Фальвина пятится и смотрит на сапоги, шлепнувшиеся на цементный пол,
словно на змей, уже готовых ее укусить. Она поднимает толстые руки к лицу
и прижимает ладони к щекам. Она багрового цвета. И не смеет взглянуть на
меня.
- Сходи за ней, Фальвина!
Молчание. Старуха в смятении. Затем приходит в себя. Выражение лица у
нее меняется. В ее черных глазах, во всей ее одутловатой физиономии
мелькает затаенное бесстыдство.
- Может, тебе лучше самому пойти? - говорит она многозначительно.
И так как я не отвечаю, она приоткрывает рот, раздвинувший ее
отвислые щеки, обнажая мелкие острые зубы, и ее лицо расплывается в
плотоядной улыбке. Я не уверен, смогу ли после этого сносно относиться к
Фальвине. Хотя я знаю, с ее точки зрения, все это совершенно естественно.
Я победитель, я убил главу семьи, теперь меня следует почитать как
божество, теперь все принадлежит мне. В том числе и Мьетта. Но я вынужден,
не без сожаления и не столько в силу своих добродетелей, сколько по
соображебням здравого смысла, отказаться в данную минуту от права
господина.
Я говорю, не повышая голоса:
- Я же тебе сказал, сходи за ней.
Улыбка сползает с лица старухи, она опускает голову и выкатывается из
комнаты. Выкатывается, дрожа, как желе, всем телом. Трясется все сразу:
плечи, грудь, ягодицы, икры. Я снова прохожу на свое место, в дальний
конец стола, и сажусь лицом к двери. У меня тоже трясутся руки, хотя я
положил их на дубовый, потемневший от постоянного мытья стол, и я не в
силах унять эту дрожь. Я знаю, что та, кто предстанет сейчас передо мной,
несет в себе великое счастье и великую опасность. Я знаю, что появление
Мьетты, которой суждено будет жить одной среди шестерых мужчин, не считая
Момо, повлечет за собой ряд ужасных осложнений, и я не имею права
совершить сейчас единственную ошибку, от которой зависит быть или не быть
жизни в Мальвиле.
- Ну вот и Мьетта, - говорит Фальвина, подталкивая девушку в комнату.
Если бы у меня было сто глаз, их все равно не хватило бы, чтобы
наглядеться на вошедшую.
Ей, вероятно, лет двадцать. И как не вяжется с ее внешностью имя
Мьетта (Miette - крошка (фр.) ). От своей бабки она унаследовала черные
глаза и роскошные волосы цвета воронова крыла. Ростом она сантиметров на
десять выше старухи, у нее хорошо развитые, красивой лепки плечи, высокая
и выпуклая, как щит, грудь, круглые бедра и сильные ноги. Конечно, если
быть придирчивым, нос у нее великоват и губы толстоваты и несколько тяжел
подбородок. Но я не собираюсь пускаться в критику, меня восхищает в
девушке все, даже ее простоватость. И не глядя на свои руки, я чувствую,
как отчаянно они дрожат. Я убираю их со стола, навалившись на его край
грудью и плечами, прижимаюсь щекой к стволу карабина и, лишившись дара
речи, пожираю глазами Мьетту. Я понимаю, что должен был чувствовать Адам,
когда в одно прекрасное утро обнаружил рядом с собой Еву, еще тепленькую,
прямо с гончарного круга, где ее изготовили. Вероятно, невозможно сильнее
окаменеть от восхищения и ошалеть от нежности, чем окаменел и ошалел я.
Появление этой девушки сразу же затопило теплом и светом пещеру, куда я
забрался с оружием в руках. Ее залатанная кофточка кое-где треснула по
швам, потрепанная вылинявшая красная юбчонка местами изъедена молью и
болтается высоко над коленками. Ноги у Мьетты массивны, как у женщин,
изваянных Майолем, своими босыми ступнями она так крепко стоит на земле,
что кажется из нее и черпает силы.
Великолепный экземпляр рода человеческого, новая прародительница
людей!
Я силой заставляю себя оторваться от созерцания, выпрямляюсь на стуле
и, вцепившись обеими руками в край стола, так что большие пальцы у меня
прижаты сверху, а все остальные внизу, говорю:
- Садись, Мьетта.
