зал на Фонтейнов, - решили, что раз уж они сбрили бороды, значит, долой
и мою. Они повалили меня и обрили силой, каким-то чудом не отхватив мне
при этом головы. И только вмешательство Звана и Кэда спасло мои усы.
- Вот те на! Миссис Уилкс, вы должны быть мне благодарны. Если бы не
я, вы бы нипочем не узнали вашего мужа и не пустили бы его даже на по-
рог, - сказал Алекс. - Ведь мы побрили его в благодарность за то, что он
поговорил с начальником караула и вызволил нас из тюрьмы. Вы только сло-
во скажите, и я тотчас сбрею ему и усы в вашу честь.
- Нет, нет, благодарю вас, - поспешно сказала Мелани, испуганно цеп-
ляясь за Эшли, поскольку ей казалось, что эти два черных от загара па-
ренька способны на любую отчаянную выходку. - Мне очень нравятся его
усы.
- Вот что значит любовь! - в один голос сказали оба Фонтейна, перег-
лянулись и с глубокомысленным видом покачали головой.
Когда Эшли, взяв коляску тетушки Питти, поехал на вокзал проводить
товарищей, Мелани взволнованно схватила Скарлетт за руку.
- В каком ужасном состоянии у него форма! Как ты думаешь, он очень
удивится, когда я преподнесу ему мундир? Как жаль, что у меня не хватило
материи и на бриджи!
Упомянув о мундире, Мелани наступила Скарлетт на любимую мозоль. Ведь
Скарлетт так бы хотелось самой преподнести Эшли этот рождественский по-
дарок. Серое офицерское сукно ценилось теперь буквально на вес золота, и
Эшли носил форму из домотканой шерсти. Даже грубые сорта тканей стали
редкостью, и многие солдаты надели снятую с пленных янки форму, перекра-
шенную в темно-коричневый цвет краской из ореховой скорлупы. Но Мелани
необычайно повезло - судьба послала ей серого сукна на мундир: чуть ко-
ротковатый, правда, но все же мундир. Работая в госпитале сиделкой, она
ухаживала за одним юношей из Чарльстона и, когда он умер, отрезала у не-
го прядь волос и послала его матери вместе со скудным содержанием карма-
нов этого бедняги, прибавив от себя несколько строк о его последних ча-
сах и умолчав о перенесенных им страданиях. Между женщинами завязалась
переписка, и, узнав, что у Мелани муж на фронте, мать покойного послала
ей приготовленный для сына кусок серого сукна вместе с медными пуговица-
ми. Это было великолепное сукно, плотное, шелковистое, явно контрабанд-
ное и явно очень дорогое. Сейчас оно уже находилось в руках портного,
который, подгоняемый Мелани, должен был закончить мундир к утру первого
дня Рождества. Скарлетт не пожалела бы никаких денег еще на один кусок
материи, чтобы форма была полной, но в Атланте раздобыть что-либо подоб-
ное было невозможно.
Скарлетт тоже приготовила рождественский подарок для Эшли, но велико-
лепие мундира затмевало его, делая просто жалким. Это был небольшой фла-
нелевый мешочек с принадлежностями для починки обмундирования - двумя
катушками ниток, маленькими ножницами и пачкой драгоценных иголок, при-
везенной Реттом из Нассау; к этому она присоединила три льняных носовых
платка, полученных из того же источника. Но ей хотелось подарить Эшли
что-нибудь интимное, что-нибудь из таких вещей, какие только жены дарят
мужьям: рубашку, перчатки, шляпу. Особенно шляпу. Это маленькое плоское
кепи выглядело так нелепо у него на голове! Кепи вообще не нравились
Скарлетт. Правда, Несокрушимый Джексон вместо широкополой шляпы тоже но-
сил кепи, но от этого они не становились элегантней. Правда, в Атланте
продавались грубые войлочные шляпы, но они выглядели еще более нелепо,
чем кепи.
Мысль о шляпах заставила Скарлетт вспомнить про Ретта Батлера. Вот у
кого много шляп: широкополые летние, высокие касторовые для торжествен-
ных случаев, маленькие охотничьи шапочки и фетровые шляпы с широкими,
мягкими полями - светло-коричневые, черные, голубые. На что ему столько
шляп? А ее драгоценный Эшли ездит под дождем в этом своем кепи, и капли
стекают ему за воротник.
