Я как-то засомневался.
-- Думаешь, стоит?
Колян сурово посмотрел на меня.
-- Ты эти пораженческие настроения брось, понял? Да ты не дрейфь,
Василь Петрович, вытащим мы тебя из этой трясины, поднатужимся, поднавалимся
всем миром -- глядишь, мозги-то и вправим. Снова человеком станешь,
полноценным и полноправным членом коллектива. Не хрена тебе в отщепенцах да
в идиотах ходить, как вот этот вот, -- и он кивком указал на Саддама
Хусейна, нависшего над прошлогодней газетой. Бедолага жадно жрал ее глазами
и урчал от удовольствия, словно блудливый мартовский кот, налакавшийся
валерьянки.
Я вдруг похолодел. Вот, значит, какая участь мне уготовлена! Стать
дебилом-трезвенником, эдаким тихим бессловесным идиотиком, слюнявым
дистрофиком с куском протухшего мяса в черепке вместо мозгов! Ну уж нет,
мужики, такой расклад меня никак не устраивает. Не хватало мне еще с катушек
съехать на почве трезвого образа жизни!
-- Коля, друг, вытаскивай меня из этого дерьма! -- заорал я благим
матом. -- Спасай! Готов на любое лечение! Только не допусти, чтоб друг твой
и лучший работник в идиотизм и младенчество впал!
-- Не допущу, Васька, последней сволочью и скотиной буду, если не
помогу такому корешу, как ты. Хватит нам в цехе и одного юродивого. А теперь
слушай и мотай на ус. Вот тебе адресок, -- он что-то чирканул на клочке
газеты, -- собирай манатки и езжай, прямо сейчас. Расскажешь этому человеку
все без утайки, он в своем деле профи. Усвоил?
Я с готовностью кивнул и скользнул взглядом по записке.
-- Это что же, -- засомневался я, бегло прочитав каракули бригадира, --
ты меня в Люблино, в тринадцатую психушку спроваживаешь?
-- В нее самую, Василь Петрович. Ну чего ты скосорылился, а?
Сковородкин -- человек свой и в душу нашего брата трудяги вхож все равно как
к себе домой. Да и как врач-психиатр он не чета другим. Умнейший мужик, спец
по алкашам и симулянтам, а опыт у него такой, что на десяток докторских
диссертаций хватит. Скажешь, что от меня, и все будет о'кей.
-- Ладно, сгоняю к твоему профи, -- буркнул я. -- Хотя, честно говоря,
по психушкам таскаться особой охоты не имею.
-- А жить вечным трезвенником охота есть? -- ударил меня Колян ниже
пояса.
Более убедительного довода Колян, конечно же, придумать не мог. А
потому я тут же сорвался и помчался к этому психиатрическому гению, даром,
что переться пришлось через весь город.
-==Глава двенадцатая==-
Сковородкин, этот кругленький, очкасто-плюгавенький, суетливо-юркий
мужичок лет сорока пяти, эдакий живчик алкашно-шизоидного вида, как-то сразу
мне не понравился. Принял меня радушно, я бы даже сказал -- по-приятельски.
Все ладошки свои потные потирал да слюни пускал от восторга. Выслушав мою
историю, тут же вынул из-под стола початую бутыль со спиртом и предложил
составить ему компанию. Я набычился и заявил, что издеваться над своей
персоной не позволю никому, даже светилу отечественной медицины. На что он
радостно закивал: ничего, мол, подобного и в мыслях не имел, а выпить
предложил от чистого сердца, для создания дружеской и непринужденной
атмосферы. Ладно, говорю, хрен с тобой, козел плешивый, создавай свою
атмосферу, но только в одиночку, так как пить я все равно не стану. И не
стал, вот ведь какая зараза! Он игриво так дернул кругленьким своим
плечиком, расчетливым движением плеснул в стакан чистейшего, как слеза,
спиртяги -- и хряпнул его залпом, даже не передернувшись. Молоток, отметил я
про себя, питью обучен.
Потом началась эта дурацкая игра в вопросы и ответы. От выпитого
спиртного он совсем разомлел, стал до неприличия фамильярен, слова его
катились какими-то круглыми, обтекаемыми, ватно-пушистыми шариками, на
первый взгляд совершенно невразумительными и далекими от существа проблемы.
Однако я видел этого склизкого типа насквозь и потому был зол, нервозен,
порой даже груб. Думаешь, мужик, не знаем мы, что ли, про все эти ваши
психические уловочки, всяческие там инквизиторские выкрутасики, эдакие
садистские издевочки да подковыкочки? Ого-го, еще как знаем! Нас, мужик, на
мякине не проведешь, голой задницей в муравейник не усадишь. Это уж как пить
дать, уж мы-то себе цену знаем. Так что кончай нам в уши дым пущать,
сворачивай эту свою бадягу и говори толком, по сути, что и как. А то мне уже
до дому пилить пора, Светка наверняка нервничать начнет, ежели опоздаю.
Слово в слово так я ему все и выложил, от и до. Он грустненько так
мотнул круглым своим чайником, поскреб в затылке, ковырнул в носу, смачно, с
подвываньицем, икнул, потом зыркнул на меня осоловелыми зенками -- и выдал
вместе с волной густого перегара:
-- Случай, скажу я вам, удивительный. Просто уникальный случай, я бы
даже сказал -- сверхъестественный, не побоюсь этого слова. Что, так совсем
выпить и не тянет, а, любезнейший?
-- Ну, не тянет, -- угрюмо буркнул я.
-- Удивительно! Ведь по жизни-то обычно как раз все наоборот
происходит, за уши вашего брата от водки не оттащишь, так и лакает,
лакает...
-- Нету у меня никакого брата, -- окрысился я. Так бы и засандалил
сейчас ему промеж глаз!
-- Это я так, образно, -- хихикнул он. -- М-да... Вы феномен, мой
дорогой. Патологический тип. Для науки личность совершенно темная и
неправдоподобная. Видимость, так сказать, бытия, иллюзия, галлюцинация. Ни в
теории, ни в практике вам места нету. Таких, как вы, в природе существовать
просто не может. И не должно.
Как бы в подтверждение своих слов, он плеснул себе в стакан еще грамм
сто пятьдесят и, крякнув, влил в свое поганенькое нутро.
Я весь вскипел.
-- А вот мы сейчас посмотрим, существую я или только видимость бытия!
Я рывком перегнулся через стол, схватил светило пятерней за грудки и
тряхнул так, что у того аж челюсть лязгнула да лысина в миг вспотела. Однако
он тут же умудрился вывернуться и высвободиться от захвата.
-- Ну это вы бросьте! -- строго заявил он, отклеивая свою обширную
ученую задницу от казенного кресла и выпрямляясь. -- Здесь вам не Госдума!
То ли он какую кнопочку потайную нажал, то ли еще каким образом сигнал
подал, только вдруг выскочили у меня из-за спины два здоровенных санитара и
лихо скрутили мне руки. Я и пикнуть не успел, как заломило у меня в
суставах, застучало в висках, засучило в ногах. Скрипнул я остатками своих
зубов, попытался вырваться, да не тут-то было! Крепко держали вертухаи,
лишив меня всех степеней свобод.
-- Вы, уроды! -- вякнул я, скривившись от боли. -- Грабли свои
дебильные уберите! Пока я вам их не повынимал!
Однако они и ухом не повели, лишь глумливенько эдак залыбились,
гоготнули для проформы: не ерепенься, мол, мужик, у нас не забалуешь, живо в
бараний рог скрутим, коли шеф команду даст.
Сковородкин радостно закивал, поиграл куцыми бровями, зацокал языком.
-- Зря вы так, батенька, -- защебетал он нежно, облизывая меня
любвеобильным взглядом, -- нехорошо, нехорошо-с!.. А ну-ка, ребятки,
держите-ка его покрепче, сейчас мы сеанс ортодоксальной терапии проведем.
Ежели не поможет, можете на себе, батенька, крест ставить, и пожирнее,
пожирнее!..
Не долго думая, он снова извлек из-под стола бутыль со спиртягой и
нацедил примерно с треть стакана. Потом хитренько так подмигнул и стал
приближаться, со стаканом в своей маленькой пухленькой ручке. Я
забеспокоился, заподозрил неладное.
-- Насилия над моей личностью не потерплю! -- заорал я благим матом,
догадываясь, к чему клонит этот идиот. Попытался было вырваться, сделал
несколько неуклюжих телодвижений, но те два дебила стояли, как влитые, и
добычу из своих лапищ явно выпускать не собирались. А потом и вовсе мою
башку заклинило -- так, что я и пикнуть не смел, а ежели и пытался, то в
глазах у меня тут же темнело от адской боли. Профессионалы, мать вашу!..
