с шаровой молнией (странное совпадение!), весьма необычное и ставшее
теперь каким-то двусмысленным предсказание киоскерши о том, что я, мол,
еще увижу свою молнию, придет время... Вот и увидел -- что из того? Я
ничего не мог понять. Но одно я знал совершенно точно -- эта молния
предназначалась для меня, и была она прислана сюда чьей-то далекой
волей с вполне определенной целью.
А молния тем временем продолжала вращаться и одновременно
видоизменялась. Из тарелки она постепенно превратилась в длинное
веретено. Я никак не мог понять, где же она находится: у нас в комнате
или за окном? Ощущение было такое, что окна вообще не существовало --
только мы, молния и чернота за ней. Краем глаза я заметил, что и
остальные трое участников необычной сделки стоят тут же, в комнате, и,
с ужасом и восхищением взирая на голубую красавицу, которая вот-вот
может рвануть и разнести всю нашу хибару на мелкие кусочки, боятся
шевельнуть даже пальцем. Портрет гнусного типа в морковном свитере
исчез. Значит, сейчас что-то произойдет и с самой молнией.
Я не ошибся. Еще минуты три она стреляла в нас своими
электрическими протуберанцами, а потом начала медленно уходить в
пустоту -- туда, где ничего не было, кроме тьмы, чернил и мрака. И вот
она пропала совсем, оставив после себя лишь резко ионизированный
воздух. Все вновь встало на свои места -- и окно, и ночь за ним (уже
ночь!), и тиканье часов на стене, и вой последних троллейбусов. Как
будто ничего и не было.
Нет, было, потому что теперь я знал точно: розы я продам.
-- Уф! -- перевел дух сэр Роберт Иванофф. -- Ну и хреновины у вас
тут летают...
-- Наша местная достопримечательность! -- тоном профессионального
экскурсовода возвестил Васька. -- В смету текущих расходов за голубой
букет не входит.
-- Васька! -- строго оборвал я его. -- Замолкни!
Американец снова потянул мясистым носом и восхищенно произнес:
-- А воздух какой, чувствуете? Гуд воздух.
-- Озон, -- пожал плечами Васька. -- Обычное дело во время грозы.
Я случайно взглянул на розы. Розы словно замерли в напряженном
ожидании чего-то страшного.
-- Давайте завершим сделку, -- сказал я торопливо. -- А уж потом
можно и о воздухе, и о грозе, и о погоде вообще поговорить.
-- Верно, отец! -- похвалил меня Василий. -- Дело прежде всего.
Сэр Роберт болезненно улыбнулся и дрожащей рукой вынул из кармана
чековую книжку.
-- О'кей, господа! Сделка есть сделка. Я готов рассчитаться с вами
сию же минуту. Надеюсь, сэр Николай, никаких препятствий больше не
предвидится?
-- Да уж какие препятствия! -- воскликнул Василий, хватая в охапку
букет голубых цветов и всучивая его американцу. Тот небрежно бросил чек
на миллион долларов на стол и с трепетом принял от Василия дорогой
букет. Я успел прикинуть, что каждый лепесток из этого букета обошелся
щедрому гостю тысяч в десять-двенадцать.
Чек, сиротливо лежащий посередине стола, действительно был на
миллион долларов. Шесть нулей притягивали мой взор и вызывали дрожь во
всем теле. Я взял его в руки и с интересом оглядел. Как ни был сэр
Роберт занят своим приобретением, он все же уловил мою нерешительность
в обращении с денежным документом.
-- Вас интересует, сэр Николай, -- обнажил он ровные белые зубы в
снисходительной улыбке, -- каким образом этот невзрачный клочок бумаги
можно превратить в целый миллион? О, все очень просто. Чек рассчитан на
предъявителя. Достаточно предъявить его в банке, как вам тут же выложат
круглый сумма. -- Он периодически сбивался и коверкал русскую речь, но
мне почему-то казалось, что он это делает умышленно.
-- В каком еще банке? -- нахмурился Василий. -- Это нам что же, в
Америку переться за вашим миллионом? Нет уж, господин Иванофф, гоните
наличными, или сделка не состоится.
-- Погоди, Василий, -- остановил я сына, -- погоди, может, сэр
гость...