"Я выпрошу у Ретта его новую черную фетровую шляпу, - решила она. -
Обошью ее по краям серой лентой, вышью на тулье инициалы Эшли, и полу-
чится очень красиво".
Она задумалась на минуту. Это будет не так просто - выпросить у Ретта
шляпу без всяких объяснений. Но не может же она сказать ему, что шляпа
нужна ей для Эшли. Он поднимает брови с этим своим мерзким выражением,
которое появляется у него на лице, стоит ей только упомянуть имя Эшли, и
почти наверняка откажется выполнить ее просьбу. Не беда, она придумает
какую-нибудь жалостливую историю про раненого из госпиталя, оставшегося
без шляпы, а Ретту совсем не обязательно знать правду.
Весь день она использовала всевозможные уловки, чтобы улучить минуту
и побыть с Эшли наедине, но Мелани не оставляла его ни на мгновение, да
и Милочка и Индия ходили за ним по пятам по всему дому, и их бесцветные
глаза под бесцветными ресницами сияли от счастья. Даже сам Джон Уилкс,
явно гордившийся сыном, был лишен возможности спокойно потолковать с ним
с глазу на глаз.
Все это продолжалось и за ужином, когда Эшли буквально засыпали воп-
росами о войне. О войне! Кому это интересно? Скарлетт казалось, что и
Эшли самому не хотелось углубляться в эту тему. Он говорил много, ожив-
ленно, часто смеялся и полностью завладел вниманием всех присутствующих,
чего, как помнилось Скарлетт, никогда прежде не делал, но вместе с тем
рассказывал о войне мало и скупо. Он шутил, вспоминая забавные истории
про своих товарищей, посмеивался над маскировками, с юмором описывал
длинные переходы под дождем, с пустым желудком и очень живо изобразил,
как выглядел генерал Ли, когда он после поражения при Геттисберге поя-
вился перед ними на коне и вопросил: "Вы все из Джорджии, джентльмены?
Ну, без вас, джорджианцы, нам не преуспеть!"
У Скарлетт мелькнула мысль, что Эшли так без умолку, так лихорадочно
все говорит и говорит только для того, чтобы помешать задавать ему воп-
росы, на которые он не хочет отвечать. Когда она замечала, как он опус-
кает глаза или отводит их в сторону под пристальным, встревоженным
взглядом отца, в ее сердце тоже закрадывалась неясная тревога: почему
Эшли такой, что у него на душе? Но эта тревога тут же рассеивалась, ибо
Скарлетт была слишком переполнена радостью и страстным желанием остаться
с Эшли вдвоем.
Однако радость эта начала меркнуть, и Скарлетт почувствовала холодок
в душе, когда все собравшиеся в кружок у камина стали понемногу зевать,
и мистер Уилкс с дочерьми отбыл в гостиницу, а Эшли и Мелани, мисс Пит-
типэт и Скарлетт, предводительствуемые дядюшкой Питером со свечой в ру-
ке, поднялись по лестнице наверх. До этой минуты Скарлетт казалось, что
Эшли принадлежит ей, только ей, хотя им и не удалось перемолвиться ни
словом наедине. Но когда они остановились, прощаясь, на галерее в холле,
Скарлетт заметила, как Мелани вдруг вся залилась краской и у нее задро-
жали руки, словно от волнения или испуга, как она смущенно опустила гла-
за, а лицо ее сияло. Она так и не подняла глаз, когда Эшли уже распахнул
перед ней дверь спальни, - только быстро скользнула внутрь. Эшли тороп-
ливо пожелал всем спокойной ночи и скрылся, не поглядев на Скарлетт.
Дверь за ними захлопнулась, а Скарлетт все еще стояла в оцепенении, и
ее внезапно охватило чувство безысходности. Эшли больше не принадлежал
ей. Теперь он принадлежит Мелани. И пока Мелани жива, он будет удаляться
с ней в спальню и дверь за ними будет захлопываться, отъединяя их от
всего мира.
И вот уже подошло время Эшли возвращаться назад в Виргинию - к долгим
походам по раскисшим дорогам, к привалам на тощий желудок на снегу, к
страданиям, лишениям и опасностям - туда, где его стройное тело, его
гордая белокурая голова в любое мгновение могли быть уничтожены, растоп-
таны, как букашки под чьей-то небрежной стопой. Неделя призрачного, мер-
цающего счастья, каждый час которой был прекрасен и наполнен до краев,
осталась позади.
