регистрацию брака? Ровным счетом -- ничего.
Часы пробили восемь. Я спохватился и, подцепив указательным
пальцем дипломат, вылетел на лестничного площадку.
День был хотя и солнечный, но холодный. Дул северный ветер и гнал
куцые облака на юг. На углу пятиэтажки стоял газетный киоск, где
работала тетя Клава, наша соседка по подъезду. Долгие годы она снабжала
меня дефицитной периодикой, оставляя специально для меня нужные мне
экземпляры, а я помогал ей по дому чем мог: она ведь жила одна. Но
сейчас, вместо обычной приветливой улыбки, тетя Клава одарила меня
сердитым взглядом из-под насупленных бровей и высокомерно поджатыми
губами. Я оробел.
-- Здравствуйте, соседушка, -- сказал я настороженно. -- Для меня
ничего нет?
-- Какая я тебе соседушка! И не стыдно в глаза смотреть? Здоровый
мужик, а позволяешь себе такое! Мало того, что полночи где-то шлялся,
да еще домой пьяный заявился. Думаешь, я не знаю? Я, братец ты мой, все
знаю, все видела!
Я стал белее бумаги, а киоск "Союзпечати" поплыл куда-то вдоль
улицы.
-- И нечего мне тут бледнеть! Нашкодил, так держи ответ! А жена
ведь верит ему! На рыбалку он ездил... Как же! Поди, за сорок уже
перевалило, а все туда же...
Первый шок прошел. Я взял себя в руки, но еще не решил, как себя
вести с этой вздорной старухой -- разыграть ли оскорбленную невинность
или обернуть все в шутку. Тон тети Клавы вдруг резко изменился.
-- Ну, хватит дуться, -- добродушно сказала она, доставая из-под
прилавка пачку газет и журналов. -- Не сержусь я боле. Мне-то, в общем,
дела нет до твоих похождений. Бабу твою жалко, хорошая она, работящая.
Да и ты, видно, мужик неплохой, только... Ничего жена-то? Молчит? Не
догадывается?
Я все-таки решил возмутиться.
-- Да что вы такое говорите, тетя Клава! Вы же меня знаете. Чтоб
я... Да никогда! Провалиться мне на этом самом месте, если вру!
-- А, все вы так говорите, -- махнула она рукой. -- На вот, я тебе
тут подобрала на твой вкус и цвет. И "Футбол", и "Советский спорт", и
"Англия". А с Арнольдом не связывайся, алкаш он, знаю я его.
У меня перехватило горло, а ноги стали ватными; единственным моим
желанием было исчезнуть, раствориться в воздухе, превратиться в
собственную тень.
-- С к-каким Ар-рнольдом? -- заикаясь, прохрипел я.
-- Да вон из того дома. -- Тетя Клава ткнула пальцем в фонарный
столб. -- Слышала я, как ты с ним вчера прощался и по имени его
называл. Вот я и догадалась, ведь Арнольд у нас здесь один, имя-то,
поди, такое не каждый день встретишь. Жаль только, не видела я вас,
темно очень было. Но голос его узнала, часто здесь околачивается.
Я облегченно вздохнул.
-- Да не тот это Арнольд... -- начал было я, но в этот момент мне
на голову упало что-то небольшое и твердое, больно ударив меня по
макушке, потом отскочило и со звоном покатилось по асфальту. Я нагнулся
и, оторопев от удивления, поднял золотой царский червонец, совершенно
новый и нигде не потертый, словно только что вышедший с монетного
двора.
-- Папаша, таймер на ходу? -- послышался сзади грубый, скрипучий
бас.
-- А? -- испуганно вскочил я, машинально пряча монету за спину.
Тетя Клава ехидно захихикала.
Обладатель противного баса был одет в "вареные" джинсы, яркий,
морковного цвета, свитер и темные цейсовские очки. Но не его одеяние
заставило меня вздрогнуть аж до кончиков ушей. Незнакомец начисто был
лишен подбородка и бровей. Я понял, что передо мной инопланетянин.
Оттуда, с Большого Колеса.
-- Я... э-э... вы оттуда? -- пролепетал я шепотом. -- Прилетели?..
Может, я что-то не так... не того?..
-- Ты часом не сбрендил, папаша? -- пробасил инопланетянин и,
махнув рукой, ступил на мостовую.
