тщеславие, имеет все основания стать для женщин весьма приятным местом
обитания.
И от колыбели до могилы женщины прилагали все усилия к тому, чтобы
мужчины были довольны собой, а довольные собой мужичины щедро вознаграж-
дали за это женщин своим поклонением и галантностью. В сущности, они от
всей души были готовы одарить женщин всеми сокровищами мира, за исключе-
нием ума, которого никак не желали за ними признавать.
Скарлетт умела быть столь же обходительной, как Мелани, но не бессоз-
нательно, а с хорошо отработанным мастерством, со знанием дела. Разница
между ними заключалась в том, что Мелани говорила приятные, лестные сло-
ва, просто желая доставить людям хоть мимолетную радость, Скарлетт же
всегда преследовала при этом какую-то свою цель.
От двух самых близких ему женщин Чарлз не мог почерпнуть знания жизни
со всеми теневыми ее сторонами - ничего, что помогло бы закалить его во-
лю, и дом, в котором он жил и мужал, был похож на теплое, мягкое птичье
гнездышко. Тихая, старомодно-чинная атмосфера этого дома ничем не напо-
минала Тару. Скарлетт не хватало здесь многого: мужского запаха - брен-
ди, табака, фиксатуара; резких голосов и случайно слетавших с уст креп-
ких словечек; ружей, бакенбард, седел, уздечек, путающихся под ногами
гончих собак. Непривычно было не слышать перебранки слуг за спиной у Эл-
лин; извечных перепалок Мамушки с Порком; пререканий Розы с Тиной; гроз-
ных окриков Джералда; не хватало и собственных ядовитых пикировок со
Сьюлин. Не приходилось удивляться, что Чарлз, выросший в этом доме, был
робок и застенчив, как пансионерка. Здесь не повышали голоса, не прихо-
дили в состояние ажитации; все учтиво прислушивались к чужим мнениям, и
в конечном счете черный седой властный автократ правил из своей кухни
всем и вся. Скарлетт, рассчитывавшая стать сама себе хозяйкой, вырвав-
шись из-под Мамушкиной опеки, обнаружила, к своему огорчению, что дядюш-
ка Питер придерживается еще более суровых понятий о том, как должна вес-
ти себя молодая дама, а тем более - вдова мистера Чарлза.
Тем не менее в атмосфере этого дома Скарлетт мало-помалу снова воз-
рождалась к жизни, и незаметно для нее самой к ней возвращалась прежняя
жизнерадостность. Ей едва минуло семнадцать лет, она обладала превосход-
ным здоровьем и несокрушимой энергией, а родня Чарлза всячески старалась
сделать ее жизнь приятной, и если это не всегда им удавалось, не их была
в том вина. У Скарлетт и сейчас еще при упоминании имени Эшли больно
сжималось сердце, но тут уж изменить что-нибудь никто был не властен. А
это имя так часто слетало с губ Мелани! Между тем Мелани и тетушка Питти
без устали изобретали всевозможные способы развеять ее печаль, которую
они, естественно, приписывали совсем другим причинам. Всячески стараясь
развлечь Скарлетт, они не давали воли своему горю. Они проявляли беско-
нечную заботу о ее питании, настаивали, чтобы она всякий раз вздремнула
после обеда, а потом поехала покататься в коляске. Они безудержно восхи-
щались ею - ее живым нравом, ее прелестной фигурой, ее белой кожей, ее
маленькими ручками и ножками - и не только неустанно твердили ей об
этом, но тут же, в подкрепление своих слов, принимались обнимать ее, це-
ловать, душить в объятиях.
Скарлетт принимала их ласки без особого восторга, но расточаемые ей
комплименты согревали душу. Дома она никогда не слышала по своему адресу
так много приятных слов. Мамушка, собственно, только и делала, что ста-
ралась искоренить ее тщеславие. Малютка Уэйд уже не был для нее теперь
докукой, так как все население дома - как белое, так и черное (и даже
соседи) - боготворило ребенка, и право подержать его на руках непрерывно
отвоевывалось с боем. А больше всех обожала его Мелани. Она находила его
восхитительным даже в те минуты, когда он заучивался неистовым ревом, и
восклицала:
- Сокровище мое! Ах, как бы я хотела, чтобы ты был моим сыном!
