детски-наивную мордашку. Потом он выбрался на палубу, держа в руке ведро
с грязной водой. С самого рассвета он помогал в камбузе коку и теперь
впервые за целый день глотнул свежего воздуха.
Матросы, как школьники, обрадовались появлению юнги. Босэулл заметил
это и, повернувшись к ним спиной, стал глядеть на море. Раз он молчит,
значит, можно неслишком усердствовать. Стараясь для вида погромче шар-
кать швабрами, матросы распрямили спины, и их безжизненно тусклые глаза
повеселели, а двое-трое незаметно кивнули Джимми, но окликнуть его не
решились. У этих людей в красно-белых штанах были голые худые торсы, ус-
тало поникшие плечи, спины, исполосованные длинными рубцами.
Щурясь от яркого солнца, заливавшего палубу, Джимми весело взглянул
на матросов, помахал им свободной рукой и рассмеялся без всякой причины.
Он был всего на два года моложе здоровяка Джонса, но гораздо тоньше,
слабее на вид; лицо у него было совсем детское, круглое, а когда он сме-
ялся, на правой щеке появлялась ямочка. Держа: грязное ведро в руке, он
направился к правому борту, посмотрел на завитки пены, вскипавшей за
бортом, затем поднял голову и застыл от удивления, чувствуя, как у него
вдруг громко забилось сердце: на самом горизонте в утреннем тумане четко
вырисовывался, словно возникший из вод, плоский остров с бахромкой коко-
совых пальм. Ветер донес до него запах листвы и костров. Джимми знал от
матросов, что они приближаются к островам Туамоту, и, хотя судно прича-
ливать здесь не собиралось, один вид земли наполнил его радостью. Вытя-
нув шею, полуоткрыв рот, он разглядывал возникший на горизонте остров,
свой первый увиденный в южных морях остров, и на его синих, словно фар-
форовых, глазах от счастья даже слезы выступили.
В эту минуту огромная стая морских ласточек, пронесясь над самой во-
дой, подлетела к судну, потом вдруг стремительно взмыла к самой верхушке
грот-мачты и с пронзительными криками начала описывать широкие круги.
Джимми следил за ними, машинально приглаживая свои коротко остриженные
волосы, торчавшие надо лбом мальчишескими вихрами. Несколько секунд он
простоял так, глядя на птиц и приглаживая свои вихры, потом почувствовал
тяжесть ведра, вспомнил, зачем его сюда послали, и совершил непрости-
тельную для юнги ошибку: выплеснул грязную воду не по ветру, а против
ветра. Как и следовало ожидать, чуть ли не половину воды швырнуло ему в
лицо, и тут же над ухом Джимми раздалось чертыхание. Он оглянулся. Перед
ним возвышался Барт. Несколько капель попало на его сюртук.
- Простите, капитан, - пробормотал Джимми, становясь навытяжку и под-
няв глаза.
Закинув голову, он смотрел вверх на невозмутимо спокойное лицо Барта.
Отсюда, снизу, ему был виден его подбородок, выпуклый, как корма, да
ноздри, раздувавшиеся и опадавшие с неумолимой размеренностью. Только
Барт умел словно врастать в палубу и застывать в полной неподвижности, и
уже сейчас, при жизни, он порой казался своей собственной статуей. Воло-
сы у него были черные, и на неподвижном, загорелом, будто изваянном из
бронзы лице, жили одни лишь глаза, холодные и острые, как стальное лез-
вие.
Барт тяжелым взглядом уставился на Джимми. На губах юнги еще не угас-
ла бессознательная улыбка, на лице еще играл отсвет счастья, охватившего
Джимми при виде острова.
- Вы, кажется, улыбаетесь? - прогремел Барт металлическим голосом.
- Нет, капитан, - ответил Джимми. Капитан Барт по-прежнему стоял в
полной неподвижности, широко расставив ноги, скрестив на груди руки. Он
глядел куда-то вдаль, поверх круглой мордочки Джимми, его наивных глаз и
двух хохолков, торчавших как колоски надо лбом. Придраться, в сущности,
было не к чему. Ошибиться было невозможно. На мальчишеском лице не
мелькало даже тени непокорства. Юнга смотрел на Барта с доверчивым ви-
дом, с каким он обычно смотрел на старших. Прошло несколько секунд, и,
так как молчание затянулось, Джимми смутился, и легкая улыбка тронула
его губы.
- Вы улыбаетесь? - повторил Барт таким угрожающим тоном, что Джимми
даже похолодел от страха, губы его судорожно передернулись, застыв в по-
хожей на улыбку гримасе.
По телу Барта пробежала сладострастная дрожь, предвещавшая близкую
расправу. Он строго придерживался формы даже в зверстве. Он не мог уда-
рить или наказать жертву, если за ней не числилось хоть намека на вину.
И вовсе не потому, что Барт старался произвести впечатление. Плевать ему
было на то, что о нем скажут или подумают. Важно было соблюсти форму
лишь ради одного человека-самого Барта. Для той игры, которую он день за
днем вел со своим экипажем, он сам создал правила и свято их соблюдал.
- Стало быть, - повторил он с великолепным спокойствием, - стало
быть, вы улыбаетесь. Насмехаетесь надо мной.
- Нет, капитан, - дрожащим голосом ответил Джимми, чувствуя, что не в
силах преодолеть подергивание в уголках рта, и лицо его исказила грима-
са, похожая на ухмылку. Юнга с ужасом понял, что если не справится с со-
бой, то еще больше распалит гнев Барта, но чем больше он старался при-
дать своему лицу обычный вид, тем шире гримаса растягивала ему рот.
Барт старался стоять как можно неподвижнее, глядеть на мальчика как
можно упорнее. Капитан знал, что, затягивая молчание, он вынудит юнгу
сделать как раз то, в чем его обвиняет.
- Вы улыбаетесь! - прогремел он страшным голосом, и Джимми, уже не
владея собой, улыбнулся еще шире.
С мгновение Барт наслаждался своей победой. Он выиграл партию. Юнга
провинился. Значит, правила игра соблюдены.
- Что ж, пеняйте на себя, - произнес он с искусно разыгранным для
собственной услады сожалением.
Он глубоко вздохнул, и его холодные глаза заблестели. Потом, сделав
шаг и перенеся тяжесть тела на выставленную вперед ногу, развернулся и
со всего размаху обрушил на Джимми мощный кулак. Юнга не успел ни
отстраниться, ни прикрыться рукой. Удар пришелся ему прямо в лицо. Мат-
рос Джонсон, который стоял в нескольких метрах от капитана, рассказывал
потом, что он слышал, как под ударом кулака хрустнули кости. "Джимми, -
добавлял он, - рухнул на землю как тряпичная кукла".
Барт подул на пальцы правой руки и, подняв их вровень с лицом, пома-
хал ими в воздухе, как будто они затекли. Потом обвел матросов ничего не
выражающим взглядом и, перешагнув через тело, размеренным, журавлиным
шагом двинулся к юту.
Как только фигура капитана скрылась из виду, матросы замерли в непод-
вижности. Они смотрели на Джимми. Даже сам Босуэлл растерянно опустил
голову. Он видел, что капитан вложил в удар "всю свою силушку", и не мог
взять в толк, зачем это ему понадобилось. Потом он приказал Джонсону вы-
лить на голову юнги ведро холодной воды, что со стороны такого человека
можно было счесть даже актом великодушия. Затем увидев, что матросы сто-
ят неподвижно, заорал на них, несколько раз щелкнул по палубе линьком,
так, для острастки, и удалился.
Джонсон - самый старый из всех матросов на "Блоссоме" - хромал, суту-
лился, волосы у него были седые, а неестественно худые руки опутывала,
словно пеньковым тросом, сеть жил. Он отцепил от бочки ведро, зачерпнул
морской воды и вылил ее на голову юнги. Но так как обливание не произве-
ло никакого действия, он решил привести Джимми в чувство, осторожно пох-
лопывая его по щекам. К старости Джонсон утратил остроту зрения, и,
только нагнувшись, он разглядел, во что превратилось лицо юнги под мощ-
ным ударом кулака Барта. Старик задрожал, опустился на колени возле не-
подвижного тела и прижался ухом к груди Джимми. В этой позе он постоял с
минуту, застыв от ужаса: сердце Джимми не билось. Когда старик Джонсон
поднялся с колен, матросы по растерянному выражению его лица поняли, что
Джимми мертв. Пальцы судорожно сжали ручки швабр, и глухой невнятный ро-
пот пронесся по палубе.
- Пойду сообщу мистеру Мэсону, - вполголоса произнес Бэкер.
Мэсон был первым помощником на "Блоссоме" и доводился Джимми родным
дядей.
- Не ходи, - посоветовал Маклеод. - Босс тебя не посылал. Сам знаешь,
на что можно нарваться.
- А я все-таки пойду, - повторил Бэкер.
Он дрожал всем телом от гнева и жалости. И ему необходимы было
действовать, чтобы справиться с неодолимым искушением пойти всадить нож
в брюхо Барта.
Он сунул свою швабру в руки Джонсу и скрылся в люке. Матросы с удво-
енным грохотом заработали швабрами, чтобы боцман не заметил отсутствия
Бэкера. За уход с наряда без разрешения начальства полагалось двенадцать
ударов кошкой.
Когда на палубе показался Ричард Мэсон, как всегда подтянутый, акку-
ратно застегнутый на все пуговицы, матросы дружно повернулись в его сто-
рону. Шагах в двадцати Мэсон заметил распростертое на палубе тело Джим-
ми, остановился и в свою очередь поглядел на матросов. Первый помощник
капитана, человек лет пятидесяти, был крепкого сложения, узколоб, с
квадратной челюстью. У Бэкера не хватило духа сказать Мэсону, что Джимми
умер, но по его искаженному болью лицу и по настороженному молчанию мат-
росов Мэсон понял все, и сердце его сжалось. Колени у него подогнулись,
и он с трудом пересек эти двадцать метров, отделявшие его от Джимми.
Но только в двух шагах от тела он ясно разглядел лицо Джимми. Из-под
полуопущенных век виднелись белки, нос был изуродован, размозжен мощным
ударом, а распухшие и окровавленные губы, открывавшие полоску зубов,
кривились в страшной гримасе, словно улыбаясь. Мэсон опустился на палу-
бу, приподнял голову юнги, положил ее к себе на колени и произнес тихим
голосом, как бы говоря сам с собой: "Джимми умер".
Он уже не сознавал ничего, голову наполнил какой-то белесый туман, и
оставалось лишь ощущение времени, которое течет, течет, и ничего не про-
исходит. Потом словно что-то щелкнуло у него в мозгу, и он услышал сло-
ва, произнесенные шепотом, но с какой-то удивительной четкостью: "Старик
с ума сойдет". Он подпил глаза и сначала разглядел лишь залитую солнцем
палубу, а над палубой расплывчатые дрожащие пятна лиц. Потом лица стали
видны яснее. Матросы смотрели на Мэсона. Тут он вспомнил, что Джимми
умер, опустил глаза, посмотрел на лежавшую у него на коленях голову и
стал потихоньку звать: "Джимми, Джимми, Джимми!" И снова его обступил
тот же белесый туман. Панический страх охватил Мэсона, он попытался под-
нять голову и уловить взгляды матросов. Но все окутывала какая-то мерца-
ющая дымка, все расплывалось перед ним бледными смутными пятнами, и нап-
расно Мэсон старался пробиться сквозь эту пелену. Наконец из тумана вып-
лыли устремленные на него глаза. И важнее всего было не упустить их
вновь. Он знал, что не смеет, не должен упустить их из виду.
Не глядя, ощупью он опустил голову Джимми на палубу, поднялся с колен
и шагнул к матросам. Затем остановился в двух шагах от них и спросил
бесцветным голосом:
- Кто это сделал?
Он стоял перед матросами, ссутулясь, с безжизненно повисшими вдоль
тела руками, глаза его блуждали, а рот был полуоткрыт, словно он не вла-
дел мышцами челюсти.
Кто-то еле слышно выдохнул:
- Барт.
- За что? -спросил Мэсон все тем же бесцветным голосом.
- За то, что он обрызгал его водой.
Тут лицо Мэсона, обычно холодное и замкнутое, как-то обмякло, и это
больше всего поразило матросов.
Мэсон переспросил так же невыразительно, вяло:
- За то, что он его обрызгал?
Потом глаза его снова .потускнели и он машинально произнес все тем же
беззвучным голосом: "Какой ужас! Какой ужас! Какой ужас!" Он бормотал
эти слова как несмолкаемое надгробное причитание, и, казалось, язык пло-
хо повиновался ему.
- Эх, дьявол! - вырвалось у Джонса. - Не могу я этого выносить!
- Может быть, что-нибудь нужно сделать? - спросил Бэкер.
Чувствовалось, что он задал этот вопрос с единственной целью прервать
причитания Мэсона. Мэсон медленно поднял на него глаза.