Они пролетели быстро, эти дни, напоенные ароматом сосновых веток и
рождественской елки, в трепетном свете елочных свечей, в сверкании блес-
ток и мишуры, - пролетели как во сне, где каждая минута жизни равна од-
ному сердцебиению. В эти головокружительные дни радость сплеталась с
болью, и Скарлетт жадно старалась не упустить ни единого мгновения, что-
бы потом, когда Эшли уже не будет с нею, из месяца в месяц перебирать их
в памяти, черпая в них утешение, снова и снова вспоминать каждую мелочь:
пение, смех, танцы, какие-то маленькие услуги, оказанные ею Эшли, его
желания, предвосхищенные ею, улыбки в ответ на его улыбки, молчание,
когда он говорит, а она следит за ним глазами, чтобы каждая линия его
стройного тела, каждое движение бровей, каждая складка в углах губ не-
изгладимо запечатлелись в памяти: ведь неделя проносится так быстро, а
война длится целую вечность.
Скарлетт сидела на диване в гостиной, держа в руках свой прощальный
подарок и жарко молясь богу, чтобы Эшли, распростившись с Мелани, спус-
тился вниз один и небеса послали бы ей наконец хоть несколько мгновений
с ним наедине. Она напряженно ловила каждый доносившийся из верхних ком-
нат звук, но дом был странно тих, и в этой тишине она слышала только
свое громкое прерывистое дыхание. Тетушка Питти плакала, уткнувшись в
подушку у себя в спальне: полчаса назад Эшли заходил к ней попрощаться.
Из спальни Мелани сквозь плотно притворенную дверь не доносилось ни пла-
ча, ни приглушенных голосов. Скарлетт казалось, что Эшли скрылся за этой
доверью бог весть как давно, и горечь переполняла ее сердце, оттого что
он так долго прощается с женой, когда мгновения летят неудержимо и так
краток срок, остававшийся до его отъезда.
Она старалась вспомнить то, что готовилась сказать ему всю эту неде-
лю. Но ей так и не удалось улучить минуту, чтобы перемолвиться с ним
словом наедине, и она понимала, что теперь, вероятно, такого случая уже
не представится.
Многое звучало так глупо в ее собственных ушах: "Вы будете себя бе-
речь, Эшли, обещаете?", "Смотрите не промочите ноги. Схватить простуду
так легко", "Не забывайте обвертываться газетами под рубашкой, чтоб не
продуло". Но были ведь и другие, куда более важные слова, которые она
хотела ему сказать и которые хотела от него услышать или хотя бы про-
честь в его глазах, если он их не произнесет.
Так много нужно сказать, а время истекает! И даже оставшиеся нес-
колько минут будут украдены у нее, если Мелани пойдет проводить его до
дверей и потом до экипажа. А ведь минула целая неделя, и теперь эта воз-
можность упущена. Но Мелани вечно находилась возле Эшли, не сводила с
него исполненного обожания взора, дом был пилон родственников, друзей,
соседей, и никогда, с самого утра до поздней ночи, Эшли ни на минуту не
был предоставлен самому себе. А потом дверь спальни затворялась, и он
оставался там вдвоем с Мелани. И ни разу за всю эту неделю ни единым
словом, ни взглядом не выдал он себя, не дал Скарлетт понять, что питает
к ней какие-либо иные чувства, кроме чисто братской любви и долголетней
дружбы. Она просто не могла допустить, что он уедет, быть может, навсег-
да, а она так и не узнает, любит ли он ее по-прежнему. Ведь даже если он
будет убит, мысль о его любви послужит ей тайной отрадой и утешением до
конца ее дней.
Прошла, казалось ей, вечность, и наконец она услышала в комнате у се-
бя над головой шаги, затем шум отворившейся и захлопнувшейся двери. Эшли
спускался по лестнице. Один! Господи, благодарю тебя! Мелани, должно
быть, так удручена горем, что не нашла в себе сил спуститься вниз. Сей-
час несколько драгоценных мгновений он будет с ней один на один.
Он медленно спускался по лестнице, шпоры его позвякивали, сабля с
глухим стуком ударялась о сапог. Когда он вошел в гостиную, взгляд его
был мрачен. И хотя он попытался улыбнуться, такое напряжение было в его
