мне. -- Пересчитай, не верю я ему. Скользкий тип.
-- Да разве я ворюга какой, -- обиделся мой сосед справа и опасливо
покосился на меня.
Я пересчитал. Десятки не хватало. Я пересчитал еще раз. Так и есть,
десятку как языком слизнуло.
Тут уж я рассвирепел.
-- Ты что же, гнида, своих обдираешь? -- накинулся я на него. -- Гони
бабки, говорю, не то кишки повыпускаю!
-- А я еще помогу, -- вставил красномордый зловеще.
Сосед-динамовец позеленел и заклацал зубами от страха.
-- Да как же... да не может быть... да вы не думайте... это
случайность...
Он судорожно зашарил руками по карманам и вдруг выудил откуда-то
десятку. Мою десятку.
-- Вот она! -- заорал он. -- Я же говорил! Здесь она, родимая, никуда
не делась! Просто завалилась под подкладку.
-- Купи себе гуся и пудри мозги ему, а мне баки заколачивать нечего, --
процедил я сквозь зубы, выхватывая у него купюру. -- С тебя еще двадцать
штук, обещанные. Напомнить?
-- Ну да, ну да, -- зачастил он, -- как же, помню. Сейчас, сейчас...
Он снова начал рыться в карманах.
-- Что-то никак... не найду, -- пробормотал он. -- Никак, знаете...
-- Небось, опять под подкладку завалилось, -- заметил я, презрительно
усмехаясь.
-- А вот я сейчас сам его потрясу, -- мрачно заявил красномордый,
поднимаясь с места. Просто удивительные случаются порой вещи: из недавнего
недруга он превратился вдруг в моего союзника.
-- Нет! -- испуганно крикнул динамовец. -- Не надо! Я сам. Вот, уже
нашел.
И он протянул мне еще две десятки.
Получив причитающуюся мне мзду, я поспешил унести ноги. День для меня
закончился как нельзя удачно, и, главное, без ненужных эксцессов. Все прошло
гладко, без сучка без задоринки. А ведь могло обернуться иначе.
Мордобоем, например.
-==Глава десятая==-
Еще дважды мне обламывался солидный куш: один раз в сто штук, а в
другой аж в пол-лимона, ей-Богу, не вру. Бабки потекли ко мне рекой, я не
успевал их пересчитывать. В течение недели я заработал семьсот пятьдесят
штук, что равнялось двум моим месячным зарплатам. Неплохо, а? Ясно теперь,
на какие шиши тот очкастый шизик "жигуль" себе отхватил? То-то. Сам греб
деньги лопатой, а мне по какой-то дохлой пятерке в день отстегивал. Ну не
мерзавец?
Но не все коту масленица, как говаривают у нас на Руси. Подвела меня
моя фортуна, крепко подвела. Случилось это в середине февраля.
Это был мой четвертый набег на Лужники. Кто с кем играл, я уже не
помню. Память мне тогда отшибло напрочь. Но это все потом, после матча,
поначалу же все шло как нельзя лучше.
Уселся на свободное место и стал намечать очередную жертву. Опыт у меня
уже был, и я враз заприметил подходящий объект. Внизу, через два ряда от
меня, расположилась группа бритоголовых парней. Они лакали пиво и громко
гоготали, предвкушая удовольствие от предстоящей игры. Я напряг слух и
прислушался. По нескольким оброненным фразам я понял, что болеют они за
команду, которая обречена на поражение. Они-то мне и нужны, обрадовался я,
лишь бы у них бабки при себе имелись.
Я отыскал свободное место позади них и по обыкновению начал закидывать
удочки. Поначалу дело не шло: эта молокосня явно не желала ввязываться в
подобные авантюры. Пару раз меня круто осаживали, дипломатично советуя не
совать нос куда не следует, а также наведаться к такой-то матери и еще
кое-куда, куда поезда не ходят и самолеты не летают. Я скромно молчал,
понимая, что объект должен созреть. У меня был принцип: никогда никому не
навязываться; рано или поздно объект клюнет и попадется мне на крючок. А
пока -- терпение и еще раз терпение.
