повеселели, все с большим теплом стали отзываться о генерале Джонстоне.
Когда же дождливые июньские дни сменились еще более дождливыми июльски-
ми, а конфедераты, оказывая отчаянное сопротивление из своих высоких ук-
рытий, все еще продолжали сдерживать Шермана и отражать его атаки, безу-
держное ликование охватило Атланту. Надежда, словно глоток шампанского,
кружила голову. Ура! Ура! Мы их остановили! В городе началась повальная
эпидемия балов. Как только в Атланту, хотя бы на одну ночь, прибывала с
фронта группа воинов, в их честь устраивались обеды, а затем - танцы, и
девицы - а их на каждого воина приходилось не меньше десятка - спорили
за право потанцевать с храбрецами.
Атланта была наводнена пришлым людом: беженцами, семьями раненых, ле-
жавших в госпиталях, женами и матерями солдат, сражавшихся в горах, -
женщины стремились быть возле своих близких на случай, если их ранят. И
вдобавок ко всему целые стаи юных красоток со всей округи, где не оста-
лось ни одного мужчины в возрасте от шестнадцати до шестидесяти с лишним
лет, хлынули в город. Тетушка Питти отзывалась об этих особах с крайним
неодобрением, считая, что они слетелись в Атланту с единственной целью -
поймать жениха, и перед лицом такого бесстыдства она не переставала с
изумлением вопрошать: куда идет мир? Скарлетт была с ней согласна. Ей
было совсем не по душе соперничество этих шестнадцатилетних, розовоще-
ких, чьи сияющие улыбки заставляли забывать о том, что на них дважды пе-
релицованные платья и залатанные туфельки. Платья самой Скарлетт были
новее и наряднее, чем у многих дам, благодаря Ретту Батлеру, который
привез ей из своего последнего плавания новые ткани, но, как ни верти,
ей уже сравнялось девятнадцать, и годы не шли вспять, а мужчины всегда
предпочитают охотиться за глупыми молоденькими девчонками.
Вдова, да еще с ребенком, находится в незавидном положении по сравне-
нию с такими юными вертушками, думала Скарлетт. Впрочем, в эти будоража-
щие дни всеобщего ликования она меньше чем когда-либо ощущала тяжесть
своего вдовства и материнства. Днем - работа в госпитале, вечером - тан-
цы. У нее почти не оставалось времени для Уэйда. Порой она вообще подол-
гу не вспоминала о том, что у нее есть сын!
Жаркими влажными летними ночами двери всех домов в Атланте были рас-
пахнуты настежь для воинов - защитников города. Все богатые дома - от
улицы Вашингтона до Персиковой улицы - сияли, огнями; там принимали пе-
репачканных окопной грязью солдат, и в тихом ночном воздухе далеко раз-
носились звуки банджо и скрипок, топот танцующих ног, веселые взрывы
смеха. Люди группами собирались вокруг фортепьяно, и все увлеченно пели
"Письмо твое пришло, ах, слишком поздно", а оборванные, но галантные ка-
валеры бросали многозначительные взгляды на девиц, которые в ответ хихи-
кали, прикрываясь веерами из индюшачьих перьев и давая понять, что не
следует тянуть, не то будет слишком поздно. Сами девушки, когда это от
них зависело, не откладывали теперь дела в долгий ящик. Захваченные в
водоворот истерического веселья и всеобщего возбуждения, они очертя го-
лову вступали в браки. Не счесть свадеб, сыгранных в тот месяц, когда
генерал Джонстон удерживал неприятеля у горы Кеннесоу! Счастливые, стыд-
ливо разрумянившиеся невесты венчались в наспех одолженных у десятка
подружек подвенечных нарядах. Сабли женихов постукивали о заплатанные
штаны. Не счесть восторгов, не счесть волнений, не счесть балов! Ура!
Генерал Джонстон удерживает неприятеля в двадцати двух милях от города!
