гостиницы, где их уже ждали. Гостиница "Ильмень", как и
положено быть гостинице для моряков, хотя и для будущих, была
плавучей, то есть находилась на дебаркадере. Разместились со
всеми удобствами. Других проживающих было мало. В ресторан
ввалились всей бригадой со своим сухим пайком. Но и в ресторане
наварили для ребят большой чугун картошки. На брата - по
селедке местного производства, с луком и подсолнечным маслом.
На спиртное не тратились, запаслись предварительно в дороге.
Своего оркестра в ресторане не имелось. А зачем он, если сами с
усами?
Нет, не обузой для работников пищеблока и гостиницы были
ребята, а скорее приятной ношей. Не лишние хлопоты доставляли
они хозяевам дебаркадера, а огромное удовольствие. Совместный
дружеский ужин, а затем целых три часа танцы-шманцы. До упаду.
Такого в этой гостинице еще не бывало.
В городе дали еще два концерта на крупных заводах. Жаль,
что город почти не видели. Проезжали на заводы да обратно. От
гостиницы не уходили дальше трех-четырех кварталов. Ездили и на
экскурсию по городу, но это, что называется, "галопом по
Европам". Правда, в экскурсию входило посещение Кремля. А это
было здорово. Трудно описать. Появлялось какоето чувство
приобщения что ли к древней своей истории, к древней культуре
нашей Родины, наших предков. Володю особенно потряс памятник
тысячелетия России, огромный колокол с крестом. И все этапы
русской истории на этом колоколе. Фотографировались. У
гостиницы тоже фотографировались, но в Кремле - тем более.
Уезжали из гостиницы во второй половине дня - поезд
уходил вечером. На прощание все же поиграли немного для хозяев.
А в вагоне уже была только гитара. И "великий маэстро" Юра
Иванов. Заняли четыре последних купе в плацкартном вагоне. Все
в тельняшках, все молодые. Проводницы и пассажиры, их было
человек десять, против гитары не возражали. Играли тихо. Пели
вполголоса. Одна из проводниц не отходила от гитариста, сама
слушала морские песни под гитару, а другой Володя в служебном
купе рассказывал что-то "за жизнь". Знал он много. Приврать
было тоже "святым" делом. В ее то ли наивных, то ли плутовских
глазах (все-таки, женщина это загадка) он выглядел бывалым
моряком. Да и все были не лыком шиты.
Прибыли в Питер в воскресенье (и зачем было торопиться?),
невыспавшиеся, усталые. Суматоха, суетня со сдачей
походного инвентаря, и - домой.
Позже, через несколько дней, ребята дали еще два концерта:
в ДК моряков и в портовой поликлинике.
А на одном из школьных собраний говорили об их походе.
Хвалили их. Награждали грамотами и книгами. Присутствовали
представители пароходства. Один из руководителей,
инструктировавший их когда-то перед походом, сказал целую речь.
Руководство пароходства сделало вывод, что поход проведен
удачно.
- И главное, что "хозяйство не отморозили", - с места
сказал Володя Бойцов (наш Аркаша Кукушкин был в своем
репертуаре).
Ребята негромко рассмеялись, а докладчик его слова,
повидимому, не расслышал.
"СОБАЧЬИ" ВАХТЫ
Не знаю, кому как, а мне нравятся вахты с нуля до четырех
и с двенадцати до шестнадцати. Днем - суматошные, а ночью -
спокойные, они являются своеобразным средством для успокоения
нервной системы, настраивают человека на философский лад,
склоняют к размышлениям. Днем- то не очень поразмышляешь,
особенно неподалеку от берега, когда идешь узкостями, там, где
часты изменения курса. Там уж не до размышлений: успевай
следить за картушкой да быстро и четко исполнять команды
вахтенного штурмана. А он сам, бедняга, в поте лица бегает по
мостику: то на левое крыло, то на правое, то в рубку. Достается
ему за четыре часа вахты. В такие минуты на мостике чаще
появляется да и дольше обычного задерживается сам капитан. Из
матросов на ходовых вахтах обычно стоят двое: один - на
мостике, другой - на палубе, помогает боцману в его работе, но
по первому зову с мостика бежит наверх. Через два часа, как
правило, (а когда - через час) они меняются. Дело в том, что в
узкостях приходится стоять на руле, а все четыре часа подряд
отстоять слишком утомительно. Зато в открытом океане... У руля
стоять не надо - включается автопилот, а матрос смотрит
вперед, либо по указанию штурмана занимается наведением порядка
на мостике.