Первый период закончился вничью -- 1:1. Команды играли вяло, как-то
сонно, без энтузиазма и спортивного задора. Но меня не проведешь, я-то знал,
что самая игра начнется на последней десятиминутке второго периода. А
покамест я подготавливал почву, разыгрывая из себя заядлого болельщика: орал
благим матом, свистел во все десять пальцев, предрекал поражение неугодной
мне команде, сыпал двусмысленными репликами, а сам тем временем косился не
на поле, на которое мне было глубоко наплевать, а на тех бритых оболтусов,
что рассиживались перед моим носом и чьи карманы я собирался сегодня изрядно
почистить.
К концу второго периода, как и было предсказано завтрашним номером
"МК", игра оживилась. Наш голкипер (так, кажется, его называют? или я что-то
путаю?) -- итак, наш голкипер пропустил две банки подряд. Это-то и послужило
поворотным пунктом в настроениях моих потенциальных партнеров по пари.
Словом, еще до окончания второго периода сделка была заключена. На
пятьсот штук.
В третьей двадцатиминутке наши накидали им аж четыре шайбы, тем самым
решив исход поединка. Я выиграл. Впрочем, иначе и быть не могло.
Наше пари привлекло внимание окружающих, и когда после финального
свистка мои бритоголовые партнеры начали артачиться и попытались улизнуть,
общественное мнение вынудило их отстегнуть причитающуюся мне сумму. Правда,
у них наскреблось только четыреста штук, но я милостиво скостил им
недостающую сотню. Можно сказать, великодушно швырнул ту сотню в их наглые
бритые рожи. Все шло как по маслу, лучшего и желать было нечего.
Сорвав солидный куш, я поспешил покинуть поле боя. Очень уж мне не
понравилось, как косились на меня потерпевшие. Нехорошо, прямо скажем,
косились, по-гнусному. Недоброе у них было на уме, это я сразу просек.
Рисковал я, что и говорить, ну да ведь риск -- дело благородное, тем более,
когда свеженькие четыреста штук душу прогревают аж до самых печенок.
На полпути к метро меня тормознули. Те самые хиппари, которых я так
красиво обул. Я сразу смекнул, что дело пахнет керосином. Прямо-таки воняет.
-- Эй, пахан, погоди-ка. Потолковать надо.
Их было восемь рыл. Многовато для меня одного-то, хотя я и был не из
слабаков. Они оттеснили меня с тротуара и окружили плотным кольцом. Зенки их
так и сверкали, мрачно ощупывая мою одинокую персону, а кулаки (цельных
шестнадцать кулаков против моих двух!) уже начали сжиматься, готовясь к
расправе. Да-а, попал я в переплет, ничего не скажешь. В самое что ни на
есть дерьмо.
Один из них, здоровенный бугай, нагло выпустил струю табачного дыма
прямо мне в морду и прогнусавил:
-- Слишком ты прыток, мужик. Решил, значит, с нашими бабками слинять?
-- Я честно их выиграл, -- возразил я, хотя понимал, что говорить с
этими бритыми козлами все равно что просить взаймы у мумии Тутанхамона.
-- А ты крутой, мужик, -- осклабился бугай. -- Только очко-то, поди,
все равно играет, а? Играет, по роже твоей вижу.
-- Валите отсюда, -- огрызнулся я, становясь в каратистскую стойку. --
Крутой не крутой, а носы отшибать обучен.
Все восемь лбов заржали как один. Видать, рассмешил я их своей
бравадой, хотя лично мне было отнюдь не до смеха. Как бы самому нос не
отшибли.
-- Гони бабки и проваливай, -- сказал бугай, когда приступ ржанья у
восьмерки прошел. -- Коли сам отдашь, уйдешь по-хорошему.
-- Да пошел ты, коз-зел плешивый, -- вякнул я резко и тут же пожалел о
своем выступлении. Рожи у всех восьмерых перекосило от злости, зенки
налились кровью.
-- Чмо позорное, -- процедил сквозь зубы бугай.
Я понял, что судьба моя предрешена: сейчас меня будут бить. Хоть бы
одна зараза пришла на помощь, осадила бы подонков! Как же, дождешься от них!
Прохожие шли мимо, демонстративно отворачиваясь от меня, некоторые начинали
проявлять вдруг жгучий интерес к астрономической науке, до посинения пялясь
в морозное небо, а кто-то просто сворачивал в сторону, завидя нашу
живописную группу.
