Знатоки уверяли, что у него очень сдержанный и уверенный стиль игры.
Доверчивая публика соглашалась.
Затем появились г-н. Порьон и Лапальм - профессионал и любитель, и
началась какая-то дикая гимнастика: они стремительно налетали друг на
друга, всякий раз вынуждая судей схватывать стулья и бросаться в сторо-
ну, и перебегали с одного конца эстрады на другой, причем один нападал,
а другой отступал, высоко и уморительно подпрыгивая. Их маленькие прыжки
назад смешили дам, зато их порывистые скачки вперед вызывали даже неко-
торое волнение. Какому-то нахалу эти гимнастические упражнения дали по-
вод заменить:
- Что вы так стараетесь, - ведь платят-то по часам!
Публика зашикала, - ее возмутила эта бестактность. Мнение экспертов
передавалось из уст в уста: фехтовальщики проявили большой темперамент,
но порой им недоставало находчивости.
Первое отделение закончилось блестящим поединком между Жаком Ривалем
и известным бельгийским мастером Лебегом. Риваль очень понравился дамам.
Он и в самом деле был красивый малый, хорошо сложенный, увертливый, лов-
кий, более грациозный, чем его предшественники. Его манера обороняться и
нападать, отличавшаяся каким-то пленительным светским изяществом, сос-
тавляла контраст с шаблонными, хотя и решительными приемами противника.
- Сразу видно воспитанного человека, - говорили в публике.
Победа осталась за ним. Ему аплодировали.
Но зрители уже несколько минут с беспокойством прислушивались к
странному гулу, доносившемуся сверху. В нем можно было различить ярост-
ный топот ног и взрывы хохота. Двести человек приглашенных, которым не
удалось спуститься в подвал, видимо, развлекались по-своему. На узкой
винтовой лестнице сгрудилось человек пятьдесят. Внизу стало нестерпимо
душно. Раздавались крики: "Воздуху! ", "Пить!" Все тот же остряк пронзи-
тельно визжал, заглушая шум голосов: "Оршад! Лимонад! Пиво!"
Появился Жак Риваль, весь красный, еще не успевший снять фехтовальный
костюм.
- Я велю принести прохладительного, - сказал он и побежал к лестнице.
Но всякое сообщение с первым этажом было прервано. Легче было пробить
потолок, чем пройти сквозь человеческую стену, выросшую на ступеньках.
- Скажите, чтобы принесли мороженого для дам! - крикнул Риваль.
- Мороженого! - подхватило пятьдесят голосов.
Наконец появился поднос. Но стаканы на нем стояли пустые, - мороженое
расхватали по дороге.
- Здесь задохнешься, - зарычал чей-то мощный бас, - пора кончать - и
по домам.
- Сбор! - выкрикнул другой голос.
И вся публика, тяжело дышавшая, но все же радостно возбужденная,
подхватила:
- Сбор! Сбор! Сбор!
Шесть дам начали обходить ряды, и вслед за тем послышался легкий звон
серебра, падавшего в сумочки.
Дю Руа называл г-же Вальтер знаменитостей. Это были светские люди,
сотрудники солидных газет, издававшихся с давних пор, журналисты, смот-
ревшие на "Французскую жизнь" свысока, в силу своего опыта относившиеся
к ней несколько скептически. На их глазах погибло столько политико-фи-
нансовых листков, возникших благодаря какой-нибудь подозрительной махи-
нации и погребенных под обломками рухнувшего министерства! Большинство
живописцев и скульпторов увлекается спортом, а потому тут были представ-
лены обе профессии; был тут и поэт-академик, на которого все обращали
внимание, были два композитора и много знатных иностранцев, к фамилиям
которых Дю Руа прибавлял "прото" (от слова "протобестия"), поясняя, что
это он делает в подражание англичанам, которые на визитных карточках
прибавляют к своим фамилиям "эск" [1].
1. Эск - от английского слова эсквайр, то есть помещик, дворянин.
- Здравствуйте, дорогой друг! - сказал ему кто-то.
Это был граф де Водрек. Извинившись перед дамами, Дю Руа подошел к
нему.
- Водрек очарователен, - заметил он, вернувшись. - Как в нем чувству-
ется порода!
