родственному обнялись. Спросит про Андрея или нет?.. Первый
вопрос был об Андрее. Я рассказал ей, что знал. Арминда
пригласила меня на вечер отдыха в молодежный клуб. Сказала, что
будет весело. Может быть я не совсем понял, но она еще сказала,
что наших там будет много.
После вахты я пошел к помполиту и предложил организовать
культпоход в молодежный клуб на вечер отдыха. "Помпей"
согласился, что неплохо бы потанцевать, но мы уже официально
приглашены в это же время на встречу с кубинскими военными
моряками - вечер дружбы. Не пойти нельзя. Так что надо
готовиться почитать стихи о Кубе. Я понял. Оставалась
надежда, хоть на минуту вырваться с этой встречи, найти
Арминду и хотя бы извиниться за то, что не смог явиться на
вечер.
Вечером нас человек пятнадцать прибыли в красивое здание
на главной улице Касильды, внешне напоминающее наши дома
культуры. Кубинцы нас радушно встретили, ввели в дом. Внутри
тоже было все, как в наших клубах: сцена, трибуна, несколько
рядов сЪемных на случай пожара и танцев стульев. Выскочить
оказалось неудобно: вот-вот должны были начать. Однако, малость
запаздывали.
Вдруг толпа ожила, задвигалась, стали занимать места. По
рядам прошел гул, что-то вроде нашего: "Идут! Идут!" По
коридору, образованному расступившимися людьми, шло
долгожданное начальство, и впереди всех, как генерал,
окруженный свитой, вышагивала, приветливо кивая головой направо
и налево, моя знакомая Арминда. оказывается, встреча с моряками
и вечер отдыха - одно и то же. И Арминда. Ах, Арминда!..
Комиссар! политический руководитель Касильды. Вот как!
Играли "Интернационал", произносили речи. Я читал стихи.
Аплодировали. Но больше всех аплодировали нашему помполиту: он
специально построил свое выступление из многочисленных "измов",
лозунгов кубинской революции, и собравшимся казалось, что он
говорил по -испански. После каждой фразы скандировали: "Куба -
си, янки - но!", что означало: "Куба - да, американцы -
нет!" И всем понятное: "Фидель - Хрущев, Фидель - Хрущев!"
А потом было весело.
К сожалению, мне не пришлось станцевать с Арминдой. Сразу
после торжественной части она ушла. Перед уходом подошла ко
мне, пожала руку, чмокнула в щечку и с обычным "Чао, Николя!"
удалилась. Больше я ее не встречал. Честно говоря, не
стремился, как раньше, когда шли на "Льгове" в Касильду. Своим
ли положением она как-то отделилась от меня, не знаю. Но
все-таки и позже, даже сейчас, хотелось бы получить
какую-нибудь весточку о ее жизни, делах, судьбе. Где ты,
Арминда? Как ты там?
А Раймонда я и в этот приход в Касильде не увидел. И не
мог увидеть. Во время нашей с Арминдой встречи у трапа "Льгова"
я спросил у нее о нем. Она коротко ответила: "Муэртэ". И на мой
недоуменный взгляд: "Контра!" Мелькнуло: как же теперь его
беленькая Анжела?..
СТАРЫЕ КАДРЫ
Мне приснился мой старый флотский товарищ, с которым мы не
виделись по меньшей мере около пяти лет. Сон был сумбурный, как
в тумане. Утром даже невозможно было вспомнить, что происходило
в этом сне. Но он толкнул меня в восполминания. Я вспомнил свою
курсантскую юность, мореходную школу, где старшиной группы
матросов был он, Володя Романовский, молодой розовощекий
парень, ныне - один из опытнейших боцманов Балтийского
морского пароходства.
