Лишь Сон один, что брат ей
Так прекрасен может быть!~
Не надо быть гением, чтобы пояснить это.
В коридоре было холодно, когда я открыл входную дверь.
Камин давно потух, и в очаге ничего, кроме серого пепла, не было.
Не снимая бейсболки и пальто, я сгреб золу и положил новые
дрова на прутья в очаге. Сыскав старый номер "Нью-Милфорда", я
поднес спичку. Шелли наблюдал за мной с дивана с видом
высокомерного нетерпения.
Затем я сходил на кухню, выходившую окнами на покатый задний
двор, и поставил чайник.
Мне было необходимо выпить кофе с вдовой "Джека Дэниела".
Стоя у окна, я смотрел на серый недружелюбный рассвет и думал о
бедном Оливере и его пропавших родителях.
Картер Уилкс забил тревогу по поводу пропавших Джимми и
Элисон и распространил их описание среди добровольцев, занятых
поисками Пола Дентона. Он также отдал своим сотрудникам
распоряжение обойти и проинструктировать всех в округе насчет
употребления колодезной воды. Готовилась информация для радио и
ТВ, хотя в своем сообщении газетчикам Картер ограничился
упоминанием о мифическом прорыве канализации. Что касается смерти
Оливера и исчезновения Джимми и Элисон, тут он был полностью
откровенен. Оливер умер "в результате несчастного случая у себя дома",
а Джимми и Элисон разыскиваются, чтобы "прояснить некоторые
моменты, непонятные полиции".
Картер никак не коснулся в разговоре с прессой коркообразных
наростов на спине и бедрах Оливера и не сказал ни слова об
исследованиях Дэна.
- Меньше всего я хочу, чтобы здесь, черт побери, началась паника
и боязнь летающих тарелок,- заметил он.
В офисе следователя, где собирались провести полное вскрытие
тела Оливера, тоже все держали рот на замке. Медицинский эксперт был
спокойным, с сединой в волосах человеком по имени Джек Ньюсом,
который всегда выражал неприязнь ко всякого рода шумихе и
пиротехническим эффектам. Лоренс Дан думал так же, а значит, вопрос
о смерти Оливера останется закрытым, пока шериф Уилкс не решит
сделать всеобъясняющее полное заявление.
А заявление было бы сильным. Новость о том, что вода
превращает людей в крабов, могла подорвать дух общественности Нью-
Милфорда. Заявление такого рода было максимумом, на что был бы
способен я, чтобы заставить самого себя поверить во все это. А ведь я
стоял рядом с телом Оливера и все видел.
Чайник закипел, и я поставил кофейник. Когда кофе сварился, я
достал бутылку "Джека Дэниела" и налил в чашку на два пальца. Залив
его кофе, я перемешал все это и прошел в гостиную, чтобы посидеть
рядом с Шелли и посмотреть, как догорает полено. Я замерз и устал и
был уже готов последовать примеру Шелли и поспать, когда зазвонил
телефон. Я зевнул и поднялся.
- Кто это? - спросил я и набрал полный рот кофе с виски.
- Это Дэн,- сказал Дэн.- Я вернулся в лабораторию и провел
опыты с водой.
- А ты вообще спишь?
- Да ну этот сон. Это важнее.
Я опять зевнул.
- Хорошо, это важнее. Что ты там нашел?
Дэн сказал:
- Я поставил опыт на определение возраста воды и организмов.
Тут Рета, она мне помогает, и мы уже сделали двадцать или тридцать
анализов, чтобы быть уверенными.
- Ну? Что там такое?
- Анализы говорят о возрасте органики в воде, и это дает
представление о глубине, с которой достали воду. Если, к примеру,
органике семь-восемь тысяч лет, то вода из пласта с лиственным лесом,
который можно найти на глубине шесть метров. Понимаешь?
- Конечно,- сказал я.- Чем старше, тем глубже источник. Так
сколько лет существу в воде Бодинов?
Последовала пауза.
Наконец он сказал:
- Ты поверишь, если я скажу, что около двух миллионов лет?
- Два миллиона? То есть вещества в воде доисторические?
- Точно. Мы перепроверили много раз - ошибки быть не может.
Вода идет из подземных источников на глубине более полутора миль.
Я допил кофе с виски и кашлянул.
- Это смешно. Их колодец глубиной не больше тридцати метров.