Госпожа Вальтер ничего не ответила. Она немного устала, и грудь ее,
привлекая взоры Дю Руа, высоко поднималась при каждом вздохе. По време-
нам он ловил на себе ее взгляд, несмелый, выражавший смятение взгляд,
который останавливался на нем и тотчас же ускользал от него. "Так, так,
так..." - говорил он себе, - я Неужели попалась и эта?"
Сборщицы обошли весь зал. Их сумочки были полны серебра и золота. На
эстраде был вывешен новый плакат, возвещавший о каком-то "гррррандиозном
сюрпризе". Члены жюри снова заняли свои места. Публика притихла в ожида-
нии.
Появились две женщины с рапирами в руках, в фехтовальных костюмах: на
них было темное трико, короткие, выше колен, юбки и такие высокие пласт-
роны, что им все время приходилось задирать голову. Обе были молоды и
хороши собой. Обе улыбались и кланялись публике. Им долго хлопали.
Но вот они стали в позицию, и зрители весело зашептались, по рядам
пробежал игривый смешок.
Судьи отмечали удары отрывистым "браво", с их уст не сходила любезная
улыбка.
Зрители были в восторге от этих двух воительниц: мужчины о - оттого,
что они разжигали их чувственность, женщины - оттого, что они будили в
них врожденную страсть парижан к нескромным увеселениям, к развлечениям
низкого пошиба, к поддельной красоте и поддельному изяществу, к опере-
точным куплетам и кафешантанным певичкам.
Всякий раз, когда одна из фехтующих делала выпад, в зале начиналось
веселое оживление. Другая в это время показывала публике свою упругую
спину, и зрители раскрывали рты, а глаза у них становились круглыми, хо-
тя искусство, с каким фехтовальщица оборонялась, занимало их меньше все-
го.
Аплодировали им бешено.
За этим последовало состязание на саблях, но на него никто не смот-
рел, так как внимание зрителей было поглощено тем, что происходило на-
верху. Оттуда уже несколько минут доносился грохот передвигаемой мебели,
точно кто-то съезжал с квартиры. Потом вдруг заиграли на рояле, и вслед
за тем явственно послышался ритмичный топот ног, прыгающих в такт. Те,
кто не попал на турнир, чтобы вознаградить себя, устроили бал.
Публика разразилась хохотом, дамам захотелось потанцевать, - не глядя
на эстраду, они громко разговаривали между собой.
Этот бал, затеянный наверху, забавлял всех. Опоздавшие, как видно, не
скучали. Зрители, казалось, охотно присоединились бы к ним.
Но вот два новых соперника, поклонившись друг другу, с таким реши-
тельным видом стали в позицию, что все взгляды невольно устремились на
них.
Они то сгибались, то выпрямлялись, обнаруживая при этом такую элас-
тичную грацию, такую расчетливую отвагу, такую уверенную силу, такую
скупость жестов, такое изящество приемов и чувство меры во всем, что да-
же эта невежественная публика была очарована и потрясена.
Их несуетливое проворство, их осмысленная увертливость и стреми-
тельные движения, строго обдуманные и оттого казавшиеся медленными, пле-
няли и приковывали взор, как всякое подлинное искусство. Публика по-
чувствовала, что глазам ее открывается нечто исключительное по красоте,
что перед ней во всем своем великолепии выступают два могучих художника,
два законченных мастера, что они хотят выказать все свое умение, все
свое коварство, блеснуть своим проверенным на опыте знанием теории, по-
разить гибкостью своего тела.
Все следили за ними молча, не спуская глаз. Но после заключительного
удара, после того как они обменялись рукопожатием, в зале раздались кри-
ки "браво". Публика ревела, топала ногами. Все уже знали их имена: это
были Сержан и Равиньяк.
Мужчины пришли в воинственное настроение. Сосед вызывающе поглядывал
на соседа. Случайная улыбка могла послужить поводом к дуэли. Люди, ни-
когда не державшие в руках рапиры, тросточками чертили в воздухе выпады
и парировали воображаемые удары.
Но вскоре зрители один за другим начали подниматься по узкой лестни-
це. Наконец-то можно было утолить жажду. Но как же все вознегодовали,
когда обнаружилось, что танцоры опустошили буфет и ушли, заявив, что зря
побеспокоить двести человек и так ничего и не показать им - это просто
свинство!
Не осталось ни одного пирожка, ни капли шампанского, ни капли сиропа,
ни капли пива, ни конфет, ни яблок - ничего. Все было разграблено, унич-
тожено, истреблено.
Стали расспрашивать слуг, - те делали вид, что огорчены, а сами едва
удерживались от смеха. "Дамы набрасывались на все еще пуще мужчин, -
уверяли они, - так напились и наелись, что как бы с ними потом чего не
случилось". Можно было подумать, что это рассказ уцелевших жителей горо-
да, разрушенного и разграбленного вражескими полчищами.
Оставалось только уйти. Мужчинам стало жаль пожертвованных двадцати
франков; они были злы на тех, кто попировал тут, наверху, а потом ушел,
не заплатив.
Дамы-патронессы собрали больше трех тысяч франков. Для сирот Шестого
округа за вычетом расходов осталось двести двадцать франков.
Жоржу Дю Руа, сопровождавшему семейство Вальтер, подали экипаж.
Дорогой, сидя против супруги издателя, он вновь поймал на себе ее
ласковый, ускользающий и как будто смущенный взгляд. "Эге, должно быть,
клюет!" - подумал он и улыбнулся при мысли о том, что он действительно
имеет успех у женщин: ведь и г-жа де Марель, с тех пор как их связь во-
зобновилась, была безумно в него влюблена.
Он вернулся домой в отличном расположении духа.
Мадлена поджидала его в гостиной.
- У меня есть для тебя новости, - сказала она. - Положение в Марокко
осложняется. Весьма возможно, что через несколько месяцев Франция пошлет
туда войска. Во всяком случае, этим собираются воспользоваться, чтобы
сбросить правительство, и Ларош, конечно, не упустит случая взять в свои
руки портфель министра иностранных дел.
Чтобы подразнить жену, Дю Руа притворился, что ничему этому не верит.
Затевать ту же глупую историю, что и в Тунисе, - для этого надо быть су-
масшедшим.
Она нетерпеливо пожала плечами.
- А я тебе говорю, что так оно и выйдет! Так оно и выйдет! Значит, ты
не понимаешь, что для них это очень важный вопрос, вопрос денег. В наше
время, дорогой мой, когда наблюдаешь за политической игрой, надо гово-
рить не "ищите женщину", а "ищите выгоду".
- Вот как! - чтобы позлить ее, презрительно пробормотал он.
Она вспыхнула:
- Послушай, ты так же наивен, как Форестье.
Она хотела уязвить его и ожидала, что он рассердится. Но он улыбнулся
и переспросил:
- Как рогоносец Форестье?
Это ее сразило.
- Жорж! - прошептала она.
- А что? - с насмешливым, вызывающим видом продолжал Дю Руа. - Разве
ты не призналась в тот вечер, что Форестье был рогоносцем? Бедный малый!
- прибавил он с искренним сожалением.
Не удостоив его ответом, Мадлена повернулась к нему спиной.
- Во вторник у нас будут гости, - помолчав с минуту, снова заговорила
она. - Госпожа Ларош-Матье и виконтесса де Персмюр приедут обедать. Мож-
но тебя попросить позвать Риваля и Норбера де Варена? Я буду завтра у
госпожи Вальтер и де Марель. Может быть, приедет и госпожа Рисолен.
С некоторых пор, пользуясь влиянием мужа в политических кругах, она
начала заводить знакомства в свете и всеми правдами и неправдами стара-
лась залучить к себе жен сенаторов и депутатов, нуждавшихся в поддержке
"Французской жизни".
- Прекрасно, - сказал Дю Руа, - Я приглашу Риваля и Норбера.
Он потирал руки от удовольствия: теперь у него будет чем изводить же-
ну и утолять свою глухую злобу, ту безотчетную грызущую ревность, кото-
рую он ощутил во время прогулки в Булонском лесу. Отныне, когда речь
зайдет о Форестье, он всякий раз будет величать его рогоносцем. Он от-
лично понимал, что в конце концов доведет этим Мадлену до бешенства. И в
течение вечера он раз десять вставлял с добродушной иронией: "Этот рого-
носец Форестье..."
Он уже не испытывал неприязни к покойнику - он мстил за него.
Мадлена, сидя против мужа, делала вид, что не слышит, и, как всегда,
