любви, планов на будущее по окончании войны, стремления совершать подви-
ги на поле боя в честь Скарлетт и пылкого преклонения перед своим полко-
вым командиром Уэйдом Хэмптоном. А на седьмой неделе пришла телеграмма
от самого полковника Хэмптона и следом за телеграммой - письмо с выраже-
нием почтительного соболезнования и добрых пожеланий. Чарлза не стало.
Полковник известил бы о его болезни раньше, но Чарлз считал ее пустяко-
вой и не хотел попусту тревожить близких. Судьба обманула незадачливого
мальчика, не подарив ему ни любви, которую, как ему казалось, он завое-
вал, ни воинских подвигов на полях сражений. Он умер бесславно и быстро
от кори, осложнившейся пневмонией, не успев покинуть лагеря в Южной Ка-
ролине, не успев встретиться в бою ни с одним янки.
В положенный срок появился на свет сын Чарлза, и, следуя моде того
времени, его нарекли по имени командира его покойного отца - Уэйдом
Хэмптоном Гамильтоном. Скарлетт, открыв, что она беременна, рыдала от
отчаяния и призывала к себе смерть. Но носила она ребенка, не испытывая
никаких неудобств, роды протекли на диво легко, и оправилась она после
них так быстро, что вызвала тайное неодобрение Мамушки: благородным да-
мам положено, мол, мучиться дольше. К ребенку Скарлетт не чувствовала
особой привязанности, хотя и умела это скрывать. Она не хотела ребенка,
всем своим существом восставала против его появления на свет, и, когда
он все-таки появился, ей как-то не верилось, что он - частица ее самой.
Хотя физически она и оправилась после родов в непозволительно корот-
кий срок, душа ее была больна и потрясена, дух сломлен, и усилия всех
обитателей поместья не могли возродить ее к жизни. Эллин ходила хмурая,
тень заботы постоянно омрачала теперь ее чело, а Джералд бранился и
сквернословил пуще прежнего и привозил Скарлетт бесполезные подарки из
Джонсборо. Даже старый доктор Фонтейн был озадачен: его настойка из се-
ры, трав и черной патоки не помогала Скарлетт воспрянуть духом. Он пове-
дал Эллин свою догадку: сердце Скарлетт разбито, и от этого она то разд-
ражается по пустякам, то впадает в апатию. Но Скарлетт, пожелай она
признаться в этом, могла бы сказать им, что состояние ее объясняется
совсем иными и куда более сложными причинами: смертельной скукой и обу-
зой материнства, а главное - исчезновением из ее жизни Эшли. Вот что ее
угнетало.
Острая, убийственная скука никогда не покидала ее. После отбытия Эс-
кадрона во всем графстве прекратились всякие развлечения и празднества.
Все интересные молодые люди уехали на войну: все четверо братьев Тарлто-
нов, оба брата Калверты, Фонтейны, Манро, да и в Джонсборо, и в Фейет-
вилле, и в Лавджое не осталось молодых привлекательных мужчин. Никого,
кроме пожилых людей, калек и женщин, проводивших время за вязаньем и
шитьем или старавшихся вырастить для армии больше хлопка, больше кукуру-
зы, больше овец, свиней, коров. Единственным мужчиной, появлявшимся на
горизонте Скарлетт, был не слишком молодой уже обожатель Сьюлин, коман-
дир интендантского отряда Фрэнк Кеннеди, приезжавший раз в месяц собрать
поставки для армии. Среди его интендантов не на кого было посмотреть, а
робкие ухаживания Фрэнка за Сьюлин приводили Скарлетт в такое раздраже-
ние, что ей стоило немало труда держаться с ним учтиво. Скорей бы уж они
со Сьюлин довели это дело до конца!
Впрочем, если бы даже среди интендантов нашлись интересные мужчины,
для нее ничего бы от этого не изменилось. Она была вдова, и сердце ее
умерло и погребено в могиле. По крайней мере, так полагали все и ждали,
что соответственно этому она и будет себя вести. Это бесило Скарлетт,
ибо, какие бы она ни прилагала старания, ей не удавалось воскресить в
памяти образ Чарлза - вспоминался лишь томный взгляд его телячьих глаз в
то мгновение, когда он понял, что она согласна стать его женой. И даже
это воспоминание тускнело с каждым днем. Тем не менее положение вдовы
обязывало ее быть осмотрительной в своих поступках. Девичьи развлечения
теперь не для нее. Она должна держаться степенно, с достоинством. Эллин
настойчиво и пространно внушала ей это, после того как застала ее раз в
саду с лейтенантом из отряда Фрэнка Кеннеди. Он качал Скарлетт на каче-
лях, и она заливалась хохотом. Эллин, очень расстроенная, постаралась
втолковать ей, как легко молодая вдова может дать пищу для пересудов.