Казалось бы, совсем недавно мы выслушивали премудрости
морского дела от наших преподавателей, бывалых моряков, строем
маршировали в столовую, на практические занятия, учились ходить
на шлюпках, получали назначения каждый на свое первое судно. Но
нет. Прошло, к сожалению, много времени с тех пор. Все мы за
это время не только обзавелись семьями, обдетились, но и многие
из нас стали дедами. И редко кто из моих однокашников не осел
на берегу в силу различных обстоятельств. И как бы они с тоской
ни "поглядывали в окно", сохраняя в сердцах любовь к морю и
самые лучшие в жизни воспоминания, море продолжало жить своей
бурной, неугомонной жизнью, полной неожиданностей и тревог. Эти
тревоги продолжает многие годы делить с морем старый моряк
Владимир Романовский.
Воспоминания расстроили. Сами собой сочинились стихи,
посвященные Володе:
"И судьбою по жизни разбросаны,
Не привыкшие жить, не спеша,
Мы с тобой остаемся матросами.
Не стареет морская душа."
Этими словами я словно вновь приобщил себя к морю, к
морякам...
Примерно через полгода после того, взбудоражившего мою
душу сна, как-то возвращаюсь с работы, а жена сообщает, что у
нас - гость. Это был Романовский. Совершенно седой, прическа
напоминала хорошо изготовленный парик, усы по-мюнхаузенски
торчали в обе стороны, и удивительно было, как они могут
сохранять строго горизонтальное положение, не свисая вниз.
Впрочем, во всем остальном это был тот же худощавый и стройный
парень с синими, как небо над океаном, глазами. Только не
розовощекий, а с загорелым лицом, испещренным множеством
мелких-мелких морщин.
- Сколько лет, сколько зим?!. - и, оглядывая меня, чуть
склонив голову набок:
- Я вижу, ты осел на суше неподалеку от шикарной таверны?
Гладко выглядим... Иди-ка сюда, я тебя обниму, если сумею.
Мы обнялись. Пока жена накрывала на стол, сообщили о себе
друг другу вкратце: что и как. Потом уж, за столом,
рассказывали о своей жизни подробнее.
- Я ведь, считай, на том свете побывал. И, как сейчас
любят писать, в трубе-тоннеле летал, и себя видел со стороны
лежащим на операционном столе.
В одном из иностранных портов на него с большой высоты
упал полутонный груз: коробки, весом каждая по 50 кг. Очнулся
только в госпитале. Перед лицом - мадмуазель в белом халате и
косынке, сам - в койке, а в брюшной поллости - шесть дырок.
Несколько операций выдержал. Глядя на него, не поверишь тому,
что он перенес. И в то же время его поведение не было
бодрячеством. Послушаешь его и сам начинаешь верить, что все
обойдется лучшим образом. А он:
- Я еще плавать пойду, вот посмотришь.
Это с множественными-то повреждениями различных внутренних
органов. Я уважительно поддакивал, искренне веря, что он
встанет на ноги, не останется инвалидом... Но чтобы плавать...
Он оказался прав. Но пока... Оба мы были поражены тем, что
Володя мне приснился именно в ту ночь, когда произошел
несчастный случай.
Рассказывая о работе (а больше ему было рассказывать не о
чем, так как дома бывал редко, а в море боцман на работе
круглосуточно, как домохозяйка или крестьянин в дедовские
времена) он с такой укоризной говорил о молодежи, пополняющей
флот, и таким словами характеризовал их, что напоминал мне
старого нашего кадровика:
- Варить, варить молодежь надо. Им же - больше
прислушиваться к совету старых кадров. От этого еще никто не
терял, а только приобретали...
- Володя, ты помнишь Иванова? Ну, который окал: "Пойдешь
на "Ладогу"!"?
- А при чем здесь Иванов, он же не на нашей группе судов
был... Помню. Любил нравоучения. Переубедить его в чем-нибудь
было трудно. В полемике увлекался, и многие этим пользовались.
Даже, вот ты сказал: "Пойдешь на "ладогу"!"... Это он мариману
говорит. А тот: "Не пойду на "Ладогу"!" Ясно: "Ладога" - не
подарок. Вот и перепираются, пока морячок вместо "Ладоги"
специально не оговорится: "Не пойду на "Колпино"!" Тогда,
увлеченный спором инспектор, сурово и решительно заключал: "А я
говорю, пойдешь на "Колпино", и баста!" И довольного моряка
назначали на хороший пароход. Такие разговоры я слышал. Но в
данном случае при чем здесь Иванов-то?
