Обул-таки, прохиндей, десять миллионов своих доверчивых сограждан, а потом
еще и в депутаты Госдумы угодил, прямиком со скамьи подсудимых. Вот такие,
братцы, дела у нас в матушке-России деются! Смех да и только).
-==Глава пятнадцатая==-
И потекла моя жизнь по старому руслу. С одним лишь исключением: после
работы пилил я прямиком до дому, без захода в забегаловку. Домой приходил
вовремя и трезвым, а Светка, жена моя, с радости тут же стопарик мне
выставляла. Я, понятное дело, не отказывался, выпивал законные мои сто
грамм, но больше за вечер -- ни-ни. Расхотелось что-то глушить себя
алкоголем, сам не знаю -- почему. Потерял я интерес к этому занятию, в
смысле напиваться до потери пульса. Так, для аппетиту хряпнешь стопарик -- и
в норме, да и то только дома, при жене. Светка, и та, бывало, компанию мне
составит. Словом, пошло у нас в семейных отношениях дело на лад. К нашей
обоюдной радости.
О дедморозовском презенте вспомнил я только накануне женских
праздников. После того трагического случая на стадионе, когда мне чайник
проломили да зубья изрядно проредили, все завтрашние номера "МК" из моей
башки как ветром выдуло. Ни разу не вспомнил об этой газетенке, хотя,
следует заметить, приходила она исправно, ежедневно материализуясь в моем
почтовом ящике. Светка отволакивала ее в сортир, на том дело и кончалось. А
мне как-то даже в голову не приходило заглянуть в свеженький номер. И не то
чтобы я забывал, а просто выключилось у меня что-то в башке, отрезало
напрочь. Словом, приключилась со мной стопроцентная амнезия. Как бы не было
никогда такой газетенки, и все тут.
А тут вдруг прозрение нашло. Вспомнил я все -- и Санта-Клауса, и
подарочек его новогодний, будь он неладен, и все вытекающие из него
последствия. И появился у меня к "МК" нездоровый мартовский интерес. Стал я
поутру заглядывать в газетку, все больше в хронику происшествий, в рубрику
"Срочно в номер!". Что-то меня там притягивало, а что именно -- и сам не
пойму. Словно нашептывал мне кто-то: гляди в оба и жди сюрпризов.
Дождался, леший его забодай.
А приключилось это в самый что ни на есть день восьмое марта. И дернул
меня черт с утра пораньше спуститься к почтовому ящику! Вынул я, значит,
свеженький "МК" и потопал до хаты. Светка, ясное дело, еще дрыхла -- день-то
ведь как-никак женский! Я же пристроился на диване и, позевывая, принялся
лениво листать газетное чтиво. Поначалу вроде бы ничего достойного внимания
в глаза не бросилось, однако вскоре, как обычно, я добрался до хроники
происшествий -- и тут... Словно обухом по голове меня шибануло. Впиваюсь
зенками в газетные строки. Так и есть! Мой шанс, мужики, мой!
Короткая заметка гласила: "Сегодня, около двенадцати часов дня, в
Северо-Восточном округе г. Москвы, на пересечении улиц Лескова и Коненкова,
проезжавшей автомашиной "Волга" был сбит столичный житель, назвавшийся
Иваном Помидоровым. Вызванная на место происшествия бригада "Скорой помощи"
доставила пострадавшего в ближайшую больницу".
Ваня, друг! Ты-то мне и нужен! В лепешку расшибусь, а не дам этой
паршивой "волжанке" тебя переехать! Около полудня, значит? Нормально,
времени уйма. Успею. Не боись, Помидорыч, вытащу я тебя из под колес этого
придурка-лихача, не дам сгинуть за здорово живешь. Жить до ста лет будешь,
это уж как пить дать. Вот только шмотки соберу -- и айда на доброе дело.
Лишь бы Светка не проснулась.
Светка не проснулась. Тихонько, стараясь не громыхать, выскользнул я из
квартиры, -- и прямиком на пересечение Лескова и Коненкова. Только где вот
это пересечение, сразу-то я не въехал. Пришлось малость покуролесить по
Москве, народ поспрашивать, справочки кое-какие навести. А когда доперло до
меня, что пилить мне надобно аж на другой конец столицы, стал меня колотун
пробирать: а вдруг не успею? Однако на попятную идти негоже: там человек,
можно сказать, навстречу своей судьбе чешет, вот-вот на мостовой разляжется,
прямиком "волжанке" под колеса, а я тут "быть или не быть" решаю, словно
принц датский какой-нибудь. Шуганул я народец-то, чтоб под ногами не
мельтешил, и ломонулся в родной московский метрополитен. До места допилил
без проблем. Нашел-таки это дурацкое пересечение, за пятнадцать минут до
часа "Х". Успел, значит.
