мысленным взором моим, грозя поколебать давешнюю мою решимость. Все, чего я
добился, посетив бордель,-и я бы уразумел это сразу, если бы не метался
тогда между велениями сердца и разума, противоречащими друг другу, -лишь
того, что тело мое обрело готовность и возжаждало истинного наслаждения,
проникновенной удовлетворенности, каковую позвал я за минуты общения с
Либуссой. Я до сих пор еще был уверен в том, что час, проведенный с нею,
будет прекраснее во сто крат целой ночи в жарких объятиях искусных
потаскушек из заведения миссис Слайней. Иными словами, то направление,
которое принимали теперь мои мысли, грозило опять завести меня в западню,
но Сент-Одран очень вовремя заговорил:
- Я уже все устроил. Сегодня утром. Местные власти не возражают. Так что
в два часа пополудни я представляю свой "Монгольфье" на Малом Поле...
знаете? Публичный сад сразу за Западною Стеною, у Мирошних Ворот. И
намереваюсь еще продемонстрировать "ограниченный" подъем, или подъем "на
привязи".
Таким образом, Сент-Одран спас меня от болезненного самокопания.
- Весь Майренбург увидит, как наш корабль поднимается в воздух,-
продолжал он, сопровождая слова свои грациозным взмахом руки.-И
общественность уже будет знать о нас как о серьезных аэронавтах. Пробный
этот полет нам послужит верительной грамотой. А если нас примут достаточно
благосклонно, тогда уж нам без труда удастся заинтересовать богатых горожан
нашим проектом по учреждению Компании, каковая займется строительством
нового корабля, больших размеров.
- Герр шевалье,-проговорил я, весьма позабавленный его речью,- не
принимаете ли вы часом за несомненную данность некое соглашение между нами,
каковое еще не было заключено?
С видом искреннего изумления он откинулся на спинку стула и схватился
рукою за подбородок.
- Черт возьми, сударь! Я-то думал, что мы партнеры и что желание ваше
поучаствовать в демонстрации нашего корабля вполне очевидно.
- Но мы не заключали еще соглашения. Не оговаривали условий.
- Верно, сударь. Но я полагаю, мои предложения вам известны.
- Вы говорили мне о своих планах. В Хакмесшерском ущелье.
- И вчера ночью на лестнице.
- Всего лишь пару слов, сударь.
- Я предлагал объединить наши силы и средства.
- Да, вы предлагали.
- Вот я и подумал, что все уже решено...
Тут я рассмеялся.
- Боже мой, Сент-Одран, я знаю всю подноготную ваших трюков, но они все
же имеют успех. И, признаюсь вам, я обдумал ваше предложение и решил, что
оно мне подходит. Так что давайте, как говорится, ударим по рукам и тем
скрепим наше соглашение.
Мы с ним свершили означенный ритуал, и Сент-Одран просиял.
- Прежде всего, капитан, нам потребуется прибегнуть к литературному
вашему дару. Нужен хороший текст для листовок, которые мы разбросаем с
воздуха. Новые территории. Золото.
Богатство, что само плывет в руки.-Он нахмурился.-Вот только я
сомневаюсь, стоит ли сразу упоминать о ваших тайных навигационных картах. И
о Граале. Это могут счесть ересью.
- Сударь, попридержите коней. Вы о чем вообще говорите? Что-то я не
пойму.
- Я говорю о фамильном предании рода фон Беков. О немалых деньгах в
кошеле, проистекающих из подобного смелого предприятия. И, разумеется, об
уважении к имени фон Беков, небезызвестному и в Майренбурге, как вы должны
уже знать.
Имени, сударь, весьма почтенному и добропорядочному. Я бы
сказал-безупречному.
- Сударь?
Он улыбнулся мне искренне и открыто.
- Что, сударь?
- Я правильно вас понимаю: вы намерены эксплуатировать мое родовое имя?
Сент-Одран, вы слишком много хотите. А что касается этой дурацкой
легенды...
- А поскольку легенда дурацкая, то какой будет урон вашей чести, если вы
ею воспользуетесь к своей выгоде?
- Вообще-то верно.-Я колебался.