Да, позиции конфедератов на подступах к горе Кеннесоу были неприступ-
ны. После двадцати пяти дней боев генералу Шерману пришлось в этом убе-
диться, ибо потери он понес огромные. И тогда, прекратив лобовую атаку,
он снова произвел широкий обходной маневр и сделал попытку вклиниться
между армией конфедератов и Атлантой. Его стратегия снова дала результа-
ты. Дабы защитить свой тыл, Джонстон был вынужден оставить горные выси,
на которых он так хорошо укрепился. В этих боях он потерял треть своих
людей; остатки его истощенной армии отступили под дождем к реке Чаттаху-
чи. Конфедератам не приходилось больше рассчитывать на подкрепление, в
то время как к Шерману по железной дороге, которая теперь от самого Тен-
несси до линии огня находилась в руках янки, ежедневно прибывали свежие
части и продовольствие. В результате серые линии были отброшены еще
дальше в сторону Атланты.
После потери этих считавшихся неприступными позиций по городу прока-
тилась новая волна паники. В период двадцатипятидневного безудержного
веселья все заверяли друг друга, что нового отступления больше уж никак
не может произойти. И вот оно произошло! Но, без сомнения, генерал не
позволит янки переправиться через реку на другой берег. Однако что гово-
рить, река совсем близко - в каких-нибудь семи милях от города!
Но Шерман снова обошел конфедератов с фланга, переправившись через
реку выше по течению, и измученные серые шеренги поспешили броситься в
мутную желтую воду, чтобы стать живым заслоном между захватчиками и Ат-
лантой, и наспех зарылись в неглубокие окопы в долине Персикового ручья
к северу от города. Охваченная паникой Атланта агонизировала.
Бои и отступления! Бои и отступления! И с каждым новым отступлением
янки все ближе к городу. Долина Персикового ручья всего в пяти милях от
Атланты! О чем думает генерал?
Крик "Дайте нам генерала, который бы сражался и не отступал!" достиг
Ричмонда. В Ричмонде понимали, что с потерей Атланты война будет проиг-
рана, и когда армия отступила за Чаттахучи, генерал Джонстон был отстра-
нен от командования. Во главе армии стал генерал Худ, один из корпусных
командиров, и город вздохнул свободнее. Худ не будет отступать. Кто-кто,
только не этот высоченный кентуккиец с развевающейся бородой и огненным
взглядом! Худ был известен своей бульдожьей хваткой. Он прогонит янки,
загонит их за реку и будет гнать все дальше и дальше той же дорогой об-
ратно до самого Далтона. Но из армии долетел другой крик: "Верните нам
старину Джо!", ибо солдаты проделали со стариной Джо весь путь, милю за
милей, от Далтона, и в армии знали то, чего не могло знать гражданское
население, - против каких превосходящих сил противника вели они бои.
А Шерман не стал ждать, пока генерал Худ приведет свои войска в бое-
вую готовность для наступления. На другой же день после назначения ново-
го командующего армией Шерман совершил быстрый решительный бросок, уда-
рил по маленькому городку Декейтеру в шести милях от Атланты, захватил
его и перерезал железную дорогу, соединявшую Атланту с Огастой,
Чарльстоном, Уилмингтоном и Виргинией. Это был сокрушительный удар. Нас-
тало время действовать решительно. Атланта призывала к действию!
Наконец в один изнуряюще знойный июльский день после полудня ее жела-
ние осуществилось. Генерал Худ не только сражался и не отступал. Он под-
нял свои серые цепочки из окопов у Персикового ручья и бросил в яростную
атаку на вдвое превосходившие их численностью синие мундиры Шермана.
Перепуганное население прислушивалось к гулу канонады и треску тысяч
ружейных залпов, доносившихся столь явственно, словно бой шел в соседнем
квартале, а не в пяти милях от центра города, и молило господа, чтобы
атака Худа отбросила янки назад. Все слышали залпы орудий, видели клубы
дыма, нависшие над верхушками деревьев, но проходил за часом час, а о
том, как развивается бой, можно было только строить догадки.
Лишь на исходе дня начали поступать первые вести - противоречивые,
неопределенные, устрашающие; их приносили те, кто был ранен в начале
сражения и теперь добрался до города. Поодиночке и группами появлялись
они на улицах - менее тяжелораненые помогали тем, кто еле волочил ноги.
И вот уже через весь город по направлению к госпиталям непрерывной стру-
ей стал литься людской поток: черные от порохового дыма, грязи и пота
лица, зияющие, неперевязанные раны, сгустки засохшей крови и над ними
мухи, тучи мух.