-- Зачем Америка? -- искренне удивился сэр Роберт. -- Не надо
никакой Америка! Обращаетесь в Интернэйшнл Банк оф... -- он привел
замысловатое название какого-то солидного банка, -- и получаете свой
миллион долларз... Как! Вы не знаете, что в Москве открыт филиал этот
банк? Вы меня просто удивляете, господа!.. На чеке указан адрес
филиала.
Адрес, действительно, был -- по-английски. И вообще, все, казалось
бы, было в порядке. Но что-то свербило мою душу, не давало покоя,
тревожило, слишком уж фантастической казалась сама мысль, что у нас в
стране, да еще в самом ее сердце -- в Москве -- открыт филиал какого-то
буржуйского банка, этого рассадника чуждой нам идеологии и образа
жизни. Нет, этот факт требовал проверки. Я включил свой "детектор лжи"
и слегка прошелся по лабиринтам сознания мистера Иваноффа. Нет, он не
врал: банк, действительно, существовал и имел свое представительство в
СССР. Я мысленно пожал плечами и, пряча чек в карман, сказал:
-- Все в порядке, господин Иванофф, я вполне удовлетворен. Будем
считать, что деловая часть разговора закончена.
-- О, я рад, сэр Николай! Вы настоящий деловой человек!
У самого своего уха я услышал страстный предостерегающий шепот
Василия:
-- Отец! Не доверяй этому франту, требуй с него наличными...
-- Отстань! -- цыкнул я на него и снова обратился к гостю. --
Надеюсь, господин Иванофф, вы не откажетесь отведать нашего кофе. Моя
супруга великолепно готовит его... Маша, кофе готов?
-- Готов, -- буркнула она ворчливо откуда-то из коридора, и я
сразу уловил перемену в ее голосе.
-- О нет, господа, я должен ехать, -- возразил новый обладатель
уникального букета. -- Нужно позаботиться о цветах -- они стоят того.
Прощайте, господа, гуд бай, сэр Николай!..
Он быстро пересек гостиную, на ходу фамильярно потрепал злого
Василия, нагловато подмигнул моей жене и, торжественно неся перед собой
на вытянутой руке букет голубые роз, исчез за входной дверью.
Мы смотрели ему вслед и не шевелились. Молчание было долгим,
тягостным и неловким. На душе отчаянно скребли кошки, муторно выли
бродячие псы и тоскливо скрипели ржавые петли садовой калитки --
словом, было так, будто кто-то вилкой карябает по пустой тарелке.
Словно какой-то кусок оторвали от сердца, растоптали и выбросили в
мусорпровод. Хотелось выть и биться головой о дверной косяк, стихийное
раздражение поднималось откуда-то изнутри и грязной мыльной пеной
готово было выплеснуться наружу. Комната сразу уменьшилась, сжалась,
потускнела, стала неуютной и серой, что-то погасло в ней, умерло,
улетело... Недовольная физиономия жены выплыла из кухни.
-- Ну что, доволен? -- проворчала она. -- Заработал свой миллион?
И всегда ты так, ничего у меня не спросишь -- все по-своему!
-- Ну что завелась? -- раздраженно ответил я. -- Ты ж сама хотела!
-- Я? А ты спросил? Может и хотела -- так ты узнай сперва, спроси,
посоветуйся... Ну-ка, дай сюда миллион!
Вот так просто возьми и выложи ей миллион! Здорово, да?
-- Как же, держи карман шире! -- огрызнулся я, еле сдерживаясь,
чтобы не добавить что-нибудь похлеще.
Сын Василий тоже кипел от обуревавших его чувств.
-- Ну ты, отец, и лопухнулся! Вот уж не ожидал! Я ж тебя пихал --
а ты ноль эмоций. Миллион! Как же! Продинамил тебя этот фраер, этот
аферист заморский, а ты лишь уши подставлял под его лапшу. Э-эх!..
-- Заткнись, -- зло бросил я ему и приготовился защищать свой
карман от жены, которая грозно двинулась на меня с весьма серьезным
намерением вырвать из него злополучный чек. Мы все трое набычились и,
похоже, решили, что от слов пора переходить к делу. Кулаки, по-моему,
чесались у всех. Сейчас, сейчас мы вцепимся друг другу в волосья и
изольем друг на друга гнев, ярость и желчь...
Грозно и настойчиво прозвенел дверной звонок. Васька метнулся в
прихожую, и в ту же минуту в комнату, грохоча и не вписываясь в
повороты нашей малогабаритной квартиры, влетел пунцово-красный сэр
Роберт Иванофф и, изрыгая слюну, шипение и американизированную
нецензурщину, жестом оскорбленного короля Лира бросил на стол некое
подобие веника.