Огляделся. Да, думаю, под колеса здесь угодить можно очень даже
запросто, и пикнуть не успеешь, как бифштекс из тебя сделают, с кровью и
всеми твоими потрохами. Улочки здесь хоть и неширокие, зато шибко
оживленные: шпарят по ним авто, как оголтелые, под шестьдесят, а то и под
все восемьдесят.
Стал я приглядываться к прохожим, мысленно вычисляя, кто из них моим
Помидорычем оказаться может. А краем глаза на часы поглядываю: скоро ли
двенадцать стукнет?
Гляжу -- ковыляет через мостовую какой-то дедок столетний, клюкой своей
в асфальт упирается, того и гляди, коньки отбросит. Ну чем, думаю, не
Помидоров? Таким только под колеса-то и ложиться.
Подскакиваю я к дедуле и кричу ему в самое ухо:
-- Помидоров?
Он со страху шарахнулся в сторону -- и вылупился на меня, как баран на
новые ворота.
-- Нет, помидоров не надо. Не хочу помидоров, -- капризно заявляет
дедок -- и прямиком на ту сторону улицы. Ретиво так поскакал, вприпрыжку,
будто козел горный. Потом зыркнул на меня искоса, словно на психа
какого-нибудь, клюшкой своей погрозил и дальше поковылял.
Разобрала меня досада. Плюнул я на проезжую часть и принялся
высматривать очередную жертву. А тут как раз откуда ни возьмись мужичек
выныривает. Ногами кренделя выписывает, лыка ни в какую не вяжет, весь
набычился, напузырился -- и вот себе чешет, как танк, через дорогу. Хотел
было я его тормознуть -- вдруг это и есть мой Помидорыч? -- а он как ни в
чем не бывало, зигзагами, зигзагами, уже на тот берег выруливает. Нет,
думаю, не тот.
Проходит минут двадцать. Я, как идиот, скачу по перекрестку, создаю
криминогенную обстановку, к прохожим пристаю со своими дурацкими вопросами,
искренне желая уберечь их от катастрофы, за руки их хватаю, в рожи
заглядываю -- а Ивана Помидорова все нет как нет. Как сквозь землю, сволочь,
провалился. Нет, думаю, так дело не пойдет, надо менять тактику. Занял я
позицию в самом центре перекрестка и принялся глотку драть:
-- Мужики!! -- ору, -- кто тут из вас Иван Помидоров?.. Эй, Помидорыч!
Отзовись, мать твою! Слышишь, хуже будет! Хорош в кошки-мышки играть! Мне не
до шуток.
Ежели, думаю, объявится, то наверняка откликнется. Вот тут-то я его и
сцапаю!
А тут вдруг тормозит возле меня ментовская машина. До сих пор не въеду,
откуда она на мою голову свалилась. Вот, думаю, влип так влип! По самые уши.
Из окошка ментовозки высовывается толстомордый тип, в погонах сержанта,
и авторитетно, по-отечески, заявляет:
-- Шел бы ты, мужик, до дому. А то ведь и в каталажку загреметь не
долго. У нас это запросто. Не порть людям праздник -- на то мы есть. Усвоил?
Поник я душой и поковылял восвояси. Разобрала меня тоска-печаль. Что же
это, думаю, такое? Я бросаю все свои дела, пилю на другой конец города,
спасать неведомого мне Ивана Помидорова, а им, оказывается, здесь и не
пахнет! Соврала, выходит, газетка-то? Прокололся, получается, Санта-Клаус
занзибарский? Вот и верь после этого людям!
Глянул на часы -- аж полпервого уже! Все, мужики, баста, пора и до
хаты. Не сложилось у меня спасти Помидорыча. Несостыковочка вышла.
И не заметил я, что топаю-то по мостовой, по самой что ни на есть
середке. Шпарю себе, вглубь себя глядючи, матерюсь с досады, по сторонам,
ясное дело, не гляжу. И вдруг... Шарахнуло меня что-то, да так шарахнуло,
что в глазах потемнело от боли, а потом швырнуло куда-то в сторону.