Хуже всего - в тумане. Идешь тихо: малым, в лучшем
случае, средним, а в густом тумане (особенно характерно для
Ла-Манша) - даже самым малым, как слепые, наощупь. Вокруг
сплошная пелена тумана, ничего не видно. Поэтому суда дают
время от времени предупредительные гудки, а на носу и корме
выставляется по матросу, которые ежеминутно бьют в рынду и (на
корме) колотушкой в бронзовое било. Про них говорят, что их
поставили "метлой разгонять туман". Вот так, с постоянным
звоном и гудками, движется теплоход в тумане. То слева, то
справа, то прямо по курсу (реже - вдогонку, с кормы) раздаются
такие же сигналы с других судов. А туман бывает настолько
плотным, что вздрогнешь, когда неожиданно над самым ухом
раздастся звук сирены с проходящего совсем рядом судна.
Ночью в тумане и того хуже. Огни сквозь туман не
пробиваются. Идешь, как в большом-большом мешке - ничего не
видно вокруг. Штурман то и дело в локатор смотрит, а там: вот
где ясное тропическое небо со множеством незаметно
перемещающихся звезд. Эти звезды обозначают предметы в море и
по береговой линии. В основном - это суда. Такие же горемыки,
как и мы. Машинная сущность их горит нетерпением развить
скорость, корпус напряжен в ожидании этой скорости. Вахта тоже
напряжена. И как только первые порывы легкого ветерка начинают
делать просветы в туманной пелене, и она постепенно становится
похожей на рваные облака, все как будто оживает. Машина,
корпус, люди...
А в нормальных условиях ночные вахты ( а именно они-то и
зовутся "собачьими") прекрасны.
После ужина, если не "крутят" кино и нет общественных
заморочек, можно
заняться наведением порядка в каюте, посидеть в читальном
зале или просто поспать, все равно в двадцать три тридцать
разбудят. Заправка койки, легкая зарядка, умывание и - на
мостик. Обычное: вахту сдал, вахту принял...
"Собачья" вахта - вахта второго штурмана, грузового
помощника капитана, судоводителя, прошедшего три ступени
штурманской лестницы. Следующая ступенька - старпом, а затем
- высшая на судне - капитан, хозяин судна, или, как зовут
капитанов дальнего плавания - мастер.
Мне "собачьи" вахты довелось стоять с интереснейшим
человеком. Анатолий Андреевич, а для бывалых матросов, если вне
службы - просто Андреич, был опытным специалистом и хорошим
собеседником. Много знал интересного. Умел рассказывать, не
заливая, и слушать, не перебивая. Как всякий полный человек, он
отличался доброй душой и спокойным нравом. Было в нем что-то от
Карлсона, частенько в разговорах прорывались мальчишеские нотки
восхищения чем-либо. За словом в карман никогда не лез, четко
реагировал на шаржевые намеки в отношении своей личности и сам
мог разыграть товарища, если это, конечно, не касалось службы.
В экипаже его уважали и любили. Неугомонный кок-пекарь Саша
Матин при встрече с ним не упускал случая подтрунить:
- Андреич, я все хотел спросить...
- Чего?
- Каюту второго, что, правда, собираются оборудовать в
первой надстройке?
- Не понял. Из каких соображений?
- Ну, тебе, наверное, тяжело спускаться вниз, переходить
из одной надстройки в другую, подниматься в рубку... с таким
животом-то?..