-- Осторожно! -- крикнул я, но было поздно: огромный КАМАЗ,
груженный ржавыми трубами, налетел на инопланетянина и сшиб его. Я
зажмурился и до крови закусил нижнюю губу. Когда я вновь открыл глаза,
все было тихо. Ни КАМАЗа, ни инопланетянина, ни даже цейсовских очков.
Прохожие как ни в чем не бывало торопились по своим делам, а тетя Клава
спокойно и непринужденно беседовала с клиентом об исчезновении сахара и
предстоящем визите Рейгана в Москву.
"Показалось, что ли?" -- недоумевал я, садясь в подошедший
автобус.
-- Николай Николаевич! -- крикнула мне вдогонку тетя Клава. --
Прессу забыли!
Но я уже не слышал ее. Я стоял на задней площадке "Икаруса" и был
похож на человека, над которым поработал первоклассный гипнотизер: я
ничего не видел, не слышал, не чувствовал. "Что же это было? Что же это
было?" -- неустанно спрашивал я себя, но ответа не находил.
На работу я опоздал. Евграф Юрьевич, заведующий лабораторией и мой
непосредственный начальник, высокий, тучный мужчина лет пятидесяти со
строгим голосом, обширной лысиной (но моя все равно была больше) и
большими очками на крупном носу, при виде меня покачал головой и
демонстративно посмотрел на часы. Я виновато развел руками и произнес
дежурное оправдание: "Транспорт!", на что завлаб согласно кивнул.
Считалось, что после этого кивка опоздавший реабилитирован. Я возвестил
общее "Здрасьте!", плюхнулся на скрипнувший подо мной стул и приступил
к своим непосредственным обязанностям.
Но не прошло и пяти минут, как мои мысли вновь вернулись в русло
событий часовой давности. Безбородый инопланетянин в морковном свитере
никак не выходил у меня из головы. "Сшибла его машина или нет? -- думал
я. -- Если да, то почему не осталось никаких следов, почему никто
ничего не заметил? А если нет... Если он не попал под этот чертов
КАМАЗ, то был ли он вообще? Дьявольщина! Опять, что ли, мистификация? И
еще этот червонец..."
Я разжал руку. Золотая монета 1912 года выпуска удобно лежала в
моей пятерне и в ее реальности мог усомниться лишь слепой или идиот. Ни
тем, ни другим я себя не считал. "Значит, был, -- решил я. -- И,
значит, его сшибли. Или не сшибли?.." И опять тот же круг вопросов, на
которые никак не находилось ответов.
-- Что это вы там разглядываете, Николай Николаевич? -- раздался
вдруг над самым моим ухом любопытный голос Тамары Андреевны, дамы
вполне определенной наружности и совершенно неопределенного возраста.
Относительно ее возраста существовал ряд поразительнейших гипотез, но
все они сводились к одному: сорок ей уже было, восьмидесяти еще нет, а
где именно на этом интервале лет она в данный момент застряла,
неизвестно, пожалуй, даже ФБР. Работала она старшим экономистом.
-- Ну-ка, покажите! -- потребовала она игриво, пытаясь скрыть за
фамильярностью свое беспредельное любопытство.
"Сейчас, разбежалась", -- со злостью подумал я и спрятал руку с
монетой в карман.
-- Ай-яй-яй! Нехорошо, Николай Николаевич, -- укоризненно покачала
головой Тамара Андреевна. -- Я же видела, у вас новый юбилейный рубль с
изображением Горького. Ну покажите!
В этот момент дверь отворилась, и в лабораторию ввалился
запыхавшийся Завмагов, здоровенный круглый детина на исходе четвертого
десятка лет, сотрудник соседнего отдела и к тому же страстный
футбольный болельщик.
-- Здорово, старик, -- прохрипел он, подкатываясь ко мне. -- Не
занят? Пойдем отравимся.
-- Прежде всего следовало бы поздороваться с дамой, -- обиженно
поджав губы, произнесла Тамара Андреевна и гордо вскинула голову.
Изобразив на круглом лице удивление только что разбуженного
человека, Завмагов сказал:
-- А, черт... Извините, сударыня, не заметил. Тут такое
случилось...
-- Что, что случилось? -- встрепенулась Тамара Андреевна, не в
силах более выдерживать тон обиженной добродетели. Глаза ее так и
пылали от любопытства.
Я встал.
-- Пойдем, -- буркнул я, беря приятеля под локоть, -- а то, сам
знаешь -- не отвертишься...
-- Угу, -- кивнул Завмагов, и мы вышли.