Мой голос кажется мне слабым и каким-то сиплым. Но постепенно он
набирает силу. Мьетта молча опускается на тот самый стул, где до нее сидел
Жаке, нас разделает длина стола. Глаза у девушки красивые и добрые. Она
разглядывает меня без всякого стеснения, серьезно и внимательно, так дети
всегда точной массовой информации, как печать, радио и телевидение, ни в
- Мьетта (До чего же мне нравится ее имя.), мы уводим Жаке с собой.
В ее влажных глазах вспыхивает тревога, и я тут же добавляю:
- Не волнуйся, мы не причиним ему вреда. А если вы с бабулей не
хотите оставаться одни в "Прудах", вы тоже можете переехать к нам в
Мальвиль.
- Да что ты такое говоришь: остаться одним в "Прудах", - хнычет
Фальвина. - Я так тебе благодарна, сынок...
- Меня зовут Эмманюэль.
- Вот и хорошо. Спасибо, Эмманюэль. Я оборачиваюсь к Мьетте.
- А ты согласна, Мьетта? Девушка кивает - и опять ни слова.
Она явно не из болтливых, но зато говорят глаза, они не отрываются от
меня. Сейчас они судят и оценивают нового хозяина.
- Не бойся, Мьетта, в Мальвиле тебя ждет только дружба и нежность.
Откуда у тебя такое имя, Мьетта?
- По-настоящему-то ее зовут Мария, - тут же встревает старуха, - но
она родилась такая махонькая, она ведь у нас недоношенная, бедняжка,
семимесячная. Раймонда все бывало называет ее "крошечка моя" да "махонькая
моя". А Кати-ей было в ту пору три годика-прозвала ее Мьетта, так оно и
пошлоМьетта.
Мьетта не говорит ничего, но, может быть, оттого, что я
заинтересовался происхождением ее имени, она мне улыбается. Возможно, ее
лицо и впрямь несколько грубовато, особенно если исходить из городских
канонов красоты, но, когда Мьетта улыбается, оно неузнаваемо смягчается,
все словно светится. У нее очаровательная улыбка, искренняя, доверчивая.
Дверь открывается, и в комнату в сопровождении Тома входит Жаке. При
виде Мьетты Жаке замирает на месте, бледнея, смотрит на нее, потом,
обернувшись к Фальвине, готовый броситься на старуху, кричит:
- Я что тебе говорил...
- Ну ты, полегче, - прикрикивает на него Тома, он, кажется, и впрямь
вошел в роль конвоира.
Он делает шаг вперед, чтобы утихомирить своего пленника, замечает
Мьетту (из-за Жаке ее не было видно) и превращается в каменное изваяние.
Рука, которую он поднял было, чтобы тряхнуть за плечо Жаке, бессильно
падает вниз.
Я говорю, не возвышая голоса:
- Жаке, бабушка мне и звуком не обмолвилась про Мьетту. Я сам
догадался, что она спряталась.
Жаке смотрит на меня, широко раскрыв от изумления глаза. У него не
возникает ни малейшего сомнения, что я говорю правду. Он верит мне. Более
того, он раскаивается в том, что пытался от меня что-то скрыть. Я занял
место отца: теперь всеведущий и всемогущий - это я.
- Неужто ты хитрее, чем господа из Мальвиля! - насмешливо восклицает
Фальвина.
Вот обо мне уже говорят во множественном числе. То было "сынок",
теперь "господа". Все как-то невпопад. Я смотрю на Фальвину, и мне
думается, что старуха, как ни крути, подловата. Но я не хочу судить по
первому впечатлению. Да и потом, кого бы не развратило десятилетнее
рабство у "троглодита"?
- Жаке, когда ты пошел хоронить отца, что ты шепнул бабушке?
Он стоит потупившись, опустив голову, держа руки за спиной, и,
превозмогая стыд, мямлит:
- Я спросил у нее, где Мьетта, она сказала, что в риге. А я ей
сказал, чтобы она не говорила об этом господам.
Я смотрю на него.
- Это потому, что ты надеялся сбежать из Мальвиля, вернуться за
Мьеттой и где-то с ней укрыться?
Он делается пунцовым. И отвечает еле слышно:
- Да.
- Но куда бы ты пошел? Чем бы стал питаться?
- Не знаю.
- А бабушка? Ты бы оставил ее в Мальвиле? Фальвина, поднявшись при
появлении в комнате двух мужчин (очевидно, рефлекс, выработанный
Варвурдом), так и продолжает стоять рядом с Мьеттой и сейчас устало обеими
руками опирается на стол.