- Но эту сторону дела мы можем обсудить и потом,-великодушно заметил
он.-Сейчас нужно просто состряпать афиши, но с этаким поэтическим, знаете
ли, размахом. А дальше уже поглядим, как пойдут дела.
Поскольку тут я ничего не терял, я согласился с этим его предложением.
Сент-Одран ушел в город,-как только оделся подобающим образом, и весьма,
надо сказать, элегантно,-а я остался у "Замученного Попа" набрасывать текст
для афишек, которые в надлежащее время будут сброшены с борта воздушного
корабля.
Мне вовсе не требовалось изобретать какие-то особые изыски, однако я
промучился целый час, выбирая между Зевсом и Юпитером,-кому из них быть
номинальным возницею небесной нашей колесницы,-и в конце концов я отказался
от них обоих и остановил выбор свой на Донаpе как божестве, наиболее
соответствующем местному нордическому климату, хотя можно было бы
предположить, что свитавианские боги были еще даже суровее и мрачнее,
поскольку происходили они из славянских верований и имели имена типа Граака
или Кога. Сержант Шустер проявил самый искренний интерес. Он спросил меня,
видел ли я полеты парижских аэронавтов, и мне пришлось признаться, что я
пропустил их все, хотя, разумеется, в ходе разыгравшихся там боев к услугам
воздушных шаров прибегали не раз. Сам он видел воздушный корабль в полете
только однажды, сказал мне Шустер. Он должен был совершить перелет из
Зальцбурга в Базель, но ветер не вовремя переменился. Аэронавтов нашли
потом аж в Болгарских горах; разбойники тамошние растащили по кусочкам весь
яркий шелк воздушного шара, да и сами аэронавты дрожали от хода, сидя в чем
мать родила в своей корзине.
- Так что, выходит, познания в области отклонений течений ветра, коие
даже коварней течений морских, могут весьма и весьма пригодится.
Я согласился с его заключением. Но Сент-Одран, как очевидно, разработал
определенные методы управления воздушным судном, пусть даже еще не успел их
опробовать.
- Большой корабль, который мы думаем строить, будет снабжен необходимыми
механизмами.
Тут я осознал, что уже выступаю как этакий рупор идей британского моего
жулика, а ведь я пока даже не знал, насколько все эти небылицы,
рассказанные Сент-Одраном, близки к реальности. И мне нужно было еще
дождаться подходящего момента, чтобы это выяснить. К тому же, я не мог
сейчас особенно распространятся о планах шевалье, иначе бы вышло, что я
предал его доверие. Так что я прикусил язык.
Сержант Шустер, однако, не заметил в поведении моем никакой странности и
принялся вслух рассуждать о правомерности опасений,-выраженных в какой-то
венской газете,-в том, что французский военно-воздушный флот может в любую
минуту атаковать их город.
В то время все, разумеется, полагали, что французы стремятся стать
Властелинами Воздуха, хотя при этом никто не имел ни малейшего
представления о том, как вообще можно построить подобный воздушный флот и
как, если он все-таки будет построен, противостоять ему. Мне пришло в
голову, что мы с Сент-Одраном сможем неплохо сыграть на этом недоразумении.
Что, как не построение воздушного флота, сделает вечный Майренбург еще
сильнее?
Сент-Одран вернулся из Статс-хауза в приподнятом настроении,
продемонстрировал мне лицензию,-внушительный манускрипт, оформленный весьма
красочно (пять цветов, включая и золотой) с добавлением печатей и каких-то
непонятных значков,-разрешение на демонстрацию нашего шара.
Теперь, сказал он, нам осталось лишь сагитировать богатых бюргеров и
собрать толпу любопытствующих горожан. Я заметил, что на это у нас мало
времени.
- Вовсе нет,-возразил Сент-Одран,-у нас есть чернила и кисти. Короткие
объявления смотрятся лучше всего на стенах.
Например, вот такое, фон Бек...-он схватил перо и написал размашистым
своим почерком с витиеватыми завитушками:
"Сегодня на малом поле! Подъем воздушного корабля! В три часа пополудни!"
Все-прописными буквами. -Напишите его столько раз, сколько сможете!
