Впрочем, все это дело далекого будущего, до которого еще дожить надо; вот
только доживу ли, вопрос...)
Подсаживаюсь я, стало быть, к нашим-то, в знак солидарности и братского
единства, а Колян, заприметив мою персону, похлопал меня по плечу и тут же
включил в список участников акции протеста. Я, понятное дело, возражать не
стал, потому как полностью разделял праведное негодование моих корешей по
несчастью.
-- За что боролись, мужики!! -- благим матом, брызжа слюной, орал
Вовка. -- За то ли, спрашиваю, чтобы с нами как с последним дерьмом
обращались, а? Не позволим!
-- Верно гутаришь, Вовец! -- поддакнул кто-то. -- Не позволим, чтоб,
значит, мордой да об стол. Морда, чай, не казенная.
Тут поднялся Колян.
-- Рад, мужики, что вы поддержали мои справедливые требования. Негоже
нам, гегемонам, в прислужниках у обожравшихся казнокрадов быть. Нам чужого,
мужики, не надо, но и своих цепей мы не отдадим, потому как ничего, кроме
цепей, терять нам нечего. В переходную эпоху постперестройки, глобальной
демократизации различных сторон жизни общества и нарождающихся ростков всех
степеней свободы мы все как один, плечом к плечу, встанем на защиту наших
демократических завоеваний! Встанем, мужики?
-- Вста-анем!! -- рявкнули мужики дружно. -- Пущай деньги наши вертают!
А потом Коляна понесло, и он в конце концов увяз в каких-то
историко-философских дебрях. Уши у наших мужиков быстро начали вянуть.
Воодушевление их как-то разом иссякло, праведный гнев заметно поутих, а
желание поотшибать кое-кому носы и проредить зубы сошло на нет. Вскоре
всеобщий воинственный галдеж принял характер обычного житейского трепа. Вот
тут-то и произошло событие, которое... но нет, забегать вперед не буду.
Был в нашем цеху паренек один, Витюха, год как ПТУ закончил. Так себе
парень, ни рыба ни мясо, тюфяк тюфяком, к работе особого рвения не имел, а
все больше по бабам шастал да водочкой баловался. Незаметный был такой,
умишком не отличался, все где-то на третьих ролях мелькал -- тихоня, словом.
Но в тот день что-то такое вдруг случилось, и Витюха наш оказался в центре
внимания. Как это произошло, я уже сейчас и не помню. Слышу только, как наш
пэтэушник какую-то байку рассказывает, а мужики цеховые сидят и, раззявив
рты, слушают. Интерес меня разобрал, что же это, думаю, за лапшу Витька
мужикам нашим вешает, вот я уши-то и растопырил.
-- Вот я и говорю: чудной, блин, какой-то сон, -- гундосил Витюха, --
мне как-то раньше такое не снилось. Все больше про баб, блин, да про
выпивку, а тут... Иду я, стало быть, по какому-то песку, а песку много, как
на пляже, только воды нигде, блин, не видать, куда не глянь -- кругом песок
да песок, один только песок и пить страсть как охота. Солнце палит,
духотища, как в котельной, от песка жар прет.
-- Пустыня, что ль? -- ввернул Вовка.
-- Какая, блин, пустыня! Говорю тебе: песок... Иду я, значит, ноги в
песке застревают, а тут мужик ко мне какой-то бородатый подваливает. Спасти
тебя, говорит, хочу, пойдем, блин, со мной. Ну, я и поперся. Идем мы, идем,
гляжу -- а нас уже рыл десять набралось, а то и все пятнадцать. Райскую
жизнь обещаю, твердит бородатый, всем, кто со мной пойдет. И вроде как
какие-то бумажки нам раздает, а что за бумажки, никак, блин, не разгляжу. А
тут песок кончается, и оказываемся мы все на берегу какого-то пруда. Народу
тут тьма тьмущая, и все к этому бородатому лезут, все, блин, хотят от него
чего-то. Он руки вверх поднял и орет, что, мол, болит у него душа глядеть на
болезни да нищету ихнюю и что для того, блин, и пришел он сюда, чтобы дать
им... вот только чего дать, я так и не разобрал. То ли вечность какую-то, то
ли светлое будущее, то ли еще хренотень какую... Словом, тянут они к нему
ручонки, а он им все те же бумажки, блин, сует и учит, как дальше жить.
Потом народ как-то вмиг рассосался, и осталось нас совсем ничего -- так, с
дюжину, может, и наберется. Бородатый сделал нам знак, и мы двинулись
дальше, вдоль озера к какому-то дому. А из дома, блин, снова люди
понабежали, на этот раз с тесаками да ножами, чем-то с ментами схожие. Ну,
думаю, каюк нам, у этих явно недоброе на уме. Подлетают они к бородачу, руки
ему, блин, заломили, права зачитали и в "воронок" кинули, как какой-то мешок
с дерьмом. А нас, тех, что остались, пинками, блин, разогнали и пообещали
зубы повышибать, ежели мы еще хоть раз здесь нарисуемся. А потом, мужики,
муть какая-то пошла у меня в башке, помню все как-то урывками. Вроде как
судят того бородатого, и вроде как, блин, за воровство, вот только что украл
он, просечь никак не могу. Мужичка-то, видать, засудили, потому как замечаю,
ведут его уже вешать, а с ним еще, блин, двух ворюг. Я-то в сторонке
держусь, а то, думаю, и меня еще загребут, как сообщника. Народ валом валит,
поглазеть на процедуру: любопытно ж все-таки, блин, как человека вешать
станут. Поначалу-то народ бородатого отбить у ментов пытался, а потом
наоборот, камнями в него пулять начал. Морду ему, блин, всю в кровь разбили.
Потом три креста могильных на холмике по ходу дела обозначились... кладбище,
что ли?.. не понял я тогда ничего, туман какой-то, блин, в башке заклубился.
Кажись, к крестам этим и повели того бородача, только концовку, блин, я не
доглядел, мать меня разбудила, на работу, говорит, пора, хватит, блин,
дрыхнуть.
-- Ну, блин, ты даешь! -- осклабился Вовка. -- Поди, с перепою такое
привиделось, а?
Витюха почему-то густо покраснел.
-- Да нет, не то чтобы очень... так, слегка накануне на грудь принял...
две ноль-семь.
-- Да с тебя, малец, и пробки понюхать, и то много окажется, -- вставил
слово Григорич. -- Ишь, две ноль-семь!
Тут слово взял Колян:
-- Дело-то, братцы, гляжу, серьезное, -- сурово проговорил бригадир. --
Сон-то непростой, с заковыкой. Вещий сон-то, со значением. Растолковать бы
его надобно.
-- Да кто толковать-то будет, Колян? -- ввернул и я словечко.
-- Да хоть бы и я, -- отозвался бригадир. -- Я ведь, Васька, с Фрейдом
на короткой ноге, кое-чего от него понахватался. Сейчас покумекаю, может и
рожу что.
-- Ну рожай, Коляныч, рожай, -- пожал я плечами, -- только сдается мне,
что все это туфтень, белиберда.
-- Ну не скажи, -- авторитетно возразил Колян, -- толкование снов --
это дело тонкое, ответственное, особой квалификации требует. Я вот тут уже
кое-что покумекал, и сдается мне, что слыхал где-то похожую историю, про
бородача Витюхиного, да про суд над ним неправедный, да про кресты, да про
пустыню безводную... Не помню только, где. На языке вертится, в башке что-то
мелькает, а что именно, не разберу.
И тут Григорича нашего перекосило. Вскочил он, глаза выпучил, ртом
беззубым воздух хватает -- ну, думаю, кранты дедуле, сейчас кондратий его
обнимать начнет. А он вдруг истошно как завопит:
-- Братва!!! Знаю! Знаю, братва, как сон мальца этого расшифровать!
-- Валяй, дед, не томи, -- сказал я, предчувствуя, что что-то сейчас
для меня важное произойдет.
-- Да чего валять-то? И так все ясно: Мавродий это. Мавродий и есть.
-- Это какой еще Мавродий? -- не понял я.
-- А тот, что "МММ" заправляет. Слыхал о такой конторе?
Лицо у меня, похоже, вытянулось. Был у меня свой интерес в этой
конторе, в виде пачки акций, на которые возлагал я надежды немалые. Ждал,
когда вырастут они в цене, чтобы тачку себе отхватить.
-- Не каркай, Григорич, говори по сути, -- напер я на него, волнуясь.
А тут и у Коляна интерес к словам деда проснулся. Глазки бригадирские
заблестели, буравчиками тому в физиомордию впились.
-- Ну-ка, ну-ка, дед, продолжай, -- сказал он. -- Оригинально толкуешь,
слов нет.