Дом тетушки Питти первым попадался им на пути на северной окраине го-
рода, и один за другим они добирались до калитки, тяжело опускались на
лужайку перед домом и хрипло взывали:
- Пить!
В душном послеполуденном мареве тетушка Питти и все ее домочадцы, бе-
лые и черные, стояли во дворе с ведрами воды и бинтами, черпая чашками
воду и перевязывая раны, пока не иссякли все бинты и не были разорваны
на полосы последние простыни и полотенца. Тетушка Питти, забыв о том,
что она не выносит вида крови и всегда при этом лишается чувств, усердно
оказывала помощь раненым, пока ее маленькие ножки в чрезмерно узких бо-
тиночках не отекли так, что уже отказывались ее держать. Даже Мелани,
отбросив стыдливость, несмотря на свой заметно округлившийся живот, ли-
хорадочно трудилась бок о бок с Присей, кухаркой и Скарлетт, и лицо ее
казалось таким же напряженным, как у тех, за кем она ухаживала. И когда
она внезапно потеряла сознание, ее пришлось положить на кухонный стол,
так как все кровати, кушетки и даже кресла были заняты ранеными.
Позабытый всеми в этой суматохе маленький Уэйд, присев на корточки,
выглядывал из-за перил веранды, словно испуганный кролик из клетки:
круглыми от страха глазами он обводил лужайку, сосал большой палец и
икал. Скарлетт, случайно скользнув по нему взглядом, резко прикрикнула:
- Ступай на задний двор, Уэйд Хэмптон! Поиграй там! - Но он был так
испуган и так заворожен никогда не виданной картиной, что не исполнил
приказа матери.
Вся лужайка была заполнена распростертыми телами людей, слишком ус-
тавших, чтобы брести дальше, слишком обессилевших от ран, чтобы сдви-
нуться с места. Дядюшка Питер укладывал их одного за другим в коляску и
отвозил в госпиталь, повторяя эти поездки до тех пор, пока взмыленная
лошадь не стала. Миссис Мид и миссис Мерриуэзер тоже прислали свои эки-
пажи. Нагрузив экипажи ранеными так, что провисали рессоры, их отправили
в госпиталь.
Позднее, когда долгие душные летние сумерки стали спускаться на го-
род, по дороге загрохотали санитарные повозки и интендантские фургоны с
заляпанным грязью брезентовым верхом. А за ними потянулись и обычные по-
возки и тележки, запряженные быками, и даже чьи-то элегантные экипажи,
приспособленные для нужд медицинской службы. Доверху нагруженные ранены-
ми и умирающими, они проезжали мимо дома тетушки Питти, подпрыгивая на
ухабистой дороге, орошая кровью красную дорожную пыль. И при виде женщин
с ведрами и черпаками транспорт приостанавливался, и вопли и чуть слыш-
ный шепот сливались в единый хор:
- Пить!
Скарлетт, поддерживая мотавшиеся из стороны в сторону головы, подно-
сила воду к запекшимся губам, выливала ковши воды на открытые раны, на
запыленные, горевшие как в лихорадке тела, стремясь принести раненым
хоть минутное облегчение. Поднявшись на цыпочки, она протягивала ковш с
водой возницам и срывающимся голосом задавала каждому один и тот же воп-
рос:
- Что там? Как?
И всякий раз слышала в ответ:
- Кто его знает, леди. Пока что трудно сказать.
Наступила душная ночь, не принеся прохлады. Жар от сосновых факелов,
которые держали негры, еще сильнее накалял недвижный воздух. Пыль оседа-
ла у Скарлетт на губах, заползала в нос. Ее ситцевое платье, выстиранное
и накрахмаленное утром, насквозь пропиталось потом, грязью, кровью. Вот
что, значит, хотел сказать Эшли, когда писал: война - это не триум-
фальное шествие, а страдания и грязь!
От усталости все теряло реальность, проплывая перед глазами, как в
страшном сне. Не может быть, чтобы это происходило на самом деле, - ведь
если так, значит, мир сошел с ума! Иначе почему она стоит здесь, в тихом
палисаднике тетушки Питти, среди мерцающих огней, и охлаждает водой тела