Через час у меня онемела рука, но зато на столе выросла стопка афишек,
около сотни листков. Сент-Одран давно умчался на Малое Поле совершать
необходимые приготовления. Время близилось к полудню. Марта заварила нам
огромную кастрюлю клею. С сею кастрюлей и стопкой афишек мы с верным
Шустером вышли в город, где атаковали каждую свободную стену, которую
только сумели найти в Майренбурге. Церкви, школа, публичные здания,-ничто
не укрылось от нашего энтузиазма. В половине второго за нами неслась уже по
пятам стайка уличных мальчишек, лишь на пару шагов опережая толпу
любопытствующих горожан, и народу все прибывало. Мне, признаюсь, польстило
подобное проявление внимания. Сент-Одран уже давно был на Малом Поле, и как
только мы с Шустером завершили свою работу, мы со всех ног помчались туда.
В суматохе приготовлений полдня пролетело как-то совсем незаметно. Если бы
только мне удалось поддерживать такой темп хотя бы в течение месяца, тогда
я могу быть уверен: мысли о Либуссе уж наверняка прекратят искушать меня.
Моя к ней болезненная привязанность была отвратительна мне самому. Она была
просто-таки унизительна. В своей готовности бросить и честь, и достоинства,
и амбиции в пламя бессмысленной страсти я уподобился какой-нибудь
восторженной гимназистке, истомившейся в мечтаниях о мужчине, который
первым запечатлит поцелуй на невинных ее губках. Но это неправильно. Так не
должно быть. Мы с сержантом спустились по лестнице Младоты на Грюнгассе и
понеслись со всех ног, точно какие-нибудь школяры на каникулах, по самой
короткой дороге, по газонам, тенистым аллеям и закоулкам, к западным
городским воротам, "Бычьим" воротам Аларика III, Воротам Мирожни, а оттуда
уже-под зимним солнцем, подернутым легкой туманною дымкой,-вниз по склону
холма туда, где пылала раскаленным рубином жаровня из железа и меди, где
вздымались в высь клубы дыма, а пламя ревело, точно глас зигфридова
дракона. Два паренька в шерстяных сюртуках, шляпах, выделанных из овчины, и
плотных перчатках держали широкий медный обруч,-"горлышко" купола
шара,-подставляя его под поток горячего воздуха. Шелковая оболочка
морщилась и пузырилась, медленно наполняясь. Наверху на городской стене уже
толпился народ. Присутствовали все чины и сословия.
(Кое-кто из горожан позажиточнее прихвати с собою бинокли, и их теперь
быстро передавали по кругу, из рук в руки, "от глаза к глазу".)
Я умел обращаться с речами к подобным собраниям, но не привык к тому,
чтобы меня так разглядывали,-точно какую-нибудь обезьяну на ярмарке,-вот
почему я немного смутился, не зная, стоит ли мне выступить с краткою речью
или хотя бы поприветствовать публику. Но это, как я в конце концов
рассудил6,явилось бы вопиющей бестактностью, поскольку гвоздем
представления был сегодня воздушный шар, выпестованный, если так можно
сказать, и подготовленный Сент-Одраном. Сейчас шотландец сосредоточил все
свое внимание на наполнении шара горячим воздухом. Из толпы доносились
возгласы. Горожане выкрикивали вопросы, выражая свое несомненное
любопытство. Несколько мальчишек побойчее и непременные спутники их,
собаки, отважились подойти поближе, но суровый Сент-Одран, напустивший на
себя весьма важный вид, тут же прогнал их прочь. На другой стороне
разрастающегося купола крепилась на прочных веревках разукрашенная кабина
из дерева и плетеной лозы,-позолоченная, увешанная разноцветными кистями по
слегка поистертым бокам и оформленная в виде сказочного чудовища с головой,
крыльями и хвостом. То был, без сомнения, тот самый василиск, которого друг
мой, Карсовин, видел пролетающим над Прагой, но мне он больше напоминал
грифона. Разукрашен он был весьма ярко, хотя местами краска заметно
пооблупилась, и походил на те роскошные штуки, каковыми индийские принцы
украшают свои алтари либо же водружают оные на спины церемониальных слонов.
Когда шар наполнился, Сент-Одран махнул нам с Шустером рукою, приглашая
присоединиться к нему.
- Я весьма впечатлен, джентльмены, вашей сноровкою в области сбора
почтеннейшей публики,-весело проговорил он, раздувая мехи под жаровней.