Вдова должна вести себя еще строже, чем замужняя дама.
"Господи, замужние женщины и так лишены всяких развлечений! - думала
Скарлетт, послушно внимая мягким укорам матери. - А вдова, значит, долж-
на просто заживо уложить себя в могилу".
Вдова обязана носить омерзительное черное платье без единой ленточки,
тесемочки, кусочка кружев, - даже цветок не должен его оживлять, даже
украшения, - разве что траурная брошь из оникса или колье, сплетенное из
волос усопшего. Черная креповая вуаль должна непременно ниспадать с чеп-
ца до колен, и только после трех лет вдовства она может быть укорочена
до плеч. Вдова ни в коем случае не должна оживленно болтать или громко
смеяться. Она может позволить себе улыбнуться, но лишь печальной, траги-
ческой улыбкой. И что ужаснее всего, вдова не может проявлять ни малей-
шего интереса к обществу мужчин. А если кто-нибудь из джентльменов ока-
жется столь невоспитан, что проявит к ней интерес, с достоинством и к
месту упомянутое имя покойного супруга должно немедленно превратить наг-
леца в соляной столб. "Конечно, - мрачно думала Скарлетт, - бывает все
же, что вдовы выходят замуж вторично - чаще всего уже превратившись в
жилистых старух, но одному только богу известно, как им это удается под
неусыпным оком добрых соседей. И притом на них женится обычно какой-ни-
будь доведенный до отчаяния вдовец с большой плантацией и дюжиной ребя-
тишек".
Брак сам по себе был достаточно тяжким испытанием, но вдовство озна-
чало, что жизнь кончена навсегда! Как глупо рассуждают те, кто говорит,
что маленький Уэйд Хэмптон должен служить для нее огромным утешением те-
перь, когда Чарлза не стало. Как нелепо их утверждение, что у нее появи-
лась цель жизни! Все в один голос кричат, как это прекрасно, что он ос-
тавил ей залог своей любви. Она, конечно, не пытается поколебать их ил-
люзий. Но сколь же все они далеки от истины! Уэйд меньше всего занимает
ее мысли, и порой она даже с трудом вспоминает о том, что он - ее сын.
Каждое утро в полудреме, предшествующей пробуждению, она снова была
прежней Скарлетт О'Хара, и солнце играло в зелени магнолии за ее окном,
и пересмешники свиристели, и аппетитный запах жареной грудинки щекотал
ей ноздри. И она снова была молода и беззаботна. А потом раздавался жа-
лобный крик крошечного проголодавшегося существа, и всякий раз в первый
миг было только удивление, и мелькала мысль: "Что это - у нас в доме ре-
бенок?" И тут же она спохватывалась: "Да это же мой сын!" И внезапное
возвращение к действительности было тягостным.
А затем - Эшли! О, каждый миг снова Эшли, Эшли! Впервые в жизни она
возненавидела Тару, возненавидела длинную красную дорогу, ведущую с хол-
ма к реке, возненавидела красные поля с прозеленью хлопка. Каждая пядь
земли, каждое дерево и каждый ручей, каждая тропинка и верховая тропа
напоминали ей о нем. Он принадлежал другой женщине и ушел на войну, но
его призрак все еще незримо бродил в сумерках по дорогам, и мечтательные
серые глаза улыбались ей из затененного угла веранды. И если на дороге,
ведущей от Двенадцати Дубов вдоль реки, раздавался стук подков, сердце
ее сладко замирало на миг-Эшли!
Она возненавидела теперь и Двенадцать Дубов, которые когда-то так лю-
била. Она и ненавидела эту усадьбу, и против воли стремилась туда, чтобы
услышать, как Джон Уилкс и его дочки говорят об Эшли, как они читают
вслух его письма из Виргинии. Ей было больно, но она не могла не слу-
шать. Ей претили чопорность Индии и глупая болтовня Милочки, и она зна-
ла, что они ее тоже терпеть не могут, но не ездить к ним было выше ее
сил. И всякий раз, вернувшись из Двенадцати Дубов, она угрюмо бросалась
на постель и отказывалась спуститься к ужину.