-- Вот я и говорю, -- продолжал Григорич, поощренный бригадиром. --
Бородач тот Витькин -- это и есть сам Мавродий, директор АО "МММ", а те
мужички, что вокруг него толклись -- вкладчики евойные. Помните бумажки,
которые бородач разбазаривал? Акции это, мужики, акции и есть. У меня дочка
этой макулатуры цельный мешок скупила, на виллу в Париже копит.
-- Ну хорошо, -- встрял я, пытаясь побороть в себе смутные
предчувствия, -- а дальше-то что? Что с этим Мавродием-то дальше произошло?
-- Известно что: в ментовку его загребли. Под суд его назначили,
нечестивца. За то, что народ лапошил да за его счет мошну свою пополнял.
Сдается мне, кинет он вскорости простачков-то тех доверчивых, что на
провокации Леньки Голубкова повелись да акций понакупили... Эх, надо бы
дочку свою предупредить, чтобы сдала акции, пока петух жареный в зад ей не
клюнул.
Колян одобрительно закивал.
-- Дельно толкуешь, Григорич, дельно. Прямо в точку попал... Эй,
Васька, чего это у тебя с рожей-то?
А с рожей у меня, действительно, творилось что-то неладное. Чувствую --
багровеет она, дубеет, свинцом да кровью наливается, того и гляди, пополам
треснет. Дыханье в груди сперло, ни продыхнуть, ни бзднуть, а в горле
неведомая хренотень зависла. В глазах темнеть начало, мутью какой-то физии
корешей моих подернулись.
-- Братва! -- гаркнул Колян. -- Василь Петрович наш коньки отбрасывает!
Спасать мужика надо! Воды, живее! Тащи стакан!!
Что потом было, помнится мне со скрипом. Чувствую только, как подносит
мне кто-то стакан к губам, а я его, стакан этот, машинально опорожняю. В
башке у меня вдруг словно что-то взорвалось и... начало отпускать. Еще
пара-тройка секунд, и я, наконец, с облегчением вздохнул. А потом и муть в
глазах стала исчезать.
Открываю я зенки -- и вижу перед собой физиономию бригадира нашего,
Коляна. Глядит он на меня с нескрываемым интересом и... улыбается.
-- Чего лыбишься, Колян? -- брякнул я первое, что пришло на ум.
-- С выздоровленьицем, Василь Петрович. Мы ведь тебе вместо воды водки
плеснули, а ты и выпил, даже не поморщившись. Усвоил теперь, какая
метаморфоза с тобой произошла?
Оглядел я очумелым взглядом стройные ряды братвы нашей и вижу: рады они
за меня, рады, что вернулся я в строй после тяжкого недуга. И тут до меня
доперло: е-мое, так я ж здоров, мужики! В смысле, не воротит меня больше от
водки: хочу -- пью, хочу -- не пью! Вот так дела! Выходит, кончилась моя
контузия, кончилась самым странным образом. Вышибло из меня трезвость мою
проклятую, клин клином вышибло. А все потому, что струхнул я порядком за
кровные свои денежки, вложенные в липовые, как выяснилось, акции этого
проходимца... э-э... как его там?.. Мавродия, кажись? Вот и сдвинулось у
меня что-то в башке, а тут Колян вовремя подсуетился, смекнул, что к чему --
и сунул под шумок стакан с водярой. Пей, мол, Василь Петрович, авось хворь
твоя сама себя позабудет да и сгинет в никуда.
Навернулись от радости слезы у меня на глаза, и вижу я сквозь эту
соленую предательскую влажность, как ржут мои кореша, за животы держатся да
со смеху покатываются, аж поджилки трясутся. Пуще же всех хохотал, конечно
же, Колян. Тут и я не выдержал и загоготал во все свое нутро. Ух, ну и ржали
же мы! Это надо было видеть.
В тот же день, вечерком, сдал я свои акции и, к чести своей должен
заявить, удвоил свой первоначальный капитал. Хоть немного, но наварил. По
крайней мере, теперь хоть по ночам кошмары мучить не будут.
(К слову сказать, сон Витюхи-пэтэушника, действительно, оказался вещим,
да и Григорич истолковал его по всей программе, прямо в точку попал. И
полугода не прошло, как выкинул Мавродий эдакий фортель, что хоть башкой о
стенку бейся, и накрылись все вклады горе-акционеров АО "МММ" медным тазом.