- О бабушке я не подумал, - смущенно отвечает Жаке.
- Вот тебе и раз! - говорит Фальвина, и горючие слезы готовы брызнуть
из ее глаз.
Я предполагаю, что пустить слезу для старухидело пустое, но как-никак
Жаке - ее любимец. Есть с чего и расстроиться.
Мьетта прикрывает ладонью руку бабушки, прижимается к ней щекой и
смотрит на нее, покачивая головой, как бы говоря: уж я-то тебя никогда не
брошу. Мне хочется услышать голос Мьетты, но вместе с тем я понимаю, что
за нее говорят глаза. Быть может, так было заведено у Варвурда, он
требовал, чтобы девушка помалкивала, и она привыкла объясняться мимикой.
Я снова говорю:
- Жаке, а ты спросил у Мьетты, согласна ли она? Мьетта энергично
трясет головой, а Жаке удрученно смотрит на нее.
- Нет, - отвечает он так тихо, что я едва слышу это "нет".
Мы замолкаем.
- Мьетта едет к нам в Мальвиль по своей доброй воле, - говорю я. -
Бабуля тоже. И с этой самой минуты, Жаке, никто не имеет права сказать:
Мьетта моя. Ни ты. Ни я. Ни Тома. Ни кто другой в Мальвиле. Ты понял?
Он кивает. А я продолжаю:
- Почему ты пытался скрыть от меня, что в "Прудах" есть еще Мьетта?
- Сам знаешь, - отвечает он почти беззвучно.
- Ты не хотел, чтобы она спала со мной?
- Нет, почему же, если она согласна, это ее дело.
- Значит, ты боялся, что я могу взять ее силой?
- Да, - тихо отвечает он. Мне кажется, это только говорит в его
пользу. Он думал не о себе, он думал о Мьетте. Но тем не менее я чувствую,
что размякать мне еще рано, хотя Жаке просто обезоруживает меня, такие у
него преданные собачьи глаза. Нельзя же так. Постараюсь привести его в
божеский вид, ведь ему придется жить вместе с нами в Мальвиле.
- Послушай, Жаке, ты должен усвоить одну простую вещь. В "Прудах"
можно было убивать, насиловать, нападать с оружием на человека, воровать у
соседа лошадей. В Мальвиле ничего подобного не делают.
Надо видеть, с каким лицом он выслушивает мое нравоучение! Вот только
я-то не создан для проповедей. И мне, видимо, начисто чужд садизм: стыд,
испытываемый другим, отнюдь не доставляет мне удовольствия.
Я быстро закругляюсь.
- Как зовут твоего коня?
- Малабар.
- Чудесно. Пойди запряги Малабара в телегу. Сегодня мы сможем
перевезти только часть имущества. Завтра вернемся сюда с Малабаром и
Амарантой, ее мы запряжем у нас в Мальвиле. И сделаем столько поездок,
сколько потребуется.
Жаке бросается к двери, он счастлив, что может действовать. Тома без
особого энтузиазма, по крайней мере мне так кажется, поворачивается и идет
за ним. Я окликаю его.
- Не надо, Тома. Куда он теперь денется.
Тома тут же возвращается, он счастлив, что снова может глазеть на
Мьетту. И он тут же вперяет в нее свой взгляд. Мне кажется, что его
зачарованная физиономия выглядит довольно глупо, я уже успел забыть, что
всего несколько минут назад выглядел точно так же. А великолепные глаза
Мьетты тем временем смотрят на меня, вернее, на мои губы, и она ловит
каждое их движение, когда я начинаю говорить.
Я продолжаю. Я хочу, чтобы все было ясно до конца.
- Мьетта, есть еще кое-что, о чем я хотел бы тебе сказать. У нас в
Мальвиле никто не заставит тебя насильно делать то, чего тебе не захочется
самой.
И так как она молчит, я спрашиваю:
- Поняла? В ответ снова молчание.
- Ну конечно, она все поняла, - говорит за нее Фальвина.
Я с раздражением обрываю старуху:
- Пусть она сама ответит, Фальвина. Фальвина оборачивается ко мне:
- Не может она ответить сама. Она немая.
Глава VIII
Надо было видеть, как в сумерках мы возвращались к себе в Мальвиль! Я
гарцевал во главе отряда, верхом на неоседланной Амаранте, с карабином