- Да что-то ты мне его шибко напоминаешь, сетуя на
молодежь. Да, корень, помнишь, еще вроде недавно мы чуть кому
под сорок "сорокотами" называли? А тебе сейчас? Полвека!!.
То-то. Вот за это давай и пропустим еще по одной, старый кадр.
- Я старый не в смысле возраста, хотя и тоже не молодой,
а в смысле морского опыта. Мы же ведь учились жизни у кого? У
старых кадров. Помимо собственных дедов и отцов. Вспомни.
Конечно, он был прав. Жизненный опыт вызревает и множится
под влиянием стариков, то есть тех, у кого свой жизненный опыт
богат. Человеку свойственно подражать тем чертам в людях,
которые ему самому нравятся. Брать пример. У моряков же это
особенно ярко выражено - круг общения узок в течение
длительного времени.
За время работы в пароходстве мне довелось общаться с
интереснейшими личностями, старыми кадрами с неординарными
судьбами. По биографиям этих людей можно изучать историю
пароходства, историю страны. Взять хотя бы старейшего капитана
дальнего плавания Демидова Александра Африкановича, участника
знаменитой Таллинской эпопеи, российского Робинзона.
Откомандированный в блокадные годы на работу в Дальневосточное
морское пароходство, капитан Демидов осуществлял морские
перевозки вооружения, боеприпасов, продовольствия между портами
Дальнего Востока и Соединенных штатов Америки. Транспорт,
которым он командовал, в одном из рейсов был потоплен японской
(нейтральной) авиацией, а экипаж во главе с Демидовым высадился
на один из полудиких островов, где они прожили почти два года.
Обо всем этом сам Демидов прекрасно описал в книге "Сорок лет
на капитанском мостике". Можно сказать - живая легенда - в
обращении с людьми он был прост, вежлив, корректен. Нам
импонировала его интеллигентность, любовь к семье, к жене, к
родному языку и морю.
В марте 1963 года в кубинском порту Исабелла наш теплоход
"Льгов", экипажем которого руководил тогда Александр
Африканович, был обстрелян с военного катера группой людей,
враждебно настроенных по отношению к режиму Фиделя Кастро. Я
восхищался мужеством и хладнокровием капитана, не
растерявшегося в эти минуты, спасшего экипаж от паники и
возможных жертв. Безусловно, здесь сказались и его военный, и
огромный судоводительский опыт.
А капитан Борис Михайлович Хирхасов,
судоводитель-партизан? А один из первых капитанов Балтики
Балицкий Хрисанф Антонович, переживший тяжелейшие годы в
фашистском концлагере для интернированных? А Герой Советского
Союза Борис Иванович Аказенок, ныне пенсионер, в прошлом -
штурман дальнего плавания, а во время войны - матрос, наводчик
кормовой артиллерийской установки на пароходе "Старый
большевик". О них я рассказывал читателю в исторических очерках
"Венки на балтийской волне".
Частицы опыта каждого из этих людей непроизвольно влились
и не могли не влиться в формирующийся опыт молодых моряков, в
их мировоззрение.
- А возьмем нашего брата, боцманов, - это уже опять
Володя. - Скольких я перевидал, сам боцманю вот уже четверть
века (действительно, старый кадр). Это все бывалые, опытные
моряки. Боцманом стать не так просто. Скорее штурман станет
капитаном, поднимаясь со ступеньки на ступеньку служебной
лестницы, чем матрос станет боцманом. И далеко не
всякий-каждый. Это я не для хвастовства.
- Я понимаю.
Я проходил морскую выучку у многих боцманов. Были среди
них и ветераны флота. Мой самый первый боцман Николай
Александрович Михайлов был настолько культурным человеком, что
сразу не поверишь, что перед тобой - боцман. Скорее -
гардемарин. Лишь постепенно, наблюдая за его работой,
убеждаешься в его предназначении, видишь в нем толкового
организатора, искусного матроса. Из-под его рук выходили не
морские узлы, а чудеса искусства. Не зря про него говорили:
