покрывающие стены, на небольших столиках стояли изящные хрустальные
вазы с голубыми розами в них, в воздухе носился и незримо присутствовал
манящий аромат чудесных цветов и пряный запах отменно приготовленных
кушаний. Около двадцати человек, среди которых было и несколько женщин,
молча поглощали пищу. При виде командира с гостем все встали и склонили
головы в вежливом поклоне. Командир обвел зал пристальным взглядом и
громко произнес:
-- Николай Николаевич Нерусский, первый человек с Земли, которому
суждено посетить нашу планету. Прошу любить и жаловать. А это, -- он
обратился ко мне, обводя рукой зал, -- наша команда.
-- Они что, понимают по-русски? -- удивился я.
Командир усмехнулся.
-- Они понимают мои мысли, а речь предназначена для вас... Прошу
садиться.
Мы расположились за свободным столиком, и тут же неведомо откуда
выпорхнул белоснежный официант и в мгновение ока заставил стол
дымящимися кушаниями. Задвигались стулья, застучали вилки, и персонал
вновь принялся за прерванную трапезу. Никто, казалось, не обращал
внимания на гостя с другой планеты.
-- Угощайтесь, Николай Николаевич, -- сказал командир звездолета,
-- вам понравится. У нас отменные повара. И пища вся натуральная,
никаких консервов... Кстати, в отношении спиртного у нас запретов нет.
Если хотите...
-- А можно? -- недоверчиво спросил я, почувствовав внезапную
потребность промочить горло чем-нибудь горячительным.
-- Отчего же нет!
-- А что у вас есть?
-- Все! -- командир сделал широкий жест руками. -- И наши напитки
есть, и ваших земных хватает... Коньяк? Водка? Бренди? А может,
рейнвейн?
-- Водку, пожалуйста, -- почему-то смутившись, сказал я. --
"Золотое кольцо"... если можно.
И как по мановению волшебной палочки на столе возникла непочатая
поллитровка со знакомой этикеткой.
-- Московского разлива, -- прокоментировал командир. --
Приступайте!
Обед, действительно, был неземным как в прямом, так и в переносном
смысле. Никогда еще не чувствовал я такого удовлетворения от процесса
поглощения пищи. Особенно импонировало мне то, что командир не
отказался составить мне компанию в распитии бутылочки огненной
жидкости.
-- За наше знакомство! -- сверкая ослепительной улыбкой,
провозгласил командир. Я ответил тостом за дружбу всех планет и миров,
после чего трапеза возобновилась.
-- Продолжим наш разговор, -- сказал командир после того, как мы
несколько утолили свой голод. -- Теперь вы, надеюсь, знаете, уважаемый
Николай Николаевич, каким образом я отчитал своего бортинженера, -- вон
он, кстати, сидит? Для этого совсем необязательно было подвергать и
его, и ваш слух не совсем благозвучными словосочетаниями -- он меня и
так отлично понял... Еще по одной? Ваше здоровье!.. Понимаете, Николай
Николаевич, мозг людей у нас открыт друг для друга, но если человек
хочет скрыть свои мысли от посягательства не совсем тактичных
собеседников или даже лиц посторонних, то стоит лишь заблокировать свой
мозг обычным мысленным приказом, и никто уже не в состоянии будет
проникнуть в тайники его сознания. Многие так и делают, и я считаю это
правильным, ибо на первых порах у нас появилось много любопытных,
получавших огромное удовольствие от копания в чужих мыслях... Ваше
здоровье!..
Откуда-то сверху полились чарующие звуки неземной музыки, и мысли
мои сразу приняли иное направление.
-- Но, согласитесь... э-э... как вас... -- начал было я, но
запнулся, смущенно опустив глаза.
-- Какой же я осел! -- хлопнул себя по лбу командир. -- Я же не
представился! Какая бестактность!.. Арнольд Иванович, -- слегка
привстав со стула, церемонно произнес он. -- Страшно перед вами
извиняюсь, дражайший Николай Николаевич, и терзаюсь мыслью о нанесенном
вам оскорблении.
-- Арнольд Иванович? -- недоуменно спросил я. -- Гм...
-- Это земной аналог моего имени, -- пояснил он. -- Мое настоящее
имя слишком сложно для вашего языка, да оно вам и не нужно. А вообще-то
за мной закреплено несколько имен, для каждой планеты, населенной
разумными существами, -- свое. У нас все звездолетчики, общающиеся с
другими мирами, имеют по несколько имен. Для вас я Арнольд Иванович...
Так что вы хотели мне сказать, уважаемый Николай Николаевич?
-- Согласитесь, Арнольд Иванович, -- начал я, -- человеческий
голос таит в себе много прекрасного и, лишившись возможности слышать
его, вы многое потеряли. Наша Земля знает множество талантливых певцов,
их голоса мы слышим с самого раннего детства, это наша культура, наша
гордость. И вы хотите лишить людей такой прелести? Может быть, уже
лишили? Да что певцы! Сам по себе человеческий голос бесконечно красив
и прекрасен, с его интонациями, оттенками, настроениями... Вы
рационалисты, вы во всем ищете выгоду, удобство, забывая о прекрасном.
Отметая слова, вы отмели и совершенствуемый веками человеческий голос.
А речь? Как она красива в устах поэта или оратора! Далее, вы упомянули
про языковый барьер. Но и здесь вы правы лишь наполовину. Что из того,
что я не знаю итальянского? Зато с каким удовольствием я слушаю оперы
Россини на его родном языке! А слабые познания в английском не мешают
мне восхищаться голосом Джона Леннона или, к примеру, Давида Байрона.
Ваши слова напомнили мне бытовавшие в начале века рассуждения о том,
что с появлением кинематографа отпадет необходимость в театре, а
фотография вытеснит и уничтожит живопись. Однако же они существуют! И
будут существовать вечно, потому что это искусство, а в искусстве
нуждаются как те, кто его создает, так и те, для кого оно создается, то
есть люди.
Арнольд Иванович захлопал в ладоши и рассмеялся.
-- Браво, Николай Николаевич! Браво! Не в бровь, а в глаз!
Положили на обе лопатки. Вы правы, тысячу раз правы. Действительно,
человеческий голос должен жить, в этом я с вами совершенно согласен.
Были у нас в свое время перегибы в этой области, многие специалисты
ратовали за то, чтобы полностью упразднить живую речь как пережиток
прошлого. Но в конце концов восторжествовала точка зрения так
называемых умеренных, совпадающая с вашей, дорогой Николай Николаевич.
Вы правы, голос и живая речь необходимы как один из элементов
эстетического воспитания человека. И поэтому у нас есть и опера, и
эстрада, и фольклор.
Из общения между людьми речь тоже не исчезла бесследно, но здесь
она используется в основном не для передачи информации, а, скорее, для
выражения чувств, их оттенков, настроения. В последнее время у нас
появилась тенденция к возврату былого значения человеческого голоса и
речи. В конце концов у нас поняли, что необходимо рациональное
сочетание обеих форм общения, и что эти формы должны не
взаимоисключать, а дополнять друг друга.
-- Вот это другое дело, -- удовлетворенно хмыкнул я. -- Так еще
жить можно.
-- А вы молодец, -- хитро подмигнул Арнольд Иванович,
раскрасневшийся от выпитого спиртного, -- прямо в точку попали... Еще
по одной?..
Время шло. Я чувствовал себя великолепно. Изысканный обед вкупе со
спиртным поднял настроение, я расслабился и сам не заметил, как
закурил. Спохватившись, я смутился и хотел было загасить папиросу, но
Арнольд Иванович остановил меня жестом руки.
-- Курите, курите, Николай Николаевич, я рад, что вы чувствуете
себя здесь столь непринужденно. Теперь-то вы убедились, что я не враг
вам?
Я с готовностью кивнул.
-- Я рад, -- продолжал Арнольд Иванович, -- что смог заслужить
ваше доверие, и буду просто счастлив, если заслужу вашу дружбу.
От переполнявших меня чувств я не мог произнести ни слова и лишь
протянул руку через весь стол. Мы обменялись крепким рукопожатием. Надо
сказать, мировой мужик оказался этот Арнольд Иванович.
-- Рукопожатие двух миров, -- прокоментировал этот факт командир
звездолета и засиял белозубой улыбкой.
Обед подходил к концу. Люди начали покидать зал ресторана, молча
кивая на ходу командиру и мне. Скоро мы остались вдвоем. Арнольд
Иванович широко зевнул и сказал:
-- Мы в пути уже два с половиной часа. Через тридцать минут будем
на месте.
-- Быстро добрались, -- удивился я. -- Неужели вы так близко от
нас?
Арнольд Иванович пожал плечами.
-- Да в общем-то рядом, каких-нибудь двадцать парсеков.
-- Сколько?!
Арнольд Иванович снова улыбнулся.
-- Николай Николаевич, ваша наивность не знает пределов. Мы ведь
летим со сверхсветовой скоростью. Вы хоть понимаете, что это значит?
-- Н-нет... -- обалдело пробормотал я, потрясенный услышанным.
-- То-то. Ну что такое три часа? Так, пустяк. Для нас слетать на
Землю -- это все равно, что для вас съездить в местную командировку.
Все рассчитано по минутам, трасса изучена досконально, полетом
управляют компьютеры. -- Арнольд Иванович на мгновение задумался. --
Вот помню, когда я сдавал экзамены на права пилота звездного корабля,
мне достался учебный полет в Пятнадцатую Галактику к малоизученной
планете с кристаллическими формами жизни. Целых четыре месяца мы
неслись к месту назначения!.. Да-а, давненько это было... Э-эх,
времечко летит... А то и по два года летали. А вы говорите -- три часа!
Затуманенный алкоголем мозг соображал туго. Я замотал головой,
пытаясь стряхнуть с себя винный дурман. Сознание того, что в данный
момент я, старший инженер Нерусский Н. Н., опережая свет, несусь сквозь
звездные миры навстречу неизвестности, леденило мою душу. Хорошее
настроение мигом улетучилось.
-- Опять вы за свое, -- укоризненно покачал головой Арнольд
Иванович. -- Я же вам обещал, что все будет хорошо. Или вы мне не
верите?
-- Я домой хочу, -- жалобно, словно заблудившийся щенок, заскулил
я.
-- Будете вы дома, клянусь. Ну что вы снова раскисли?
Я сник и тупо уставился в пустую тарелку. Командир порывисто
поднялся.
-- Вставайте! -- сурово произнес он. -- Нам пора собираться.
А полчаса спустя космический корабль бросил якорь на своем родном
космодроме.
Глава четвертая
Большое Колесо встретило нас духотой и полным невниманием к моей
персоне. По простоте душевной я рассчитывал на толпы восторженных
инопланетян, приветственные речи официальных лиц, обилие цветов и тосты
с шампанским, но ничего подобного я не увидел. Все было обыденным и
подозрительно земным. Окинув взглядом участок космодрома, принявший наш
звездолет, я обнаружил, что мы здесь не одни. Весь космодром
представлял собой огромное поле, на котором, словно гигантские
шахматные фигуры, стояли невиданные космические аппараты. Вернее, не
стояли, а находились в непрерывном движении: кто-то взлетал, кто-то
садился, а кто-то отползал, освобождая место для более ретивого
коллеги. Кучки существ, описывать которых я не берусь в силу отсутствия
необходимых слов и понятий в русском языке, способных передать их
внешность, то и дело грузились в готовые к отлету корабли или,
наоборот, выгружались из только что прибывших. Рядом с нашим
звездолетом, буквально вслед за нами, плюхнулся, подняв столб пыли,
старый ржавый космический самовар. Как только пыль несколько улеглась,
из него вытекли три бесформенные вязкие существа и, хлюпая по
взлетно-посадочной полосе, потекли в сторону небольшого серого здания,
видневшегося у самой кромки летного поля. Туда-то и повел меня Арнольд
Иванович, не менее моего озадаченный отсутствием встречающих. Он
поминутно извинялся, озирался по сторонам и кого-то высматривал.
-- Хороши, нечего сказать, -- ворчал он недовольно. -- Не могли
встречу организовать. Дело первостепенной важности! -- передразнил он
кого-то. -- Хорошо дело и хороша важность, коли никто даже пальцем не
пошевельнул...
В этот момент на космодром вылетел длинный, сверкающий черным
лаком, автомобиль, стрелой промчался по нему и, взметнув к небу
инопланетную пыль, замер у наших ног.
-- Ну, наконец-то, -- облегченно вздохнул Арнольд Иванович. Из
автомобиля выпрыгнул запыхавшийся молодой человек в распахнутом пальто