-- Отпустите, уроды! -- хрипел я, взывая к их гражданской совести, но
тщетно.
Сковородкин тем временем, нежно улыбаясь, приблизился ко мне вплотную.
-- Ну-с, больной, -- заворковал он, -- приступим к лечению.
Я и глазом не моргнул, как этот псих резко саданул меня поддых своим
миниатюрным кулачком, да так мастерски, так метко, что дыхание у меня тут же
перехватило, и я машинально раззявил рот. А он, подлюга, не стал мешкать и
влил в него содержимое стакана. Тут уж, братцы, мне совсем хреново стало.
Дыхнуть я, ясное дело, не мог, так как спирт обжег мне глотку и, растекаясь
по пищеводу, пополз к желудку, сжигая все на своем пути подобно напалму. В
глазах помутнело, зарябило, я забился в конвульсиях, словно махаон
какой-нибудь, наколотый на булавку садиста-энтомолога. А потом как-то
внезапно отлегло. В брюхе стало жарко, сквозь соленую влагу в глазах я стал
различать смутный силуэт этого фашиста Сковородкина.
Сковородкин же с интересом наблюдал за реакцией "больного" и
противненько лыбился.
И тут... Я почувствовал, как в брюхе у меня что-то назревает, какой-то
вулкан огнедышащий, прет у меня что-то из нутра, неудержимо просится наружу.
Спирт явно не прижился. Я выпучил глаза, смачно рыгнул... Последнее, что я
успел заметить, была побледневшая рожа этого кретина психа-терапевта, с
которой медленно сползала его мерзопакостная улыбочка. Ну, теперь держись,
держиморда больничная!..
Я поднатужился и со смаком, с каким-то утробным рыком, вывернувшись
весь наизнанку, зажмурившись, блеванул ему в морду его же собственным
спиртом, присовокупив к нему и свой утренний завтрак.
А когда открыл глаза, то от смеха удержаться уже не смог.
Он стоял передо мной, суровый, посерьезневший, невеселый, в миг
утративший былую спесь. Еще бы! Какая уж тут спесь, когда ты облеван с ног
до головы, и разит от тебя отнюдь не амброзией, а какой-то кислятиной!
Ну и заржал же я тогда! До слез, до коликов в боку, до икоты.
Сковородкин быстро пришел в себя. Взгляд его, тускло светившийся сквозь
заблеванные стекла очков, был укоризненным и осуждающим.
-- Свинья вы неблагодарная, -- сказал он, качая своей тыквой. -- Свинья
и есть.
-- Да ты на себя посмотри, индюк неумытый, -- расхохотался я пуще
прежнего.
По-моему, его наконец проняло. Он аж затрясся от ярости, побагровел,
пятнами весь пошел, брызнул слюной.
-- А ну-ка, ребятки, -- зашипел, -- проводите-ка нашего гостя до
выхода... кубарем, кубарем его по лесенке! Пиночком, пиночком под зад! И что
б ноги его здесь... мерзавца...
Ух, и летел же я из психушки, братцы, это надо было видеть! Поначалу те
два дуболома-шизоида мне подсобили, сообщив мне изрядный начальный импульс,
а потом, за воротами, я уже сам, ноги в руки, давал деру -- так, что только
пятки сверкали.
А Коляну, бригадиру нашему, я выскажу все без утайки. Пущай сам у этого
своего супергения от Минздрава лечится! А меня увольте.
-==Глава тринадцатая==-
Домой я вернулся злым, уставшим и трезвым. Светка, едва лишь завидев
меня, сразу изменилась в лице.
-- Случилось что, Васенька? -- испуганно ойкнула она. -- На тебе лица
нет.
Молчком, не удостоив свою половину ответом, я прямиком прошествовал к
дивану, на который и завалился, нацелившись брюхом в беленый потолок. Думать
ни о чем не хотелось, да и мыслей-то в башке никаких не вертелось. Так,
всякая шелуха, накипь какая-то всплывала порой в мозгу -- и тут же куда-то
смывалась. Я пребывал в диком отчаянии.
Светка посуетилась вокруг меня и вскоре позвала на кухню, ужинать.
Какая-то сила подняла меня, и я машинально, словно зомби, поплелся на зов