-- Вы есть жулики, господа! Да, да, жулики, все русские есть
жулики! Верните мне мой чек и заберите этот ваш розы!
И тут до меня дошло. Боже! Ведь этот веник, небрежно брошенный им
на стол, и есть тот самый уникальный букет голубых космических роз, еще
пять минут назад лучащийся неземным фосфоресцирующим светом и
благоухающий так, что хотелось обнять весь мир -- теперь он безнадежно
завял, засох, умер. Вот почему в наши души вселился бес гнева и
противоречия -- розы охраняли нас от всего дурного, от всего того, что
порой накипью оседает в наших сердцах и рвется наружу в виде
необузданной злости, раздражительности и плохого настроения. Розы
облагораживали нас, создавали атмосферу добра, веры, терпимости, любви
и понимания. Насчет Василия я точно сказать не мог -- я его вообще мало
видел в последние дни -- а вот на Машу и на меня розы оказали
воздействие неизгладимое и поистине феноменальное. Да, розы спасали нас
в критических ситуациях -- впрочем, таковых просто не возникало. Теперь
они мертвы. И виной тому -- я, продавший их этому типу, словно Фауст
Мефистофилю свою душу. Поделом мне. Несчастный Арнольд! Бедная Маша,
бедный, бедный я...
Сэр Роберт то багровел, то зеленел, то покрывался обильной
испариной -- и все вился вокруг меня, сшибая стулья и некоторые другие
легкие предметы мебели, все шипел и требовал свой кровно нажитый
миллион. А мы с Машей стояли и широко раскрытыми глазами смотрели друг
на друга. Она тоже все поняла.
-- Прости, -- чуть слышно сказала она.
-- Прости, -- чуть слышно ответил я.
Она бережно, словно боясь сломать, взяла умерший букет и унесла
его на кухню. Я вынул злополучный чек и положил его на стол.
-- Возьмите ваш чек, господин Иванофф, -- обратился я к
ненавистному визитеру, -- и соблаговолите, пожалуйста, покинуть мой
дом. Наша сделка расторгнута.
Резким движением сэр Роберт Иванофф смахнул чек к себе в карман и
кинул на меня исподлобья неприязненный взгляд.
-- Мошенники, -- процедил он сквозь зубы, но злости в его словах
уже не было: возвращенный миллион, видимо, сделал свое дело. -- Гуд
бай, май френдз! Не поминайте лихом.
Он торопливо ринулся к выходу и исчез за входной дверью -- теперь
уже навсегда. А я тяжело опустился на стул и задумался. Как все гадко,
мерзко, некрасиво! Как, оказывается, хрупко человеческое счастье и как
легко можно разбить его одним лишь мановением руки, необдуманным
поступком, дурным словом, жестом, взглядом, мыслью. И весь ужас в том,
что процесс-то этот необратим: разбитое не склеишь...
-- Коля! Коля, скорее! -- вдруг донесся до меня испуганный,
взволнованный и в то же время радостный голос Маши с кухни. -- Скорее
сюда!
Опять что-то стряслось! Я бросился на выручку. Влетев на кухню, я
остановился как вкопанный. Моему взору представилась следующая картина.
На табуретке у стола сидела Маша с заплаканными щеками и
завороженным взглядом смотрела на бывший некогда прекрасный, а теперь
превращенный в облезлый веник, букет, который лежал у нее на коленях.
Но что это? Нет, это уже не веник, это уже далеко не веник... На моих
глазах происходило чудо: засохшие, сморщенные лепестки роз
распрямлялись, разглаживались, голубели, оживали и -- или мне это
только показалось? -- улыбались. Сухие листочки становились зелеными,
колючие стебли наливались соком, весь букет оживал, дышал, благоухал,
самопроизвольно шелестел лепестками и -- все-таки кажется мне это или
нет? -- весело звенел, словно бубенчики. Или это звенит радостный,
по-детски чистый и счастливый смех Маши? Она действительно смеялась,
лучась веером морщинок вокруг глаз, и слезы облегчения падали на букет
-- не веник, заметьте, а самый настоящий, самый прекрасный в мире букет
голубых роз!
-- Как в сказке! -- шептала она. -- Помнишь -- про Аленький
цветочек? Я заплакала -- и он ожил. Слеза что ль капнула...
