науки я оказался. Подводя итог прошедшему дню, я пришел к выводу, что
замечательная способность проникать в чужие мысли мною практически не
использовалась. Лишь несколько раз я пытался узнать мнение окружающих о
своей персоне, да и то как-то исподтишка, из-за засады. Нет, нужно
срочно активизировать свои действия. Как никак, а за мной наблюдают, я
-- главный объект грандиозного инопланетного эксперимента. Ученым с
Большого Колеса важна моя реакция на полученный мною дар телепатии,
ведь по моим действиям будут судить обо всем человечестве Земли. Вот, к
примеру, о чем думает эта девица?
Я напряг свой мыслительный аппарат и вперил взор в ярко
накрашенную блондинку у противоположных дверей вагона, но едва мне
приоткрылась завеса ее сознания, как меня бросило в жар. Уф! Нет, такие
видения не для слабонервных людей. Девица же, явно принадлежащая к так
называемой "группе риска", скользнула по вагону невидящим взглядом и
вдруг обожгла им высокого молодого брюнета в военной форме
чехословацких вооруженных сил. Взгляд профессионала, отметил я про
себя, взгляд, во мгновение ока пересчитывающий купюры в кармане любого,
на ком невзначай остановится. Нет, надо переключаться. Вот, кстати,
отличный объект для наблюдения.
В двух шагах от меня, держась за поручень, стоял среднего возраста
мужчина с блинообразной физиономией и обильно потел от напряженной
работы мысли. Я без труда поймал его "пеленг".
"Куда ж ее спрятать-то? Черт! Вечная проблема. За щеку, что ли,
как у Петросяна, или под стельку ботинка? Нет, за щеку нельзя,
размокнет. Вот если бы железный рубль, то ладно, а пятерку нельзя. А в
ботинке жена найдет, это уж как пить дать. Она ж у меня как ищейка,
деньги по запаху чует. И какой это болван сказал, что деньги не пахнут?
Вот житуха! Или под половик? А ежели сопрут? Эх!.."
Что ж, проблема насущная у мужской половины нашего общества, и
отнестись к ней надо со всей ответственностью. Заначки -- дело нужное,
по себе знаю.
А вот, кстати, еще один экземпляр: здоровенный тип с фигурой
каменотеса и багровой, опухшей физиономией. Он "излучал" следующую
билеберду:
"...двадцать пять? Не помню, кажется, двадцать пять. Где же я
все-таки вчера был? Кучера б найти, он-то знает. Сам слинял, гад,
бросил меня одного, а одному разве от ментов отвертеться? Да ни в
жизнь! Хорош кореш, нечего сказать! Сам небось дома дрых, а меня на
казенную клеенку пристроил. Где ж я вчера был? На Угрешке? В Тушино?
Вроде нет... И сколько сейчас по прейскуранту за медуслуги дерут?
Кажись, четвертной. Цены-то как растут, следить не успеваешь. Ух, башка
как трещит!.."
Я поморщился и переключился на солидного худощавого гражданина в
плаще и с дипломатом в руке. Он всецело был поглощен хроникой
происшествий, помещенной на последней странице "Московского
Комсомольца". Газета удобно лежала на широкой спине стоящего впереди
"каменотеса". Мысли гражданина в плаще соответствовали черпаемой им из
газеты информации.
"Надо дверной косяк укрепить, а то вон чего, мерзавцы, вытворяют.
Вор на воре сидит и вором погоняет. Сигнализацию, что ли, провести? А в
лифте больше не поеду. Третий этаж, ноги не отвалятся. А то стукнет
какой-нибудь битюг по башке, взять-то ничего не возьмет, потому что
брать нечего, а калекой оставит... Вот те на! Гранаты в ход пошли!
Какие угодно, на выбор. Купить, что ли, парочку? Интересно, почем
сейчас гранаты на Рижском рынке? Хватит моей зарплаты, или нет?.."
-- Станция "Кузьминки"! -- прозвучал монотонный, неестественно
быстрый голос из невидимого динамика.
"Моя!" -- спохватился я и выскочил из вагона. А поезд тем временем
уносил в черную дыру тоннеля и девицу из "группы риска", и мужчину с
блином вместо лица и нерешенной проблемой заначек, и алкаша с видом
каменотеса, так и не вспомнившего, в каком именно вытрезвителе он вчера
ночевал, и интеллигентного гражданина в плаще, заинтересованного
проблемой приобретения гранат, и многих-многих других, о которых я так
ничего и не узнал и наверняка уже не узнаю, но каждый из которых живет
своей, неповторимой, ни на что непохожей жизнью.
