Я вспоминаю наши венгерские автобусы.
Наши автобусы - как мужчины у женщины: то нет ни одного, а то вдруг
появляется сразу несколько.
Наш автобус - это клубок проблем: сначала его никак не дождаться, по-
том не влезть, а потом не вылезти.
Летом он, душегуб, отапливается, а зимой - нет, и стекла выбиты. Но
зато крыша протекает очень редко: только - когда идет дождь. Еще пробле-
ма - купить талоны. Потом проблема - их прокомпостировать. Потому что
давка такая, что могут прокомпостировать все что угодно, но только не
талон. И пока на этом автобусе доберешься до работы, устаешь так, что на
работе только отдыхаешь.
В общем, с нашим автобусом лучше не связываться. Быстрей - пешком.
* * *
Они нас не понимают. Мы говорим:
- У нас все дорого.
А они говорят:
- У вас все дешево! Путешествие из Петербурга в Москву стоит всего
полдоллара!
Я интересуюсь ценой автомобиля. Оказывается, их автомобиль стоит
столько же, сколько наш магнитофон. Их магнитофон стоит столько же,
сколько наши туфли. Туфли стоят, сколько наши колготки. Колготки -
сколько полиэтиленовый мешок. Полиэтиленовый мешок не стоит ничего.
То, что производят в Дании, - не самое лучшее в мире, но то, что в
Дании продают, - самое лучшее, что в мире производят.
Им непонятны наши разговоры - когда наш продавец спрашивает нашего
покупателя:
- Что вы хотите купить?
- Ничего.
- К сожалению, ничего нет.
- Спасибо.
- Приходите завтра.
- Что-нибудь будет?
- Нет, ничего.
- Хорошо, я зайду.
Чем большее количество рук проходят наши полезные ископаемые, тем ху-
же для нас. Железная руда - отличная. Железо - уже хуже. Телевизоры -
совсем плохие. Взрываются на самом интересном месте. Наверно, их делают
на военных заводах.
Социализм показал, как много может человек, но как мало - коллектив.
Хотя коллектив при социализме ставится выше человека.
В нашем социалистическом государстве индивидуальный труд оказался
намного лучше компанейского. Вот у капиталистов компании - "Адидас",
"Сони", "Дженерал моторз"! Но зато у нас есть отдельные личности в ис-
кусстве и науке, которые уравновешивают нашу безликость в остальном.
Мокрое утро Копенгагена. Здесь надо отложить авторучку и взять аква-
рельные краски.
Хелен шагает - как Петр Первый. Ноги в крикливых рейтузах распахивают
длинное пальто, как конферансье - занавес.
Тонкие губы ни о чем не спрашивают. Только - ответ на ваш немой воп-
рос.
На стене вдруг вижу родную российскую надпись - "Beatles". Музыка
объединяет всех, кроме соседей.
Наше искусство они знают плохо.
Спрашиваю их:
- Кого вы знаете из советских писателей?
- Достоевский и Лев Толстой.
- А - из артистов?
- Михаил Горбачев.
Горбачева в Дании знают все. Он - на обложках, майках, штанах. Прав-
да, в редакции одной газеты я видел плакат: на фоне советских танков и
вертолетов в афганской пустыне - Михал Сергеич, раздетый по пояс, в руке
пулемет, на лбу черная повязка, и подпись - Рэмбо.
Но тут, думаю, они ошиблись: рисовать надо было Брежнева.
Вот она - драма советской жизни: сначала на политическую арену вышел
сценарист героической пьесы, потом режиссер трагедии, потом танцор, по-
том клоун, потом два статиста и, наконец, - артист!
Наша жизнь им непонятна. Как, впрочем, и непонятна нам самим. Просто
опыт позволил нам приспособиться к нашей жизни. Наш долгий опыт - к на-
шей недолгой жизни. На Западе до сих пор считают, что коммунальная квар-
тира и совмещенный санузел - это аттракционы в парке отдыха, нечто вроде
пещеры ужасов и комнаты смеха. Наша реальность - для них фантастика. А
их реальность - фантастика для нас.
В Дании любят абстракционизм. Абстрактные работы - в офисах и кварти-
рах.
Музей современного искусства в пригороде Копенгагена.
Главное - не повесить картину вверх ногами. Зритель-то не заметит, а
автор может обидеться.
Вторая трудность - придумать название. Название абстрактной картине
придумываешь дольше, чем ее пишешь.
