вича "Иисус, шествующий по водам".
В постскриптуме мелким шрифтом было напечатано: "После двенадцати
танцы".
Итак, желающие могут остаться, и из их числа Вальтеры подберут себе
новых знакомых.
Прочие со светским любопытством, наглым или равнодушным, поглядят на
картину, на особняк, на хозяев и разойдутся по домам. Но старик Вальтер
отлично знал, что немного погодя они снова придут сюда, как приходили к
его собратьям - иудеям, разбогатевшим так же, как и он.
Прежде всего надо, чтобы его дом посетили титулованные особы, имена
которых не сходят с газетных столбцов И они, конечно, явятся, - они при-
дут посмотреть на человека, в течение полутора месяцев отхватившего
пятьдесят миллионов, придут окинуть взглядом и сосчитать его гостей,
придут, ибо он оказался столь тактичным и сообразительным, что позвал их
к себе, сыну Израиля, полюбоваться картиной, написанной на сюжет из
Евангелия.
Он как бы говорил им: "Смотрите, я заплатил пятьсот тысяч франков за
картину Марковича "Иисус, шествующий по водам", за этот шедевр христи-
анской живописи. И шедевр этот отныне будет всегда у меня перед глазами,
он так и останется в доме жида Вальтера".
В свете, в обществе герцогинь и членов Джокей-клуба, долго обсуждали
это приглашение и наконец решили, что, в сущности, оно ни к чему не обя-
зывает, все туда пойдут, как ходили раньше к г-ну Пти смотреть акварели.
Вальтерам принадлежит некий шедевр" на один вечер они открывают двери
своего дома, чтобы всякий мог им полюбоваться. На что же лучше?
В течение двух недель "Французская жизнь", стараясь возбудить общест-
венное любопытство, ежедневно помещала на своих страницах какую-нибудь
заметку об этом вечере, назначенном на тридцатое декабря.
Триумф патрона доводил Дю Руа до бешенства.
Вытянув у жены пятьсот тысяч франков, он уже считал себя богачом, но
теперь, когда он сравнивал свое ничтожное состояние с дождем миллионов,
который прошел мимо него стороной, ему казалось, что он нищ, до ужаса
нищ.
Его завистливая злоба росла день ото дня. Он был зол на весь свет: на
Вальтеров, у которых он перестал бывать, на жену, которая, поверив Ларо-
шу, отсоветовала ему покупать марокканский заем, а главное, на самого
министра, который втер ему очки, но по-прежнему пользовался его услугами
и обедал у него два раза в неделю. Жорж состоял у Лароша на посылках,
заменял ему секретаря, писца, и, когда он писал под его диктовку, ему
всякий раз безумно хотелось задушить этого торжествующего пшюта Как ми-
нистр, Ларош особой популярности не снискал, и, чтобы сохранить за собой
портфель, ему приходилось тщательно скрывать, что портфель этот туго на-
бит золотом. Но - Дю Руа чувствовал золото во всем: в еще более презри-
тельном тоне, какой появился за последнее время у этого выскочки-адвока-
та, в его еще более нахальной манере держаться, в его еще более безапел-
ляционных суждениях, в его теперь уже безграничной самоуверенности.
Ларош царил в доме Дю Руа: он занял место графа де Водрека, он прихо-
дил обедать в те же дни и разговаривал с прислугой, как второй хозяин.
Жорж с трудом выносил его; в его присутствии он дрожал от злости, как
собака, которая и хочет укусить, да не смеет. Зато с Мадленой он часто
бывал резок и груб, но она только пожимала плечами и относилась к нему,
как к невоспитанному ребенку. И все же ее удивляло то, что он всегда в
дурном настроении.
- Я тебя не понимаю, - говорила она - Ты вечно на что-нибудь жалу-
ешься. Между тем положение у тебя блестящее.
Он молча поворачивался к ней спиной.
Сперва он заявил, что не пойдет на вечер к патрону, что ноги его не
будет у этого пархатого жида.
Госпожа Вальтер в течение двух месяцев писала ему ежедневно, умоляя
прийти, назначить ей свидание где угодно для того, чтобы она могла вру-
чить ему семьдесят тысяч франков, которые она для него выиграла.