Порой Скарлетт становилось нелегко скрывать свои чувства, ибо она
по-прежнему считала тетушку Питти невыносимо глупой старухой, а бессвяз-
ный лепет и пустословие этой дамы нестерпимо действовали ей на нервы.
Мелани же возбуждала в ней чувство ревности и неприязнь, которые стано-
вились все острее. Порой, когда Мелани, сияя от любви и гордости, прини-
малась говорить об Эшли или читать вслух его письма, Скарлетт вынуждена
была внезапно встать и покинуть комнату. Однако при всем том она находи-
ла жизнь здесь довольно сносной. Атланта предоставляла ей больше разно-
образия, чем Чарльстон, или Саванна, или Тара, а новые, совсем непривыч-
ные для нее обязанности, налагаемые войной, не оставляли времени для
размышлений и тоски. И все же порой, потушив свечу и зарывшись головой в
подушки, она тяжело вздыхала и думала:
"О, если бы Эшли не был женат! Почему должна я возиться с ранеными в
этом чертовом госпитале! Ах, если бы я могла завести себе поклонника!"
К уходу за ранеными она мгновенно возымела неодолимое отвращение, од-
нако ей приходилось скрепя сердце делать это, поскольку обеим дамам - и
миссис Мид и миссис Мерриуэзер - удалось заполучить ее в свои комитеты и
четыре раза в неделю она в грубом переднике, закрывавшем платье от шеи
до полу, повязанная косынкой, отправлялась по утрам в душный, смрадный
госпиталь. Все женщины Атланты, и молодые и старые, работали в госпита-
лях и отдавались этому делу с таким жаром, что казались Скарлетт просто
фанатичками. Они, естественно, предполагали и в ней такой же патриоти-
ческий пыл и были бы потрясены до глубины души, обнаружив, как мало, в
сущности, было ей дела до войны. Если бы ни на минуту не покидавшая ее
мучительная мысль, что Эшли может быть убит, - война для нее попросту не
существовала бы, и в госпитале она продолжала работать лишь потому, что
не знала, как от этого отвертеться.
Ничего романтического она в своей работе, разумеется, не видела. Сто-
ны, вопли, бред, удушливый запах и смерть - вот что обнаружила в госпи-
тале Скарлетт. И грязных, бородатых, обовшивевших, издававших зловоние
мужчин, с такими отвратительными ранами на теле, что при виде их у вся-
кого нормального человека все нутро выворачивало наизнанку. Госпитали
смердели от гангрены - эта вонь ударяла Скарлетт в нос еще прежде, чем
она успевала ступить на порог. Сладковатый, тошнотворный запах впитывал-
ся в кожу рук, в волосы и мучил ее даже во сне. Мухи, москиты, комары с
жужжанием, писком, гудением тучами вились над больничными койками, дово-
дя раненых до бессильных всхлипываний вперемежку с бранью, и Скарлетт,
расчесывая свои искусанные руки и обмахиваясь листом пальмы с таким
ожесточением, что у нее начинало ломить плечо, мысленно посылала всех
раненых в преисподнюю.
А скромница из скромниц, застенчивая Мелани, казалось, не страдала ни
от вони, ни от вида ран или обнаженных тел, что крайне удивляло Скар-
летт. Порой, держа таз с инструментами, в то время как доктор Мид ампу-
тировал гангренозную конечность, Мелани становилась белее мела. И однаж-
ды Скарлетт видела, как Мелани после одной из таких операций тихонько
ушла в перевязочную и ее стошнило в полотенце. Но в присутствии раненых
она всегда была весела, спокойна и полна сочувствия, и в госпитале ее
называли не иначе, как "ангел милосердия". Скарлетт была бы не прочь
заслужить такое прозвище тоже, но для этого ей пришлось бы прикасаться к
кишащему насекомыми белью раненых, лезть в глотку к потерявшему созна-
ние, проверяя, не застрял ли там кусок жевательного табака, от чего
больной может задохнуться, бинтовать культи и чистить от мушиных личинок
гноящиеся раны. Нет, уход за ранеными - это не для нее!