-- Что стряслось? -- спросил я, закуривая.
-- Как -- что? Ты что, еще ничего не знаешь? -- удивился Завмагов.
-- Наши голландцам продули! Два -- ноль!
-- Тьфу! -- с досадой плюнул я. -- Сапожники! Не смогли чуть-чуть
до золота дотянуть. Впрочем, этого и следовало ожидать. Удивительно,
как вообще наши в финал вышли.
-- Во-во!.. А все равно обидно.
Мне пришла в голову озорная мысль: "А что, если прочесть думы
этого битюга? Если они у него есть, конечно".
Выяснилось следующее. Мыслей, как я и опасался, в голове у
Завмагова практически не оказалось. Обычная констатация фактов, которые
Завмагов аккуратно складировал в своей поистине феноменальной памяти.
Внушительные размеры черепной коробки предполагали не менее
внушительный объем головного мозга, который, в свою очередь, целиком и
полностью использовался его владельцем как вместилище для всего, что он
видел, слышал, обонял и осязал.
Такие функции мозга, как анализ накопленной информации, принятие
решений на основе этого анализа, отбор наиболее значительных фактов и
предоставление им приоритетных мест в памяти напрочь отсутствовали у
Завмагова. Нагромождение никому не нужной информации, обрывки каких-то
сведений, слухов, историй, анекдотов в изобилии хранились в его круглой
голове. И лишь одна область человеческих знаний перерабатывалась мозгом
Завмагова полностью; этой привилегией пользовался футбол и все, что его
окружает. Он помнил поименно всех игроков как наших команд, так и
зарубежных, включая запасных, он знал, кто, с кем, в каком году и с
каким счетом сыграл, он знал всех призеров всех чемпионатов на
протяжении всей истории существования футбола, он, наконец, знал
биографии самых выдающихся игроков. Завмагов слыл ходячим справочником
по футболу, и не раз сотрудники института, такие же страстные
поклонники футбола, обращались к нему за справкой или информацией, а в
разрешении футбольных споров его мнение считалось истиной в последней
инстанции. В разговорах о футболе Завмагов проявлял чудеса
сообразительности и ума, за что и прослыл человеком эрудированным и
знающим. Он не только давал верные оценки футбольным событиям, но и
абсолютно точно предсказывал, кто сколько кому настучит, кому
достанется золото, кому -- серебро, а кому прочие металлы. Это дало ему
возможность несколько раз крупно выиграть в "Спортпрогноз", за что он
получил в общей сложности довольно кругленькую сумму, которую и вложил
в новенькую "восьмерку". Обо мне, как выяснилось, Завмагов не думал ни
хорошо, ни плохо. Он никак обо мне не думал. Он вообще ни о ком ничего
не думал. Фиксировал факт встречи с тем или иным человеком, записывал
на корочку тот или иной разговор -- и все, баста, на этом мозг
Завмагова заканчивал свою работу. Ни мнения о ком-либо, ни своей оценки
поведения окружающих его людей этот феномен не имел.
Говорить с ним можно было только о футболе. Только о футболе, и ни
о чем другом. Садясь на своего любимого конька, он раскрывал перед вами
то талант великолепного рассказчика, то способности внимательного
слушателя, то дар глубокого аналитика, но стоило его (умышленно или
случайно) увести в сторону от футбольной тематики, как перед вами
представал лупоглазый туповатый субъект, напоминающий рыбу, только что
вытащенную из родной стихии и брошенную на горячий песок.
-- А все-таки были у наших моменты, -- продолжал ходячий феномен,
-- были, старик, я сам видал. Протасов трижды такую возможность
упустил! Эх!.. Хотя, спору нет, голландцы играли сильнее. Первоклассная
команда, не нам чета. Да что уж там говорить, прошлого не вернуть. И
все же могли, могли ведь!..
Весть о проигрыше расстроила меня. Нахмурив брови и тупо глядя на
покрытую шапкой бычков некогда белоснежную урну, я молчал. Молчал бы я
и дальше, если бы Завмагов вдруг не изменил тему разговора.
-- А ты, старик, кажется, рыбачишь по выходным? Или я тебя о
кем-то спутал? -- спросил он, с нескрываемым любопытством глядя на мою
переносицу.
-- Ну, рыбачу, -- нехотя ответил я.
-- А где, если не секрет?
Я забеспокоился. Если даже этот тип заинтересовался подробностями