Третья трудность - цена. Назначишь слишком высокую - никто не купит.
А назначишь слишком низкую - подумают: мазня.
У нас абстракционизм не развит. Потому что у нас вся жизнь - абстрак-
ция. О том, что съел, узнаешь на другой день. О том, что человек жил,
узнаешь из его некролога. Правительство говорит абстрактно, а народ
конкретно. Правительство говорит: "Невиданный урожай", - а народ уточня-
ет: "Невидимый". Правительство говорит: "Свиная отбивная", - а народ
уточняет: "Это картошка, отбитая у свиньи". Правительство говорит: "По-
доходный налог", - а народ уточняет: "Это налог на то, что ты еще не по-
дох". Правительство говорит: "Говорит Москва!", - а народ уточняет: "Ос-
тальные работают".
Каждый человек в чем-то виновен, но народ не виновен ни в чем. Народ
только НАЗЫВАЕТ своими именами вещи, которые ДЕЛАЕТ правительство. Но
народ за СЛОВА сажали, а правительство за ДЕЛА пересаживали. По какому
закону? По морскому. Страна - как рыба: гниет с головы, но чистят ее с
хвоста.
Кто первым сказал, что Запад загнивает? Как всегда - Шекспир. "Прог-
нило что-то в Датском королевстве".
Я - в замке Эльсинор. Об Эльсиноре мне известно только то, что там
жил и работал Гамлет. Но и этого достаточно. Гамлет, принц датский,
принципиальный датчанин.
Гамлет - это обнаженная шпага, обнаженная мысль, обнаженный нерв.
Точней - все в обратном порядке.
Гамлетовский монолог - это диалог с самим собой. Бой со своей тенью.
"Эх, была не была!" - воскликнул Гамлет, что в переводе на староанглийс-
кий означает: "Быть или не быть?" Дальше - мысль об одежде: "Вот в чем -
вопрос". Вопрос - в чем выйти. Они долго думают, что надеть, потому что
гардероб у них большой, а мы долго думаем, что надеть, потому что гарде-
роб у нас маленький.
В своих трагедиях Шекспир раскрывал мир внутренностей человека. Если
бы американцы снимали кино по "Гамлету", они назвали бы его "Убийца род-
ного дяди" или "Отец, вылезающий из гроба". Фильм ужасов. У нас такого
жанра нет. Зачем нам выдумывать ужасы, когда достаточно выйти на улицу.
Или включить новости.
Из западных фильмов у нас вырезали обнаженную натуру, как будто наш
народ ее никогда не видел. А вырезать надо было одежду. А также - мага-
зины, еду и все остальное.
* * *
Красота - чуть ли не единственное, что у нас еще осталось. Спасет ли
она нас?
Одеваются датчане просто. У нас - чем ты богаче, тем больше на тебе
накручено. А у них и миллионер, и безработный - все в кроссовках и джин-
сах. Даже старички и старушки. Это только у наших пенсионерок - бушлаты,
в которых даже матросу руку не согнуть.
Такое чувство, что датчане не умирают. Все спортсмены. Все худые.
Только раз встретил толстого. Полчаса говорили с ним на ломаном английс-
ком языке, пока не выяснили, что он - тоже русский турист.
За границей живет 20 миллионов наших. Кем же они работают? Конечно,
среди них есть большие писатели, музыканты и ученые. Но в основном наши
ученые работают там инженерами, инженеры - рабочими, а рабочие - безра-
ботными.
Правда, безработный у них имеет столько же, сколько у нас три инжене-
ра, хотя и он, и они валяют одного и того же дурака. Только у нас непо-
нятно: инженер мало получает, потому что валяет дурака, или валяет дура-
ка, потому что мало получает
Почему дипломы наших врачей ценятся там как макулатура? Потому что
наши врачи ничего не могут. Не могут отличить белокровие от плоскосто-
пия, ожирение от беременности, уснувшего от усопшего.
Они даже мужчину от женщины могут отличить только по паспорту.
У нашей медицины только два диагноза: все, что выше шеи, - О-ЭР-ЗЭ, а
что ниже, - ОТ-РЕ-ЗЭ. Вместо горчичников используем утюг, вместо банок
на спину - поцелуи, вместо клизмы - ершик, а против СПИДа у нас одно
оружие - плакат "СПИД, сдавайся!"
Наша страна - гигантский больной. Но можно ли помочь больному, если
разрезать его на части?
На потолке королевского дворца - гербы земель, когда-то входивших в
состав Датского королевства: Гренландия, Исландия, Норвегия, Гольштейн,
Шлезвиг, Лауэнбург, Фарерские острова, Литва, Латвия, Эстония...
Таллинн - в переводе "датская крепость". Копенгаген - в переводе "ку-
печеская гавань".
На стенах дворцов вместо кумачовых лозунгов - голубые гобелены. С ви-
кингами, крестоносцами, псами-рыцарями. Совершенно другая история. Хотя
события те же самые. Боюсь, что история - не наука, а точка зрения.
На дороге между адом и раем - сутолока, автомобильные пробки. Стенька
Разин на "Волге". Запорожцы на лошадях. Древние рабы римские с транспо-
рантами "Спартак - чемпион!" Хрущев, похудевший от беготни взад и впе-
ред. Гитлер со Сталиным на одном мотоцикле, сбоку Наполеон в люльке уку-
тавшийся. Папа Карло по фамилии Маркс с томиком "Капитала" под мышкой и
без гроша в кармане. Великий кормчий Мао Цзэдун плывет на паланкине над
головами, цитатниками его обмахивают. Большевики "Аврору" по бревнам ка-
тят. В Кабул, наверно. Ленин на паровозе, в топку шпалы бросает, по ко-
торым уже проехал. Батька Махно, стоя на тачанке, палит по своим и чу-
жим. Павлик Морозов кому-то кричит: "Добро должно быть с кулаками!".
Правители, герои, мудрецы - все бегают из рая в ад и обратно, в зави-
симости от того, куда их посылает историк. Или народ.
Копенгаген и Ленинград - крупные порты. Отличаются они тем, что в Ко-
пенгагене рыбы - как грязи, а у нас - только грязь и никакой рыбы.
Зато наши химики первыми создали искусственную рыбу: наливаешь в ста-
кан водку и пиво - и получается ерш.
Датчане долго не могли меня понять: "Ерш?! Как же он в стакане жи-
вет?!"
Знаменитый завод "Туборг". На дубовом столе - группы разноцветных и
разновеликих бутылок с пивом.
Я не знаю по-датски, мой сосед не знает по-русски. После того, как
выпили, вдруг стали говорить.
Хмель - лучший переводчик.
- Крепкие напитки у нас пьют только по праздникам, - говорит мой со-
сед.
- У нас тоже пьют только по праздникам, - говорю я. - А праздник у
нас тогда, когда есть что выпить.
В разговор вступает хозяин:
- Наш завод выпускает пять миллионов бутылок пива.
- В год? - спрашиваю я.
- В день, - уточняет хозяин.
Вся страна - 5 миллионов. И один день завода - 5 миллионов. Повальная
автоматика. Несколько сотен рабочих. Следят только за тем, чтобы не было
брака. Если бутылка или банка с браком, ее зацепляют какой-то клюшкой и
сдергивают с конвейера.
- Неужели вы столько выпиваете?! - спрашиваю я, начиная девятую круж-
ку.
- Нет, часть идет на экспорт.
- Ну, уж баночное, наверно, себе оставляете?
- Как раз наоборот - баночное экспортируем. Зачем засорять банками
свою страну?
Вспоминаю наше баночное пиво - со своей банкой и приходишь.
Напившись, мы поем. Датчане любят петь. Как, впрочем, и все другие
народы.
На обратном пути от "Туборга" я увидел человека, который нес из мага-
зина десяток бутылок. Причем - все в руках: под мышками и между пальцев.
Одна вдруг упала. Он наклонился за ней - с боем посыпались другие! У не-
го осталась только одна целая бутылка. Что бы вы сделали на его месте?
Зарыдали бы, застрелились или написали бы жалобу, почему не выпускают
бутылки из бронированного стекла? Не знаете. А он сделал вот что. Он
рассмеялся и сам грохнул оземь последнюю!
Приехав домой, в отчете о поездке за границу я написал: "Пропаганди-
ровал наш образ жизни - пил водку без закуски"
* * *
Датчанин, отправляясь на работу, берет с собой пластмассовую коробоч-
ку с бутербродами. 6-8 штук, завернутые еще в фольгу. Пиво он покупает
прямо на месте.
Русскому человеку, отправляющемуся на работу, жена дает деньги на пи-
во и деньги на туалет.
Туалет в Дании, как и в России, находишь по запаху. Только у них за-