- Анализы убедительные.
- Хорошо, пусть убедительные. Но что они доказывают? Бодины
пили какую-то старую воду. Что это нам дает?
- По-моему, до тебя не дошло,- терпеливо объяснил Дэн.-
Существам в воде тоже два миллиона лет.
- Прошу прощения?
- Этим гадким существам два миллиона лет. Я проверил
жидкость, которая из них выходит, и их собственную органическую
основу. Результат тот же. Я послал пробу в лабораторию в Уайт Плейс
на радиохимический анализ, чтобы быть вдвойне уверенным, но, по-
моему, сомневаться нечего. Им два миллиона лет.
Я закрыл глаза. Это уж слишком.
- Слушай, Дэн,- сказал я устало,- как можно жить два миллиона
лет и не умирать? У них даже бороды нет.
- Все равно, это так. Это живые ископаемые. Рета сейчас
проверяет, можно ли их отнести к какому-нибудь известному
доисторическому виду.
Я долго молчал. Разговаривая с Дэном, я вдруг почувствовал себя
усталым, одиноким и замороченным всем тем, что произошло за
последние двенадцать часов. Если как на духу, то я еще и испугался. Из
головы не шли мысли о чешуе Оливера, бугристом панцире в ванне, о
качающейся неповоротливой фигуре, которая сбежала от меня через
изгородь Бодинов.
- По-моему,- сказал Дэн,- нам придется сделать еще несколько
анализов и даже покопаться в самом колодце. Откуда-то же вода должна
идти, и для того, чтобы защитить город, мне надо знать, откуда. Может
быть, ты поедешь сегодня попозже днем вместе с нами, чтобы помочь? Я
советовался с Картером, он обещал, что поможет, чем может.
- Во сколько мне надо там быть? - спросил я его.
- Поспи сначала. Я поеду, как только закончу здесь в
лаборатории. Давай договоримся на полтретьего у дома.
- Хорошо,- сказал я и повесил трубку.
Я взглянул на Шелли - тот смежил веки, будто все эти дела его
утомили.
- Не напускай на себя такой вид,- сказал я, отправляясь в
спальню.- Целая банда ископаемых обосновалась в городской воде, и
пока похоже, что от них у людей появляется рыбья чешуя. Ты, как кот,
хочешь покончить с рыбьей чешуей или нет?
Я разделся, расправил скомканную, как я оставил ее утром,
постель и залез под одеяло. Я был так утомлен, что через пять минут
уснул.
Когда я спал, я видел престранный сон, а может, сны. Я стоял на
берегу моря, ночью, и луна проливала свой свет на поверхность воды.
Потом я плыл, качаясь на волнах, и вода подо мной была соленой и
ужасно холодной. Луна пропадала и появлялась, как далекий чужой
маяк.
Скоро я стал погружаться под воду. Мне не было страшно и
почему-то не надо было дышать. Вода каким-то образом заменяла
воздух, и я чувствовал холодный освежающий поток, проходящий через
мои легкие. Вокруг ничего не было видно, вода была темной, и я
чувствовал, как прохожу сквозь течение, сквозь холодные сверкающие
косяки селедок и окуней. Но вот что придавало необычность сну, так это
то, что я знал, куда направляюсь, знал совершенно определенно. Я знал,
что если я поплыву налево, то наткнусь на подводную гряду камней.
Достигнув ее, я буду в миле от конечной цели моего плавания.
Прямо перед собой я видел бледные лучи луны, играющие в воде.
Затем я увидел возникающие из глубины скалы, и заторопился, и поплыл
быстрее. По ночам плавать в океане было опасно, и я это знал. Там было
полно стремительных хищников. Я уже почти достиг вершины скалы,
когда почувствовал вибрацию воды. Я набрал в рот побольше воды и
поплыл так быстро, как мог. Кто-то почувствовал мое присутствие и уже
гнался за мной. Кто-то злобный вышел на охоту, чтобы уничтожить
меня. Я попытался нырнуть поглубже, извиваясь в воде и пытаясь
избежать его челюстей, но почувствовал, как что-то больно и с дикой
силой схватило меня за ногу.
Я проснулся. Сначала я не мог понять, где я. Я не понимал, что я
на суше и дышу воздухом, а не водой. Я сел на кровати, весь в холодном
поту. За окном было холодное бледное утро, и коровы мирно паслись на
холмистых склонах фермы. Я вышел из спальни и пошел в гостиную, где,
потрескивая, горел камин. Стоя голым посреди комнаты, я проглотил
еще одну порцию "Джека Дэниела".
