собрался уже
пожелать доброй ночи своим юным друзьям, как вдруг взгляд мой случайно упал
на входную дверь. То, что я там увидел, не на шутку меня испугало: я решил,
что и в самом деле схожу с ума, проецируя в явь фантомы, терзающие
воображение мое.
Обрамленная на мгновение белым сиянием, окутанная серым дымом, что тут же
рванулся из пивной наружу, отрясающая снег с воротника и шляпы и топочущая
сапогами по полу, явилась мне высокая худощавая фигура моей Немезиды!
Неужели Монсорбье следил за четверкою юных моих романтиков от самого
Парижа? Или, быть может, прочел сообщение о предприятии нашем,
промелькнувшее в иностранной прессе? Или, подобно мне, тоже бежал от
предательской тирании, установление коей так рьяно поддерживал?
Я поднялся из-за стола,-настороженный, точно какой-нибудь подозрительный
хулиган из среды золотой молодежи,-и смотрел на него, пока он шел через зал
как всегда элегантною и притягательной даже походкой, похожей на волчий
шаг, бросая быстрые взгляды на лица сидящих за столиками и поправляя
попутно поля своей смятой шляпы. Он изящным движением скинул плащ и
перебросил его через руку, обнаружив при этом на поясе шпагу и единственный
пистолет с длинным прикладом.
Тонкие, красиво очерченные его губы сложены были в подобие улыбки, а
проницательные глаза светились обманною доброжелательностью. Волосы
зачесаны назад и стянуты на затылке шнурком; сюртук безукоризненного
покроя, брюки и сапоги-как всегда щегольские и изысканные. Отрекся ли он от
былых политических своих взглядов, остался ли верен им,-только Монсорбье во
всем оставался сановником революции. Я вдруг обнаружил, что близость
опасности придала мне сил. Я кивнул ему головою и громко осведомился о его
здоровье.
- Спасибо, гражданин, теперь уже лучше. А ваше как?-Голос его прозвучал
очень даже язвительно.
- Так, простудился немного. Зима, понимаете ли... Но в остальном я себя
чувствую замечательно. Что-то вы далековато заехали от Парижа, сударь.
Может быть, тамошний климат слишком для вас суров?
- Там дьявольски холодно и промозгло, но климат этот меня устраивает,
гражданин, и всегда очень даже устраивал.
- Однако, средства к существованию там теперь добывать несколько
затруднительно, или нет?
- Не так чтобы и затруднительно, гражданин. Мои потребности весьма
скромны. Я вполне доволен своим теперешним положением.
- Стало быть, я ошибаюсь, сударь. Мне показалось, что вы существуете тем,
что сосете у волка.
При сем замечании глаза Монсорбье вспыхнули гневом,-точно внезапный шквал
пробежал по морю,-но потом вновь преисполнились обманным спокойствием.
- Как вы узнали, что я сейчас в Майренбурге?
- Я и не знал. Я здесь совсем по другому делу. Прибыл по официальному
приглашению как посланец Франции. Но, разумеется, я только рад этой
возможности возобновить нашу старую дружбу. Я два дня уже в Майренбурге.
Как поживает ваша приятельница, та дама, что величает себя герцогиней
какого-то отдаленного мыса в Адриатическом море?
- Вы меня очень обяжете, сударь, если станете говорить со мной прямо, не
напуская туману. Вы собираетесь арестовать меня?