Добродушная улыбка (могла сопровождаться дружеским, но
хлестким щелчком в Санькин лоб):
- У настоящего мужчины это все - грудь. А что у тебя?
Тоже мне - кок: что сзади, то и спереди. Как тошнотик. Уж
повару-то стыдно таким хилым быть. Люди скажут: готовит плохо,
если сам не ест.
С этими словами Андреич идет дальше, а Саша вслед пытается
что-то сказать про свою конституцию. Получается, что
подковырнул и сам же оправдывается.
Вообще-то над Андреичем подтрунивали редко, в основном, по
причине его полноты. Сам он не против был поддержать шутку,
если она беззлобна. Но не допускал шуток, связанных со службой.
Но однажды его достали. Рассказывают (сам он об этом никогда не
рассказывал), как он отплатил пьянице-капитану, под началом
которого он, тогда салаженок, юный штурманец, начинал свою
морскую карьеру на одном из старых, еще твердого топлива,
пароходов.
Тот капитан был из шкиперов, учился на курсах, затем
война, штурманил на вспомогательных судах, потом - еще курсы,
и вот - капитан малого плавания. Больше всего он не любил
грамотных специалистов и всем поведением старался показать свое
превосходство над ними. Доходило до унижения. Многие терпели:
не век же с ним плавать, зачем себе характеристику портить?
Андреич тоже все сносил молча. Известно: ты - начальник, я -
дурак... Капитана же трезвым видели исключительно редко.
Причем, трезвый он был зол, придирчив к каждой мелочи. Грубо
иронизировал на правильные действия. Одна такая ирония обошлась
ему не дешево. В ответ на краткий доклад штурмана, где судно
находится, что предпринималось в связи с тем-то и тем-то,
капитан издевательски заскоморошничал:
- Ах, как правильно вы сделали, как точно
соориентировались. Какая смекалка!.. Какое тонкое морское
чутье!!. Да это впору занести в судовой журнал...
Известно, что в судовой журнал заносятся толлько самые
важные события. Естественно, Андреич не записал в журнал, что,
изгаляясь, рекомендовал
капитан. Но зато записал: "Сегодня капитан вышел на мостик
трезвый". Для капитана, которого уже давно готовились списывать
с судна за профессиональную непригодность, это было последней
каплей, ускорившей его переход на береговую работу.
Помню, заступили мы на вахту с началом первого апреля.
Никто из нас не вспомнил, что этот день - день шуток и обмана.
А нам по вахте помимо обычного передали по просьбе
электромеханика собрать по каютам все вентиляторы к нему в
каюту, чтобы он с утра мог распределить их между электриками
для приведения в исправное состояние. Ничего удивительного в
этом не было - 90 процентов вентиляторов требовали ремонта, а
мы уже вторые сутки шли в тропических широтах, в каютах было
ужасно душно.
Когда мы с напарником благополучно перетащили все
вентиляторы в каюту электромеханика и вернулись на мостик,
Андреич сказал:
- Теперь наверняка отремонтируют. Хорошо мужики
придумали: вроде первоапрельская шутка, а на самом деле - для
пользы экипажа. Сделаем вид, что мы не догадались о шутке,
поймались на удочку. Честно выполнили, что нам передали по
вахте.
Нам на это оставалось только удивленно переглянуться. Мы
даже и не подумали, что нас "купили" с первым апреля. А Андреич
понял, но не подал и виду.
... В океане хорошо и спокойно даже когда штормит, а в
тихую пого- ду - благодать. Можно уделить время легкому
трепу. При Андреиче запрещались байки про женскую неверность,
про измену и прочие интимные недоразумения. Это скверно
сказывалось на настроении. Сам он был примером хорошего
семьянина, любящего мужа и отца. Жена была подстать мужу.
Моряки любовались этой парой. Супруги были даже похожи друг на
друга. Это бывает от любви и привязанности друг к другу -
полагали они. Наверное, это было правдой.
В ходу были веселые истории, происходившие с рассказчиком