Шлепнулся я в снежное месиво, изрядно подтаившее по случаю международного
женского дня, -- и лежу. Лень какая-то нашла на меня: не хочу вставать -- и
все тут. Потом малость оклемался, чайником по сторонам вертеть начал,
любопытства ради. Гляжу: "волжанка" белая поперек улицы стоит, метрах в пяти
от меня. Нехорошо как-то стоит, неправильно. А тут и народец какой-то
сбегаться начал, все больше к моей персоне лежачей. Шум, гам, тарарам,
"Человека сшибло!" -- кричат. А кого, думаю, сшибло, когда все вокруг
живы-здоровы? Неужто Помидорыча моего?
И тут меня осенило. Р-мое, так это ж меня сшибло! Меня!! Та самая белая
"волжанка", выходит, меня и боднула, когда я по шоссейке-то топал, в унынии
своем не видя ничего вокруг!
Хотел было подняться, да что-то в ногу вдруг вступило. Не могу встать,
хоть тресни! Народец-то подсоблять мне вроде как начал, да только я не
дался.
-- Кыш, -- говорю, -- твари пернатые. Ишь, налетели! Когда, значит,
Помидорыча я искал, вас всех ветром повыдуло, а теперь все тут как тут,
налипли, будто мухи на дерьмо.
Злой я был тогда, злой и мокрый. Промок до нитки, продрог, пока лежал
на мостовой в позе "жертвы ДТП". Вот и осерчал сверх всякой меры.
А тут и "Скорая" подоспела. Кто уж вызвал ее, не знаю, только появилась
она на удивление быстро. Случаются же еще в жизни чудеса!
Выпорхнула из "рафика" молоденькая медсестричка, а вслед за ней
вывалился флегматичный увалень, назвавшийся врачом.
-- Где сшибленный? -- кинул он утробный клич в толпу.
-- А вон, в луже отмокает, -- прошамкал какой-то старикан.
-- Расступись, народ! -- гаркнул врач.
Толпа раздалась, освободив медработникам доступ к моему телу.
-- Кажись, жив еще, -- прокомментировал старикан, кивая своей облезлой
репой.
-- Ну, это мы в миг поправим, -- авторитетно заявил врач. -- Зинуля, --
обернулся он к медсестричке, -- тащи-ка сюда носилки. Будем брать молодца.
Потом наклонился ко мне, цокнул языком, посопел для солидности.
-- Ну чего разлегся, земляк? Поди, дерябнул в честь праздничка-то, а?
Вот ноги-то и подкосились, верно говорю? -- Он игриво подмигнул.
-- Да пошел ты... -- буркнул я.
Вот идиот! Я тут, значит, покалеченный лежу на проезжей части, а он мне
мораль о вреде алкоголизма читать удумал!
-- Грубит, -- ввернул старикан.
-- Ну ничего, ничего, -- добродушно заурчал доктор. -- Сейчас мы его
упакуем, болезного. Зинуля, как там носилки?
А тут как раз и ментовозка подкатила. Взяли дюжие менты водилу из
"волжанки" под локотки и учинили ему допрос с пристрастием. Он аж позеленел,
бедняга, трясется весь, зуб на зуб не попадает. Ну, думаю, кранты парню.
Гляжу -- Зинуля с носилками тащится. Поднатужились медработнички,
взвалили меня на носилки и сунули "рафику" в зад. А я ничего, не ерепенюсь:
пущай, думаю, покатают на халяву. Доктор, пыхтя, уселся впереди, возле
водилы, а медсестричка в салоне пристроилась, у моего изголовья. Вынула
какую-то бумаженцию, щелкнула авторучкой.
-- Ваша фамилия, пострадавший! -- прощебетала она. -- Где живете?
И вот тут-то я учудил. Сам не знаю, с чего это меня черт дернул такое
отмочить. Очень уж я не в себе тогда был.
-- Помидоров я, -- со злостью, выпучив зенки, кричу я фальцетом. --
Иван Помидоров. Столичный житель. Везите меня в ближайшую больницу!
-- Отвезем, землячок, отвезем, -- отозвался спереди флегматичный
доктор. -- Гриша, в двадцатую его.
Из больницы, ясное дело, я сбежал. Не привык я по больничным койкам
валяться. Как только "Скорая" меня тамошним живорезам сдала, так я сразу и
утек, прямо из приемного отделения. Нога-то к тому времени у меня почти
прошла: оказывается, синяком отделался Василь Петрович, на правой ляжке.
Пустяк, в общем.
