по какому каналу смотреть.
- О детях подумай, - сказал я тогда. Удар ниже пояса, что говорить, но никаких
других доводов у меня уже не оставалось. - И прекрати ныть! Если сам начнешь
сопли распускать, тогда уж точно пиши пропало. Любишь жаловаться на жизнь - не
фиг детей заводить. А завел - так завязывай пить и работай как следует!
Он очень долго молчал. Подошла официантка, поставила рядом пепельницу. Я жестом
заказал себе пиво.
- В общем, ты прав, конечно..., - промолвил он наконец. - Ладно, попробую. Хотя
не уверен, что из этого что-то получится...
- Все получится! Шесть лет назад ни денег не было, ни связей - а вон сколько
всего получилось! - сказал я, отхлебнув пива.
- Ты даже не представляешь, как мне было спокойно вместе с тобой, - произнес мой
напарник.
- Я еще позвоню, - сказал я.
- Ага...
- Спасибо за все эти годы. Все было здорово, - сказал я.
- Закончишь дела, будешь опять в Токио - может, еще поработаем вместе? Как
думаешь?..
- Неплохая идея, - ответил я.
И повесил трубку.
Мы оба прекрасно знали, что на эту работу я уже не вернусь. После шести лет
работы в паре что-что, а уж такие вещи друг о друге понимают без слов.
Я взял в руки початую бутылку и стакан, прошел к столику, сел и стал пить пиво
дальше.
Распрощавшись с работой, я почувствовал странное облегчение. Жизнь понемногу
становилась проще и проще. Я потерял свой город, потерял юность, потерял друга,
потерял жену, а через три месяца потеряю слово "двадцать" в собственном
возрасте. Я попытался представить, что со мной будет к шестидесяти. Бесполезно:
что можно представить? Тут не знаешь даже, что через месяц произойдет...
Я вернулся домой, почистил зубы, переоделся в пижаму, залез в постель и стал
читать дальше "Записки о Шерлоке Холмсе". Уже в одиннадцать погасил свет, заснул
и до утра не просыпался ни разу.
8. РОЖДЕНИЕ СЕЛЕДКИ
Ровно в десять утра эта чертова субмарина на колесах остановилась прямо у
моего подъезда. Правда, с третьего этажа она выглядела уже не субмариной, а
гигантским металлическим пирожным. Триста детей, навалившись все вместе, уплели
бы такое пирожное не раньше, чем за две недели. Мы с подругой присели на
подоконник и долго разглядывали эту махину сверху, не говоря ни слова.
Небо над нами было пронзительно-чистым - настолько чистым, что делалось не по
себе. Небо из экспрессионистских фильмов довоенного кинематографа. Далеко-далеко
в этом небе завис неестественно крошечный вертолет. Без единого облачка, Небо
смотрело на нас в упор, точно исполинский глаз с ампутированными веками.
Я запер окно, отключил холодильник и проверил газовый вентиль. Вещи в стирку
собраны, постель застелена, пепельницы вымыты, бутыльки-пузырьки в ванной
выстроены строгими рядами. За квартиру уплачено на два месяца вперед, подписка
на газеты отменена. Уже стоя в дверях, я лишний раз окинул взглядом квартиру -
обезлюдевшую, залитую неестественной кладбищенской тишиной. Я смотрел на нее - и
думал про четыре года, что мы провели здесь с женой, и про детей, которые могли
бы у нас получиться. Распахнулась кабина лифта, подруга окликнула меня. И тогда
я закрыл железную дверь и запер ее на ключ.
Водитель, дожидась нас, самозабвенно тер влажной тряпкой лобовое стекло
автомобиля. Как и прежде, на всем корпусе железного монстра не было ни пылинки,
ни пятнышка, и лишь сумасшедшее солнце расплескивало по черной зеркальной
поверхности ослепительные протуберанцы. Казалось, дотронься - и от руки только
угли останутся.
- Доброе утро! - сказал водитель. Тот же самый водитель-католик, что вез меня в
прошлый раз.
- Доброе утро! - сказал я.
- Доброе утро! - сказала подруга.
Она держала кошку, я - пакеты с консервами и песком.
- Чудесная погода, на правда ли? - произнес водитель, глянув вверх. - Небо прямо
просвечивает!
Я кивнул.
- Через такое небо, наверное, послания Бога проходят легче всего? -
поинтересовался я.