Бритый бугай долго натягивал перчатки на свои кулаки-кувалды, шевеля
пальцами прямо перед моим носом, и злорадно скалился. Подготовка к мордобою
велась по всем правилам. И-эх, была не была, решил я с отчаянием
утопленника, пропадать, так с музыкой! Уж двоим-троим я точно смогу
настучать по их вонючим лысинам, а там -- будь что будет. Один хрен морду
разобьют, так пускай и им тоже кое-что перепадет.
Словом, заехал я по морде сначала одному, потом другому. Хлипкие
оказались ребята, с трухой в нутре: грохнулись оба на снег и затихли. Но на
большее у меня времени не хватило. Вижу, целится бритый бугай своим
кувалдометром мне точно промеж глаз. Я и пикнуть не успел, как хрустнуло у
меня что-то в мозгу, в глазах помутнело, зарябило. Чувствую -- проваливаюсь
в какую-то нирвану, парю, можно сказать, в космическом эфире и потихоньку
обалдеваю. А напоследок напоролся щекой на чей-то сапог, потом еще раз, уже
зубами -- и присмирел окончательно. Отключился, словом.
Сколько я так провалялся, хрен его знает. Помню только, как кто-то
трясет меня за плечо. Сознание возвращалось медленно, какими-то дикими
рывками, словно с жуткой похмелюги. Голова раскалывалась от боли, распухший
язык едва ворочался в густой липкой каше, заполнявшей мою ротовую полость,
да и вообще было мне как-то не по себе.
-- Кажись, живой, -- прогудел кто-то над ухом.
Я открыл глаза и сквозь красную пелену обнаружил, что вокруг меня
суетится с пяток сердобольных прохожих. Вот мерзавцы, подумалось мне в тот
момент, где ж вы были, гады ползучие, когда меня те бритые уроды метелили?!
Морды свои холеные на сторону воротили, мол, моя хата с краю, каждый сам за
себя, сам в дерьмо по уши влез, так сам из него и вытаскивайся -- а
теперь-то, когда бритых голов и след простыл, обступили меня тесной гурьбою
и зенки свои лживые к небу закатывают при виде эдакого гнусного попрания
моей личности. Это как же называется, а? Харя моя, можно сказать, треснула
вдоль и поперек, того и гляди, последние мозги вытекут, а из зубов если два
целых на всю ротовую полость наберется, крупно, считай, мне повезло. И что
же получается? Эти так называемые прохожие, любовью воспылав к ближнему
своему (ближний -- это я), норовят мне еще гадость какую-нибудь ввернуть, да
похлестче, похлестче, типа: "Во, смотри, да он еще шевелится!" либо "Ничего,
парень, люди и без зубов живут", или, например, "Дешево отделался, приятель,
могли вообще башку оторвать". Словом, ободряли меня как могли, пока я не
приободрился настолько, что смог выразить им свою искреннюю благодарность за
сочувствие и своевременную помощь:
-- Катитесь, вы, герои вчерашних дней, пока я зады ваши не отполировал
до зеркального блеска. Достали вы меня...
Прохожие посокрушались, пообижались, еще немного позакатывали глаза --
ровно столько, сколько требуется для соблюдения приличий, -- и быстренько
разбежались. Словно языком их слизнуло, всех до единого.
Я малость оклемался и встал на ноги. Меня порядком штормило, как после
сильной пьянки. Пощупал пальцами распухшие десна и затосковал. Да-с, доложу
я вам, зубы мне проредили капитально. Профессионально сработано, ничего не
скажешь. Это уж как пить дать. Но совсем я хреново себя почувствовал, когда
обнаружил, что меня начисто обчистили. Бабки исчезли все до копейки: и те
четыреста штук, что я заработал сегодня, и те пол-лимона, что я прихватил с
собой из дому для заключения пари. Словом, пролетел я с оглушительным
свистом. Кстати, завтрашнего "Комсомольца", с которым я приперся в эти
дурацкие Лужники, тоже не оказалось. Это последнее обстоятельство меня
почему-то смутило.
Злой, побитый и ограбленный, поплелся я домой. Шел я и думал: о
злосчастной своей судьбе, о превратностях жизни, о проблемах нынешней
молодежи, о том, во сколько мне обойдется восстановление моих жевательных