Именно эти отказы от пищи больше всего беспокоили Эллин и Мамушку.
Последняя появлялась в ее комнате с подносом, уставленным соблазни-
тельными яствами, вкрадчиво давая понять, что теперь, став вдовой, она
может есть сколько ее душеньке угодно. Но у Скарлетт не было аппетита.
Доктор Фонтейн с сумрачным видом сказал однажды Эллин, что есть при-
меры, когда от безутешной скорби женщины начинали чахнуть и сходили в
могилу, - Эллин побледнела: та же мысль глодала и ее.
- Что же нам делать, доктор?
- Перемена обстановки была бы для нее лучшим лекарством, - сказал
доктор, больше всего озабоченный тем, чтобы сбыть с рук трудную пациент-
ку. И вот Скарлетт вместе с младенцем отправилась, хотя и без особой
охоты, навестить своих родственников О'Хара и Робийяров в Саванне, а за-
тем сестер Эллин - Полин и Евлалию - в Чарльстоне. Но совершенно неожи-
данно для Эллин, обкидавшей ее на месяц позже, она без всяких объяснений
возвратилась домой. В Саванне Скарлетт был оказан самый радушный прием,
но какая скука сидеть смирненько с этими стариками - Джеймсом и Эндрю и
их дренами - и слушать, как они вспоминают былое, которое ничуть не ин-
тересовало Скарлетт! То же повторилось и у Робийяров, а Чарльстон, по
мнению Скарлетт, был омерзителен.
Тетушка Полин и ее супруг, маленький, хрупкий, церемонно-вежливый
старичок с отсутствующим взглядом, бродивший мыслями где-то в прошлом
веке, жили на плантации, еще более уединенной, чем Тара, на берегу реки.
До ближайшего поместья было добрых двадцать миль сумрачными дорогами,
через пустынные дубовые рощи, заросли кипариса и болота. При взгляде на
виргинские дубы, оплетенные серой бахромой мха, Скарлетт пробирала
дрожь: они пробуждали в ней воспоминания об ирландских духах, бродящих в
мерцающем сером тумане, о которых часто рассказывал ей в детстве Дже-
ралд. Заняться здесь было совершенно нечем, и целыми днями она вязала, а
вечерами слушала, как дядюшка Кэри читал вслух нравоучительные творения
Булвер-Литтона.
В Чарльстоне, в большом доме тетушки Евлалии, скрытом от глаз за вы-
сокой оградой и садом, было так же тоскливо. Скарлетт, привыкшей к сво-
бодным просторам полей и пологих красных холмов, все время казалось, что
она в тюрьме. Жили здесь не столь замкнуто, как у тетушки Полин, но
Скарлетт не нравились посещавшие этот дом люди - их чопорность, привер-
женность традициям, подчеркнутая кастовость. В их глазах она была плодом
мезальянса. Все они дивились про себя, как одна из Робийяров могла выйти
замуж за пришлого ирландца, и Скарлетт угадывала их мысли. Она чувство-
вала, что тетушка Евлалия постоянно просит для нее снисхождения за ее
спиной. Это ее бесило, так как она не больше дорожила родовитостью, чем
ее отец. Она гордилась Джералдом, сумевшим выбиться в люди без посторон-
ней помощи, исключительно благодаря своей ирландской сметке.
К тому же чарльстонцы приписывали себе слишком большие заслуги в ов-
ладении фортом Самтер! Боже милостивый, неужели эти тупицы не понимали:
если бы даже у них хватило ума не стрелять, рано или поздно выстрелил бы
какой-нибудь другой идиот, и война все равно бы началась. Даже их тягу-
чая речь казалась ей, привыкшей к быстрому, живому говору Северной
Джорджии, жеманной. Порой она боялась, что заткнет уши и завизжит, если
еще раз услышит "паалмы" - вместо "пальмы" или "маа" и "паа" - вместо
"ма" и "па". Все это ее так раздражало, что во время одного официального
визита она, к вящему огорчению тетушки Евлалии, заговорила с провинци-
альным ирландским акцентом, ловко имитируя произношение Джералда. После
этого она вернулась домой. Лучше терзаться думами об Эшли, чем терзать