Следующие два дня прошли спокойно, без происшествий. Я постепенно
начинал привыкать к своему необычному положению. Проникновения в тайны
чужих мыслей стали более запланированными, целенаправленными. При
общении с людьми я теперь всегда дублировал словесный разговор чтением
мыслей собеседника, что давало мне огромное преимущество в беседе,
особенно с начальством. Один лишь Евграф Юрьевич по совершенно
непонятным причинам оставался недосягаем для моих телепатических
"щупальцев". Зато все остальные сотрудники лаборатории были у меня как
на ладони.
Завмагов перестал здороваться и, встречая меня, теперь гордо
поднимал голову, выпячивал живот, демонстративно отворачивался и чинно
шествовал мимо недавнего своего приятеля. Я на это лишь пожимал
плечами. Сам Завмагов меня нисколько не интересовал, но тот очевидец,
на которого "ходячий футбольный справочник" ссылался при разговоре о
летающей тарелке, пробудил в моей душе сильное любопытство. Узнать имя
этого человека мне казалось проще простого, но информация, выуженная
мною из недр обширной памяти Завмагова, не разрешила, а, наоборот,
усложнила проблему. Выяснилось, что в тот самый день, в понедельник,
утром, в лаборатории, где работал Завмагов, появился незнакомый
субъект, отрекомендовавшийся командировочным и прибывшим по очень
важному делу к товарищу Апоносову. Случилось так, что товарища
Апоносова на месте не оказалось, и незнакомец попросил разрешения
подождать вышеозначенного товарища здесь же, в комнате, на что был
получен благожелательный ответ. А пока тянулось ожидание, незнакомец
завязал непринужденную беседу с сотрудниками и рассказал, в частности,
об инциденте над Истринским водохранилищем и о виденном им космическом
корабле пришельцев. Сотрудники большей частью посмеялись над словами
командировочного, но рассказ незнакомца произвел неожиданное
впечатление на Завмагова. Потому-то он столь настойчиво выпытывал у
меня подробности моего последнего уик-энда. Но самое удивительное было
в том, что товарищ Апоносов до обеда так и не появился в лаборатории, и
командировочному пришлось прождать несколько часов, прежде чем его
терпению пришел конец и он покинул стены столь негостеприимного
заведения. Правда, пока гость сидел в лаборатории товарища Апоносова,
он успел снабдить Завмагова всей необходимой информацией по якобы
виденной им летающей тарелочке и даже показал воскресный номер
"Истринской правды", где приводилась сводка погоды на выходные; это в
свою очередь привело к недоразумению между Завмаговым и мной. Так кто
же был этот незнакомец? Я попытался выяснить это по своим каналам, но
никто ничего не знал, и даже сам товарищ Апоносов впервые слышал о нем.
"Следят, -- решил я. -- Не иначе, как решили спровоцировать меня на
выбалтывание их тайны. Не доверяют. Подослали какого-то
лжекомандировочного, который, кстати, сам болтает лишнее. И главное,
через кого? Через этого олуха Завмагова! Конспираторы..."
В киоске "Союзпечати" эти два дня тети Клавы почему-то не было, а
вместо нее сидела хорошенькая молодая девушка, которая всегда
ошибалась, давая сдачу. На вопрос, куда пропала тетя Клава, она только
пожимала плечами и краснела. Дома все было по-прежнему, и лишь Василий
как-то подозрительно косился на меня и все время молчал, хотя жареную
осетрину уплетал за обе щеки. Зато Маша была на седьмом небе от
счастья. Видимо, аромат небесных роз обладал наркотически-пьянящим
свойством, хотя, возможно, она просто была рада вниманию со стороны
супруга. Прав был Арнольд, розы действительно хорошо стояли и за эти
три дня нисколько не завяли. А по ночам от них исходил таинственный
свет иных миров. Эх, Арнольд, где ты сейчас летаешь?..
Зато четверг был богат неожиданными событиями. Начать хотя бы с
того, что в газетном киоске снова появилась тетя Клава, все такая же
добродушная и приветливая, только слегка бледная и уставшая.
-- С добрым утром, тетя Клава, -- остановился я у киоска не без
опаски. -- Где же это вы пропадали? Я уже беспокоиться начал, не
случилось ли, думаю, чего...
-- Ох, соседушко, и не говори, -- запричитала тетя Клава,
закатывая глаза. -- Хворала я, недуг меня скрутил, проклятый. Залетела
на кухню шаровая молния, ну, я ее веником, веником, а она ка-а-ак
бухнет! Веник сгорел, а я -- в обморок. Вот только сегодня оклемалась.
-- Да что вы говорите! -- искренне удивился я. -- А мне вот
никогда не приходилось видеть шаровую молнию.
-- Ишь, любопытный, -- проворчала тетя Клава. -- Увидишь еще,
придет время. А пока -- на вот, забирай прессу, специально для тебя
отобрала... Не гудишь больше? -- спросила она вдруг, пристально
взглянув поверх очков в мои глаза.
-- Что? -- не понял я.
-- Ну ладно, иди, иди, а то вон народ сзади напирает.
Я отошел, взяв предварительно подготовленную для меня прессу, и
оглянулся.
В амбразуру киоска по самые плечи влез безбородый субъект в
морковном свитере и хрипло потребовал:
-- Шахматы!
Я зажмурился и что было силы тряхнул головой. Когда глаза мои
вновь открылись, странного субъекта уже не было, а тетя Клава
обслуживала следующего покупателя.
-- И часто он у вас бывает? -- поинтересовался я, когда мы снова
остались вдвоем.
-- Кто? -- спросила тетя Клава.
-- Да этот, в свитере.
-- Не помню. В постоянных клиентах не числится, -- сухо ответила
киоскерша. -- И вообще, оставьте меня в покое!
Озадаченный, я поехал на работу. Вторая встреча с предполагаемым
инопланетянином окончательно сбила меня с толку, но в то же время я был
рад, что он жив и от столкновения с КАМАЗОМ ничуть не пострадал. Смысл
происходящего был совершенно не ясен мне. Впрочем, может быть, все это
игра больного воображения? Может быть, это вовсе не инопланетянин, и
никакого контроля надо мной нет? И тот лжекомандировочный, может быть,
вовсе и не лжекомандировочный, а самый что ни на есть настоящими, самый
обычный командировочный? И НЛО он вполне мог видеть, тем более, что
тарелочка действительно была.
На работе все было по-прежнему, и день прошел как обычно. Но вот
после работы... После работы я собрался было заехать к одному знакомому
филателисту, который обещал показать мне свою коллекцию довоенных
марок. Знакомый жил где-то на Авиамоторной улице -- туда-то я и
направил свои стопы по окончании трудового дня.
День был жаркий и солнечный. Столбик термометра стоял на отметке
"32", духота и пыль окутали город, асфальт плавился под горячим солнцем
и прилипал к подметкам ботинок.
Я вынырнул из метро на поверхность пылающего города и вдоль сквера
с бюстом "всесоюзного старосты" направился к рынку. У цветочного
магазина, не доходя двух шагов до рынка, путь мне внезапно был
прегражден внушительной толпой, из недр которой доносились
встревоженные голоса. Действуя локтями, я пробрался вперед и увидел
следующую картину.
Тщедушная старушка мертвой хваткой вцепилась в руку слабо
сопротивлявшегося гражданина лет тридцати с небольшим. Тут же стояла
бочка с надписью "Квас".
-- Попался, голубчик! -- ехидно прошепелявила старушка, зло
блеснув зеленым глазом из-под кустистых бровей, и я вдруг обрел
уверенность в том, что именно с нее Эдуард Успенский писал свою
знаменитую старуху Шапокляк.
-- И чего привязалась? -- недоуменно вопрошал у толпы гражданин,
добродушно взирая на цепкую старушенцию с высоты своего почти
двухметрового роста. -- Никого не трогаю, стою, пью квас...
-- Видали? -- завопила Шапокляк. -- Никого не трогает? Ишь ты! А
кто же, как не ты, рубь железный в банку кинул, кружку опорожнил, а
сдачи взял мелочью рубля на два, не меньше: шесть двадцаток, три
пятнашки и еще что-то из меди. Не ты, скажешь?
Гражданин пожал плечами, отхлебнул из кружки изрядную порцию
темного, ароматного напитка и ответил:
