Сергей Михайлов.
Тумак Фортуны или Услуга за услугу
-==Глава первая==-
В тот вечер я был зол, как тысяча голодных Шерханов. Я готов был рвать
и метать. А все потому, что жизнь снова подкинула мне подлянку. И вечно вот
так: шагу не ступишь, чтобы в дерьмо не вляпаться. Такая уж, видать, у меня
фортуна: как ни крути, ни верти, а все худо выходит. Это уж точно.
Да-а, подвезло мне нынче с Новым годом, уж так подвезло, что хоть
башкой о кирпичную стенку бейся. Хорош праздничек, нечего сказать! Всю ночь
в одиночку прокантоваться да в телек пялиться, смотреть, как богема наша
московская шампанское хлещет да в конфетти купается -- удовольствие, скажу я
вам, ниже среднего. Да что я, в конце концов, бобыль-холостяк какой или
монах на епитимье, чтобы такую ночь в единственном числе коротать?!
И не монах я, и не бобыль, а все ж таки один я остался, это уж точно,
один как перст. Светке, жене моей, подфартило ночное дежурство в ее дурацкой
больнице (еще бы! ей всегда "везет" с этими ночными дежурствами, леший их
забодай), а я, как последний идиот, топаю со смены домой через полгорода,
хотя на часах уже десять вечера, старый год вот-вот издохнет, словно
бродячий пес под забором, и пилить мне еще до дому о-го-го сколько... И-эх!
Житуха наша никудышная! Напьюсь сегодня до поросячьего визга, это уж как
пить дать... Два часа! Каких-то вшивых два часа осталось до боя курантов,
черт бы их побрал совсем, а я тут грязный снег мешу своими драными
сапожищами, зубами выклацываю морзянку на языке суахили и медленно околеваю
от холода и обиды.
Город будто вымер. Словно холера всех скосила. Автобусы давно уже на
приколе, такси тоже, похоже, волной смыло, все до единого, а к частнику я ни
в жизнь не сяду. Одного моего кореша, в самый что ни на есть день получки,
один такой частник-рецидивист так хватанул монтировкой по чайнику, что кореш
тот до сих пор вспомнить не может, в каком году Кант родился и чему равно
число "пи" с точностью до двадцать третьего знака. Газеты же теперь снизу
вверх и слева направо читает, все равно что Саддам Хусейн какой-нибудь.
(Раньше, бедолага, он газеты вообще не читал, а все больше колбасу в них
заворачивал). Вот и пить, говорят, завязал, а это уж, прямо скажем, совсем
аномальное явление. Видать, забыл, горемычный, что нет у нас, у работяг,
иного счастья, как опрокинуть стаканчик-другой после тяжелой смены и,
воспарив душой, возвернуться в дом родной, где ждет тебя не дождется вторая
твоя половина, единственная и ненаглядная. Да как же не пить, когда жить
иначе становится невмоготу? Я и сам-то выпить не дурак, хотя в запой никогда
не уходил, Бог миловал, это уж точно. Так, раздавишь с корешами поллитровку
после трудового дня -- и по хатам. Светка-то моя с пониманием к этому
относится, мордобоем не увлекается, мораль не читает и о вреде алкоголизма
не нудит. Вникает, знать, в суть проблемы, душу простого трудяги видит
насквозь, недаром к ним в больницу намедни новый рентген завезли.
Так что к частнику не сяду ни за какие коврижки, хоть режь. Лучше
околею прямо здесь, на улице, вон в том, скажем, сугробе, но черепок свой от
монтировки лиходея-террориста уберегу. Жаль черепок-то, чай не чужой.
Да и зря я, собственно, беспокоюсь. Все частники, поди, по норам своим
да халупам давно уж разбрелись, слюной да соком желудочным истекают в
предвкушении грядущих возлияний, а кто-то наверняка уже хряпнул по паре
стопок, если не все три, и пялится теперь в телеящик, ожидая продолжения
банкета.
Я же истекаю исключительно желчью. Злой, холодный и голодный, словно
один в поле не воин. Ну ничего, вот приду домой, врежу сто пятьдесят, а
потом еще разок, вдогонку -- и тогда, глядишь, оттаю, и душой, и телом. У
меня ведь две ноль-пять припасено, в загашнике, заранее все обмозговал и
припрятал. Две "Столичные" рязанского разлива. Парень я не промах, это уж
точно, люблю в перспективу глядеть, в корень, выражаясь иносказательно. Как
только прознал, что Светке в новогоднюю ночь вкалывать предстоит, так сразу
и припас. Уважаю я это дело, когда выпивки вдоволь, а мне ведь больше двух
пузырей и не надо, я и от одного заметно окосею, уж мне-то свою натуру не
знать! Шампанское? А ну его в баню. Меня от него пучит и рожа краснеет,
словно у запойного алкаша. Я не аристократ какой и не дегенерат, чтобы
шампанское в одиночку глушить. То ли дело водочка!
Где-то пробило пол-одиннадцатого. Тут уж я совсем обозлился и
закостенел душой. А тут еще какой-то патлатый придурок выволок на балкон две
колонки и... надрываясь от натуги, завопил, захрипел на всю округу Санька
Буйнов.
Пропади все пропадом!
Пропади все пропадом!..
Санек орал так, что в желудке сделалось щекотно. Глухо бухали по мозгам
буйновские децибеллы. А ведь верно орешь, Санек, пропади оно все пропадом!
Не жизнь, а дерьмо собачье. На кой ляд она мне сдалась, а? Сам-то ты, Санек,
поди, еще загодя укатил к Алле Борисовне на своем халявном "ягуаре",
прихватив пару ящиков "амаретто". И теперь, поди, уплетаешь икру половниками
-- так, что аж за ушами у тебя пищит да очки от кайфа потеют. И снуют вокруг
тебя, это уж как пить дать, гетеры голозадые, с подносами да со всяческой
выпивкой заморской, а рядом-то все друзья да кореша твои, коллеги и
сотрудники по работе, жены чужие и разные прочие женщины, и все в
бриллиантах, все разукрашены, размалеваны, расфуфырены. Богема, мать твою.
Эти-то уж точно знают, как надо Новый год встречать. У этих-то наверняка все
схвачено, кем надо за все заплачено.
Так что не дери, Санек, луженую глотку свою, не верю я тебе, ну вот
хоть тресни -- уж для кого для кого, а для тебя-то жизнь явно не собачье
дерьмо.
Я двинулся дальше. Путь мой пролегал вдоль набережной. Морозец в тот
день, последний день уходящего года, завернул такой, что аж вдыхнуть было
боязно. Я и дышал-то через раз, опасался носоглотку застудить. Весь декабрь
был теплым, сырым, а тут -- на тебе! -- лютые холода подоспели, как раз
вовремя, чтобы Новый год не казался нам, трудягам, Восьмым марта. Вокруг --
ни зги, хоть глаз коли. На душе было муторно и тошно, словно сунули меня не
в мою тарелку. Уж не забрел ли я ненароком в не то измерение или, на худой
конец, в иной пространственно-временной континуум? (Во, завернул!) В
новогоднюю ночь, говорят, всякие чудеса случаются.
И тут я увидел его, Деда Мороза.
-==Глава вторая==-
Не скажу, чтобы я шибко удивился или, например, обрадовался. Нынче, в
последние предновогодние деньки, этих Дедов Морозов все равно что кур
нещипанных, так и шастают по Москве в театральных реквизитах, с шампанским
под мышкой -- и все же на душе у меня слегка потеплело, когда понял я, что
не один остался на этой вымершей и холодной планетке.
Я зашагал к нему. Подойдя поближе, заметил, что с Дедом Морозом
творится что-то неладное. Ситуация вырисовывалась явно нестандартная. А
когда до меня дошло, что же все-таки стряслось, у меня аж уши на башке
зашевелились.
Бедняга суетился вокруг своего "жигуленка", а тот, стервец, словно
норовистый жеребец, пробив своей лакированной мордой чугунное заграждение,
что тянулось вдоль всей набережной, завис, мерзавец, передними колесами над
самой рекой-Москвой и плавно так покачивался, в любой момент готовый
сигануть вниз. Занесло его, видать, на скользкой дороге, а Дед Мороз,
сердешный, не справился с рулем и-и-и... эх! И вот ведь вопрос: как он
только сумел выбраться из своей колымаги! Да тут не только Дед Мороз, тут
сам черт ногу сломит, это уж точно. А ему, гляди-ка, все нипочем, сам
выбрался, да еще "жигуленок" свой норовит утянуть назад, на твердь земную,
подальше от крутого гранитного берега. Только одному-то ему не справиться,
это уж как пить дать. Вертится вокруг "жигуля", снует туда-сюда, колдует
чего-то, а "жигуль" все ни с места. Потому как слабо ему одному.
И тут он увидел меня. Замер, выпрямился, перестал скакать вокруг да
около и стал терпеливо ждать, когда я подойду поближе.
-- Бог в помощь, приятель, -- приветствовал я его и, критически окинув
сложившуюся ситуацию, сплюнул сквозь дырку в передних зубах. -- Хреново-то
дело, как я погляжу.
-- Да, неудачно все вышло, -- ответил он и в упор уставился на меня. --
Сударь, помогите мне вытащить мою машину. В долгу не останусь, честное
слово.
Сударь, ха! Не товарищ, не гражданин, не даже господин, как нынче стало
модным именоваться, а именно сударь. Что-то новенькое на нашей одной шестой
части суши.
Я отмахнулся.
-- Да ладно, чего уж там. За так помогу, бесплатно. Мне ваши деньги не
нужны, я не из таковских.
-- О'кей, приступим, -- тут же заявил Санта-Клаус и снова стал
деятельным. -- Давайте-ка возьмемся вот здесь и попытаемся вытащить мою
старушку на мостовую.
Я хоть ростом не велик, но силенками Бог явно не обидел, чего уж
скрывать. Вот, видать, и не рассчитал я своих силенок-то. А тут еще, как
нарочно, ветер рванул, завьюжил, да так крепко, что чуть было с ног меня не
сшиб. Словом, схватились мы за зад его "жигуленка", поднатужились, и так
легко оно пошло вдруг, так ходко, словно не стальную колымагу мы с ним
тягаем, а пуховую перину или декорацию из папье-маше. Я и глазом моргнуть не
успел, как все это приключилось. "Жигуленок" вдруг встал на дыбы, как бы
желая взбрыкнуть, и... плавно так, неслышно сиганул в речную пучину. Лишь на
миг замер над гранитной кладкой его новенький блестящий зад и -- ку-ку,
Гриня, поминай как звали. Глухой далекий всплеск -- бул-тых! -- завершил это
трагическое событие.
-- Перебор, -- пробормотал я сконфуженно. -- Не рассчитали. Вот ведь
какая незадача.
С минуту Дед Мороз стоял неподвижно, смиряясь с свершившимся фактом. Я
в этот момент как раз собирался дать деру -- да не успел. Он резко
повернулся ко мне. Глаза его были серьезны.
-- М-да, сударь, сослужили вы мне службу. -- Он еще раз кинул взгляд на
расходящиеся по темной воде круги.
-- Я дико сожалею, приятель, -- начал было оправдываться я, но он
остановил меня движением руки.
-- Забыто, сударь. Забыто и погребено на дне морском.
-- Речном, -- брякнул я, не подумав, и тут же понял, что сморозил чушь.
Взгляд его стал строгим.
-- Давайте не будем больше об этом. Вы пытались оказать мне услугу, и
за это я вам искренне благодарен. Не ваша вина, что все вышло именно так.
Благое намерение должно быть вознаграждено, сударь, и я вознагражу вас по
мере моих сил. Услуга за услугу, как говорится.
Я упрямо замотал головой.
-- Не нужны мне ваши деньги.
-- Кто здесь говорит о деньгах? Деньгами здесь и не пахнет, клянусь
моей бородой. Эта услуга несколько иного рода. Впрочем, не услуга даже, а
подарок, новогодний подарок. Все-таки я Дед Мороз, и дарить людям подарки --
моя прямая обязанность. Если хотите, долг.
Я пожал плечами. Подарок так подарок. В конце концов, я ведь
действительно хотел ему помочь. А оно вон как вышло.
Дед Мороз тем временем сунул руку в обширный карман своей шубы и выудил
из него пухлый бумажник. Открыв его, он стал в нем копаться.
-- Вот! -- сказал он наконец, выхватывая двумя пальцами какую-то
бумаженцию. -- Вот именно то, что я искал. Это вам, сударь. От меня.
Билет в цирк или на новогоднюю елку, подумал было я. Зачем он мне?
Детей у меня нет, а сам я на подобных мероприятиях не бывал уже лет
тридцать, не меньше. Однако обижать Деда Мороза мне не хотелось.
Я протянул руку и взял бумаженцию. Это был не билет, это было что-то
совсем другое.