Он не отвечал на эти отчаянные письма и бросал их в огонь. Он вовсе
не отказывался от своей доли в их общем выигрыше, но он хотел истерзать
ее, раздавить своим презрением, растоптать. Она теперь так богата! Он
должен показать ей, что он горд.
В день осмотра картины Мадлена начала убеждать его, что он допустит
большую оплошность, если не пойдет к Вальтерам.
- Отстань от меня, - буркнул Дю Руа. - Никуда я не пойду.
Но, пообедав, он неожиданно заявил:
- Придется все-таки отбыть эту повинность. Одевайся.
Она этого ожидала.
- Через четверть часа я буду готова, - сказала она.
Одеваясь, он все время ворчал и даже в карете продолжал изливать
желчь.
На парадном дворе карлсбургского особняка горели по углам четыре
электрических фонаря, напоминавшие маленькие голубоватые луны. Дивный
ковер покрывал ступени высокого крыльца, и на каждой ступени неподвижно,
как статуя, стоял ливрейный лакей.
- Пыль в глаза пускают! - пробормотал Дю Руа.
Он презрительно пожимал плечами, но сердце у него ныло от зависти.
- Наживи себе такой дом, а до тех пор прикуси язык, - заметила жена.
Войдя, они передали подбежавшим лакеям свое тяжелое верхнее платье.
Здесь было уже много дам с мужьями, - они тоже сбрасывали с себя ме-
ха. Слышался шепот:
- Великолепно! Великолепно!
Стены огромного вестибюля были обтянуты гобеленами, на которых были
изображены похождения Марса и Венеры. Вправо и влево уходили крылья мо-
нументальной лестницы и соединялись на втором этаже. Перила из кованого
железа являли собой настоящее чудо; старая, потемневшая их позолота
тускло отсвечивала на красном мраморе ступеней.
У входа в залы две маленькие девочки - одна в воздушном розовом
платьице, другая в голубом - раздавали дамам цветы. Все нашли, что это
очень мило.
В залах уже было полно.
Большинство дам было в закрытых платьях, - очевидно, они желали под-
черкнуть, что смотрят на этот званый вечер, как на обычную частную выс-
тавку. Те, которые собирались потанцевать, были декольтированы.
Госпожа Вальтер, окруженная приятельницами, сидела во втором зале и
отвечала на приветствия посетителей. Многие не знали ее и расхаживали по
комнатам, как в музее, не обращая внимания на хозяев.
Увидев Дю Руа, она смертельно побледнела и сделала такое движение,
точно хотела пойти к нему навстречу, но сдержалась: видимо, она ждала,
что он сам подойдет к ней. Он церемонно поклонился ей, а Мадлена рассы-
палась в похвалах и изъявлениях нежности. Оставив ее с г-жой Вальтер, он
замешался в толпу: ему хотелось послушать толки недоброжелателей, кото-
рые должны были быть здесь представлены в изобилии.
Пять зал, обитых дорогими тканями, итальянскими вышивками, восточными
коврами всевозможных оттенков и стилей и увешанных картинами старинных
мастеров, следовали один за другим. Публике больше всего нравилась ма-
ленькая комната в стиле Людвика XVI - нечто вроде будуара, обтянутого
шелковой материей с розовыми цветами по бледно-голубому полю. Точно та-
кой же материей была обита поразительно тонкой работы мебель золоченого
дерева.
Перед глазами Жоржа мелькали знаменитости: герцогиня де Феррачини,
граф и графиня де Равенель, генерал князь д'Андремон, красавица из кра-
савиц маркиза де Дюн и все постоянные посетительницы театральных
премьер.
Кто-то схватил его за руку, и молодой радостный голос прошептал ему
на ухо:
- Ах, вот и вы, наконец, противный Милый друг! Что это вас совсем не
видно?
Из-под кудрявого облачка белокурых волос на него смотрели эмалевые
глаза Сюзанны Вальтер.
Он очень обрадовался ей и, с чувством пожав ей руку, начал изви-
няться:
- Я никак не мог. Я был так занят эти два месяца, что нигде не бывал.
"Нехорошо, нехорошо, очень нехорошо, - серьезным тоном продолжала
она. - Вы нас так огорчаете, ведь мы вас обожаем - и мама и я. Я, напри-
мер, просто не могу без вас жить. Когда вас нет, я готова повеситься от
тоски. Я для того говорю с вами так откровенно, чтобы вы больше не смели
исчезать. Дайте руку, я сама хочу вам показать "Иисуса, шествующего по
водам", - это в самом конце, за оранжереей. Папа выбрал такое место
единственно с той целью, чтобы гости обошли предварительно все залы. Он
так носится со своим особняком, просто ужас!
Они медленно пробирались в толпе. Все оборачивались, чтобы посмотреть
на этого красавца мужчину и на эту прелестную куколку.
- Великолепная пара! На редкость! - заметил один известный художник.
"Будь я в самом деле ловкий человек, я бы женился на этой, - думал
Жорж. - Между прочим, это было вполне возможно. Как это мне не пришло в
голову? Как это случилось, что я женился на той? Какая нелепость! Сперва
надо было обдумать хорошенько, а потом уже действовать".
Зависть, едкая зависть капля за каплей просачивалась к нему в душу,
отравляя своим ядом все его радости, самое его существование.
- Правда, Милый друг, приходите почаще, - говорила Сюзанна. - Папа
разбогател, теперь мы начнем проказничать. Будем веселиться напропалую.
Но его преследовала все та же мысль.
- Ну, теперь вы выйдете замуж! Найдете себе какого-нибудь прекрасно-
го, но слегка обедневшего принца - и только вас и видели.
- О нет, пока еще нет! - искренне вырвалось у нее. - Я выйду только
за того, кто мне придется по душе, совсем-совсем по душе. Моего бо-
гатства хватит на двоих.
Улыбаясь насмешливой и презрительной улыбкой, он стал называть ей
имена проходивших мимо людей - представителей высшей знати, которые про-
дали свои старые ржавые титулы дочерям богатых финансистов, таким, как
Сюзанна, и теперь живут вместе с женами или отдельно - ничем не связан-
ные, беспутные, но окруженные почетом и уважением.
- Ручаюсь, что не пройдет и полгода, как вы тоже попадетесь на эту
самую удочку, - сказал Жорж. - Станете маркизой, герцогиней или княгиней
и будете, милая барышня, смотреть на меня сверху вниз.
Она возмущалась, хлопала его по руке веером, клялась, что выйдет за-
муж только по любви.
- Посмотрим, посмотрим, вы для этого слишком богаты, - подтрунивал
он.
- Вы тоже богаты, - ведь вы получили наследство, - в ввернула она.
- Есть о чем говорить! - с кислой миной воскликнул он. - Каких-нибудь
двадцать тысяч ренты. По нынешним временам это сущий пустяк.
- Но ваша жена тоже получила наследство.
- Да. У нас миллион на двоих. Сорок тысяч годового дохода. На это да-
же собственного выезда не заведешь.
Они вошли в последний зал, и глазам их открылась оранжерея - большой
зимний сад, полный высоких тропических деревьев, осенявших своими ветвя-
ми сплошные заросли редких цветов. Под этою темною зеленью, сквозь кото-
рую серебристой волной проникал свет, стоял парной запах влажной земли,
веяло душным ароматом растений. В их сладком и упоительном благоухании
было что-то раздражающее, томящее, искусственное и нездоровое. Ковры,
расстеленные между двумя рядами частого кустарника, поразительно напоми-
нали мох. Налево, под широким куполом, образованным ветвями пальм, Дю
Руа бросился в глаза беломраморный бассейн, такой большой, что в нем
можно было купаться, с четырьмя огромными фаянсовыми лебедями по краям;
клювы у лебедей были полуоткрыты, и из них струилась вода.
В бассейне, дно которого было усыпано золотистым песком, плавали гро-
мадные красные рыбы - диковинные китайские чудища с выпученными глазами
и с голубою каймой на чешуе, мандарины вод, напоминавшие затейливые ки-
тайские вышивки: одни из них блуждали в воде, другие словно повисли над
золотистым дном.
Дю Руа остановился, сердце у него забилось. "Вот она, роскошь! - го-
ворил он себе. - Вот в каких домах надо жить. Другие этого достигли. По-
чему бы и мне не добиться того же?" Он пытался найти способ, но так,
сразу, трудно было что-нибудь придумать, и он злился на свое бессилие.
Его спутница, занятая своими мыслями, тоже приумолкла Дю Руа искоса