- О нет, вовсе нет! - отвечал мне водитель с улыбкой. - Послания Бога и так уже
есть во всем, что нас окружает. В цветах, в камнях, в облаках...
- А в автомобилях? - спросила моя подруга.
- И в автомобилях, - подтвердил водитель.
- Но ведь автомобили делают на заводах! - не удержался я.
- Во всем, что делают люди, обязательно скрывается воля Бога.
- Как клещ в ухе? - спросила подруга.
- Как воздух, - уточнил водитель.
- Что же - выходит, в автомобилях, сделанных в Саудовской Аравии, должен сидеть
Аллах?
- В Саудовской Аравии не делают автомобилей.
- Что, в самом деле?
- В самом деле.
- Тогда какой бог скрывается в автомобилях, которые делают в Америке для
экспорта в Саудовскую Аравию? - спросила подруга.
Вопрос был не из легких.
- Да, надо же вам все про кошку объяснить!.. - пришел я на помощь водителю.
- Милая киска! - отозвался тот с заметным облегчением.
Киска могла показаться какой угодно, но только не милой. А точнее - всем своим
видом она доказывала обратное. Шерсть на боках вытерлась, точно ворс
истоптанного ковра, хвост выгнулся кочергой под углом в 60 градусов, зубы
пожелтели, левый глаз гноился от раны трехлетней давности, зрение становилось
все хуже. В последнее время я просто не знал, в состоянии ли бедняга отличить
старый кед от картофелины. С лап ее горошинами свисали мозоли, уши разъело
клещом, и уже просто от старости это сокровище портило воздух по всей квартире
раз двадцать на дню. Когда жена только притащила ее домой, подобрав под
скамейкой в парке, это был совершенно обычный котенок; но годы шли, и по склону
семидесятых бедное животное уже катилось, как шар в кегельбане, к собственному
концу. Даже клички у нее не было. Являлось ли отсутствие клички для кошки
трагедией, или же ей так было лучше - этого я не знал.
- Кис-кис - сказал водитель, наклонился к кошке, однако трогать не стал. - Как
зовут?
- Никак не зовут, - ответил я.
- Ну, каким-то же словом вы ее подзываете?
- Не подзываю, - сказал я. - Она просто так существует.
- Но все-таки... Это же не какой-нибудь неподвижный предмет; раз перемещается
туда-сюда по собственной воле - значит, должно быть и имя.
- Селедки в море тоже перемещаются по собственной воле, однако никто почему-то
не придумывает для них имена!
- Между селедкой и человеком не может быть отношений, основанных на эмоциях. И к
тому же, селедку зови, не зови - она своего имени все равно не услышит. Хотя,
конечно, называть что-нибудь или не называть - дело глубоко личное.
- По-вашему, человек называет отдельным именем только то, что двигается,
переживает и имеет уши, так, что ли?
- Именно так! - и водитель несколько раз кивнул, словно убеждая в своей мысли
себя самого. - А ничего, если я сам ее как-нибудь назову?
- Да мне все равно, - пожал я плечами. - Но как?
- Ну, например - Селедка. Ведь до сих пор с ней обращались как с селедкой... Как
думаете?
- По-моему, совсем неплохо.
- Ведь правда? - и он просиял от гордости.
- А ты как думаешь? - спросил я у подруги.
- Замечательно! - сказала она. - Прямо как в дни Сотворения Мира...
- Да будет Селедка! - изрек я торжественным тоном.
- Селедка, ко мне! - позвал водитель и взял кошку на руки. Та с перепугу укусила
его за большой палец и тут же испортила воздух.
Водитель довез нас до самого аэропорта. Пока мы ехали, кошка смирно сидела рядом
с водителем. И всю дорогу пускала газы. Это я понял, заметив, как водитель то и
дело приоткрывает окно. Я подробно рассказал ему, что нужно и чего нельзя делать
с кошкой. Как чистить ей уши, где покупать дезодорант для песка, сколько давать
еды и так далее.
- Можете не беспокоиться, - сказал водитель. - я позабочусь. Я же теперь ей
крестный отец, как-никак...
Дорога была совершенно пуста, и машина неслась по ней к аэропорту, точно лосось
по реке на нерест.
- А почему, например, у кораблей есть имена, а у самолетов - нет? - спросил я
водителя. - Почему все самолеты называют только номерами: Девятьсот Семьдесят
Первый, Триста Двадцать Шестой, - и никто не придумывает и для них имена -
что-нибудь типа "Летучий Ландыш" или, скажем, "Роза Небес"?
- Наверное, самолетов гораздо больше, чем кораблей... Массовая продукция.
- Ну что вы! Корабли - та же массовая продукция, и уж их-то на свете побольше,
чем самолетов!
- Да, но... - и он на несколько секунд замолчал. - Это же все равно, что давать
имена городским автобусам!
- А что? По-моему, автобусы с именами вместо номеров - это так романтично! -
вставила подруга.
- Если всем автобусам в городе дать имена, то пассажиры начнут привередничать,
выбирая, какой автобус им больше нравится. Скажем, на всем маршруте от Синдзюку
до Сэндагая все будут ждать "Антилопу", а на "Ослика" садиться никто не захочет!
- сказал водитель.
- А ты как думаешь? - спросил я у подруги.
- Это верно, - кивнула она. - Я бы тоже не села на "Ослика".
- А вы представьте, каково водителю "Ослика"! - заговорила в водителе
профессиональная солидарность. - Водитель "Ослика" ведь ни в чем не виноват!
- Это точно, - согласился я.
- Ну да, - вроде бы согласилась и она. - Но на "Антилопе" я бы все-таки
прокатилась!..
- Я все понял! - осенило вдруг водителя. - Для кораблей просто продолжают
придумывать имена - по традиции, сложившейся еще до того, как возникло массовое
производство. Если рассуждать логически, это - все равно что придумывать кличку
для лошади. У тех самолетов, что использовались как чьи-то персональные лошади,
были свои имена. Помните - "Энола Гей" или "Дух Сент-Луиса"... Предмет
отождествлялся с существом, способным на ДУШЕВНОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ.
- Выходит, главное условие для получения имени - это наличие души?
- Вот именно.
- А что, цель, с которой имя дается - это уже второстепенный фактор?
- Именно так. Для выполнения цели вполне достаточно чисел. Вспомните, что делали
с евреями в Аушвице...
- Да уж, - сказал я, - Ну, хорошо: допустим, что "способность к душевному
взаимодействию" - главное условие для получения имени. Ну, а как же тогда
появились имена у станций метро, парков, бейсбольных полей? Здесь ведь душа не
при чем!
- Так ведь если станции метро никак не назвать - это ж какая путаница
начнется...
- Но я же прошу, чтобы вы объяснили не цель - зачем имя дается, - а условия,
необходимые для того, чтобы имя приобрести!
Водитель крепко задумался - и не заметил, как на светофоре зажегся зеленый свет.
Пижонский микроавтобус - "Тойота" последней модели с тентом для кемпинга -
просигналил нам сзади, нещадно фальшивя, мотивчик из "Великолепной Семерки".
- Пожалуй, именем называют только то, что нельзя ничем заменить. Станция
Синдзюку - это станция Синдзюку, и на станцию Сибуя (*19) ее не перетащишь...
Да, именно эти два условия: незаменимость - и, следовательно, невозможность
массового производства... Что вы на это скажете?
- Вот было бы забавно, если бы Синдзюку вдруг оказалась где-нибудь на Экода! -
развеселилась подруга.
- Если станция Синдзюку окажется на Экода, то это будет уже станция Экода! -
возразил водитель.
- Даже если она там окажется вместе с линией Ода-кю? - не унималась она.
- Подождите - вернемся к теме! - вмешался я. - Ну, а если бы станции можно было
поменять местами? Предположим, создана система массового производства станций
Государственного метро - этакие складные вокзалы. И станцию Синдзюку можно
разобрать как конструктор и поменять со станцией Уэно. Как тогда?
- Очень просто. Где район Синдзюку - там и станция Синдзюку, а уж в районе Уэно
- станция Уэно.
- Ага! - воскликнул я. - Так вы все-таки не об имени для самого объекта
говорите, а о названии роли, которую этот объект играет для человека! То есть -
опять разговор про цель?
Водитель снова погрузился в молчание. Впрочем, на этот раз оно длилось не
слишком долго.
- Мне кажется, - сказал он, - в таких разговорах не следует забывать о простой
человеческой теплоте...
- То есть?
- Все парки, улицы, станции метро, стадионы, кинотеатры человек старался назвать
какими-нибудь красивыми именами, верно? То есть, имена им давались как бы в
награду - в благодарность за то, что они застыли на месте, приняв свою