Закашлявшись, я вернулся в спальню. Но кровать меня больше не
привлекала. Я не отдохнул, но смятые простыни были слишком похожи
на поверхность неприятного и вселяющего ужас ночного океана.
Я позвонил в лабораторию. Дэн ушел поспать, поэтому к телефону
подошла Рета - она еще работала с пробами воды. Она удивилась, что я
не сплю.
- Когда я один, я плохо сплю,- сказал я ей.- Если надумаешь,
приходи - поможешь мне отдохнуть. Во имя безопасности общества,
конечно.
Она мягко рассмеялась. Она могла бы быть независимей и
холодней, чем Шелли, да и в три раза умней нас вместе взятых, но
опускалась до ответов на такие вот не вполне приличные предложения.
Мне это нравится в девушках. Особенно, когда они ловят меня на слове.
Но Рета, конечно, этого не сделала. Она была занята спасением мира от
племени доисторических омаров. Она сказала:
- Дэн очень беспокоится насчет того, что происходит. Он думает,
что это заболевание, которое долгие годы было законсервировано. Как в
Лондоне, когда там раскопали массовые захоронения умерших от черной
смерти три столетия назад и двое рабочих заболели чумой.
- Он так думает? - спросил я ее.
- Он не уверен. Мы проведем еще несколько анализов с мышью, но
уже ясно, что это больное животное.
Я потер глаза.
- Об этом заболевании кто-нибудь раньше слышал?
- Я проверяю,- сказала Рета,- но сложно прийти к какому-либо
заключению. Однако кое-что я обнаружила.
- Например?
Она полистала блокнот.
- Ну, например, я звонила сегодня знакомому палеонтологу. Он
сказал, что экспедиция Курье в 1954 году нашла в Центральной Африке
семь или восемь окаменевших животных и что двое из них, хотя были
раньше млекопитающими, родичами оленей, имели черепа и передние
конечности, как у ракообразных. Было впечатление, что они
превратились из млекопитающих в ракообразных или, возможно,
наоборот.
- Доказано было что-нибудь?
- Ничегошеньки. Были какие-то незначительные споры в
Уэндельском институте, но в конце концов африканскую находку
определили как мистификацию или абсолютно случайную мутацию. На
самом-то деле она просто не подводилась ни под одну из известных
теорий развития млекопитающих, и проще было ее опорочить и забыть.
Я отпил немного виски и поинтересовался:
- Это все?
- Еще одно,- сказала Рета.- В Катеке, в Индии, в 1925 году была
вспышка так называемой проказы, но английский доктор, который
лечил большинство пациентов, написал отчет, в котором говорилось,
что это была вовсе не проказа. Он писал, что это была форма
окостенения,- ну, ты знаешь, что-то вроде костяных наростов. Он решил
узнать, что вызывает это окостенение, и в конце концов решил, что
источник болезни - местная питьевая вода. В том году были сильные
муссоны, и реки вышли из берегов и залили колодцы и систему каналов.
- Как он описал это окостенение? - спросил я.- В какой форме это
проявлялось?
- Он сделал больше,- ответила Рета.- Он приложил чудесное
описание с рисунками.
- Он сделал рисунки?
- Конечно,- сказала она.- И что самое ужасное, его отчет
потеряли лет двадцать назад. Взяли из библиотеки Гарвардского
университета и не вернули.
Я потянулся за сигарой и закурил.
- Какая жалость, черт возьми! Я бы хотел посмотреть эти рисунки,
даже если это не то, что было у Оливера Бодина.
- Знаешь, я тоже посмотрела бы,- сказала Рета.- Но мне все-таки
удалось достать кое-что. Я позвонила своему преподавателю, он на
пенсии и живет в Майами. Он видел этот отчет, когда был студентом. Он
думал, что этот врач, Остин, сошел с ума, и не уделил отчету особого
внимания. Но он помнит один необычный отрывок.
- Какой? - спросил я.
- Из описания пациента, к которому Остин ездил на реку
Маханади в 1925 году. Остину пришлось проехать пятьдесят миль сквозь
стену дождя и грязи, прежде чем он нашел эту деревню, и он сильно