Кое с чем можно было бы примириться, если хотя бы она могла пустить в
ход свои чары, ухаживая за выздоравливающими воинами, так как многие бы-
ли из хороших семей и не лишены привлекательности, однако ее вдовье по-
ложение делало это невозможным. Уход за идущими на поправку был возложен
на молодых девушек, которые не допускались в палаты к тяжелораненым, да-
бы какое-либо неподобающее зрелище не предстало там ненароком их
девственным очам. Не имея, таким образом, перед собой препон, поставлен-
ных брачными узами или вдовством, они свободно совершали сокрушительные
набеги на выздоравливающих, и даже совсем не отличавшиеся красотой деви-
цы - хмуро отмечала про себя Скарлетт - без труда находили себе суженых.
Если не считать общества раненых или тяжелобольных, Скарлетт жила в
окружении одних только женщин, и это страшно ее раздражало, ибо она не
испытывала ни любви, ни доверия к особам одного с нею пола - ничего,
кроме скуки. Тем не менее трижды в неделю в послеобеденные часы она
должна была посещать швейный кружок и скатывать бинты в комитетах, возг-
лавляемых приятельницами Мелани. Все девушки, с которыми она там встре-
чалась, хорошо знали Чарлза и были очень добры и внимательны к ней -
особенно Фэнни Элсинг и Мейбелл Мерриуэзер, дочери вдовствующих дам-пат-
ронесс. Но вместе с тем в их отношении проскальзывала чрезмерная почти-
тельность, словно она была женщиной преклонных лет, чей век уже прожит,
а их неумолчная болтовня о нарядах и кавалерах пробуждала в ней зависть
и досаду за свое вдовство, лишавшее ее всех удовольствий. Господи! Да
она же в тысячу раз привлекательней, чем Фэнни или Мейбелл! Как чудовищ-
но несправедливо устроена жизнь! Как это ни глупо, но все почему-то счи-
тают, что она должна заживо похоронить себя в могиле вместе с Чарлзом,
когда она вовсе к этому не стремится. Когда она всеми помыслами в Вирги-
нии, с Эшли!
И все же, несмотря на все эти досады и огорчения, Атланта ей нрави-
лась. И недели бежали за неделями, а она и не помышляла об отъезде.
ГЛАВА IX
Как-то летним утром Скарлетт, сидя у окна своей спальни, мрачно наб-
людала за вереницей повозок и следовавших за ними колясок, переполненных
молодыми жизнерадостными девушками, дамами постарше и мужчинами в воен-
ной форме. Все это двигалось по Персиковой дороге, направляясь в поля и
леса за декоративной зеленью для предстоявшего в этот вечер благотвори-
тельного базара в пользу госпиталей. Под густым навесом ветвей, прони-
занных лучами солнца, красная дорога казалась пятнистой от мерцающих
бликов и теней, а копыта животных поднимали в воздух маленькие красные
облачка пыли. В первой повозке сидело четверо здоровенных негров с топо-
рами - на них была возложена обязанность нарубить побольше веток вечно-
зеленых деревьев, очистив их от лиан, а в глубине повозки виднелась гру-
да огромных, покрытых салфетками корзин со снедью, дубовых лукошек с по-
судой и дюжина дынь. Двое негров, вооружившись - один банджо, другой
губной гармошкой, - с жаром наяривали собственный вариант популярной
песни: "Хочешь жизнь не зря прожить, в кавалерию ступай". Следом за ними
двигалась праздничная процессия экипажей: девушки все были в пестрых
летних платьях, в шляпах и митенках, с маленькими зонтиками в руках для
защиты от солнца; дамы более почтенного возраста восседали довольные,
безмятежно улыбающиеся; выздоравливающие воины, отпущенные из госпита-
лей, сидели в тесных колясках между стройными девушками и дородными мат-
ронами, продолжавшими хлопотливо окружать их заботой; смех, шутки, пе-
рекличка голосов, летящих от одного экипажа к другому; офицеры, сопро-
вождавшие дам верхом, заставляли лошадей идти вровень с колясками. Скри-
пели колеса, звенели шпоры, блестели на солнце галуны, колыхались веера,
покачивались зонтики, пели негры... Все ехали по Персиковой дороге за
город на сбор зелени, на пикник с дынями. "Все, - угрюмо думала Скар-
летт, - кроме меня".
Проезжая мимо, они приветливо кричали ей что-то и махали рукой, и она
по мере сил старалась любезно отвечать на приветствия, но это было не-
