сколько враг потом ни ищет, его и след простыл.
ШАТО ДЕ ЛА-ГРАНЖ
Подземелье уходило все дальше, тянулось под городом, потом под пашня-
ми. Этот подземный ход, в который Генрих спустился ощупью, сохранился с
давних времен, и из всех живых был известен только ему. Он отыскал огни-
во и фонарь; при его слабом свете все же удавалось обходить ямы и зава-
лы. На этот раз путь показался ему короче обычного, ибо он думал о том,
как разочарован будет враг. Все же дышать здесь, внизу, было трудно; за-
то в конце этого подземелья он встретит нежные женские руки. А подумать
только, в чьи руки он чуть было не попал сейчас! Он задул бледный ого-
нек, приподнял творило, закрывавшее вход. - Осторожнее! - крикнул женс-
кий голос. - Осторожнее, тут мои голуби! - Ибо остановившая его особа
женского пола только что свернула голову нескольким голубям и положила
их как раз в том месте, где вылез из-под земли этот человек, вспотевший
и с головы до ног перепачканный. Дневной свет ослепил его, и он не уз-
нал, кто перед ним: а это была Флеретта, которую он любил, когда ему бы-
ло восемнадцать, а ей семнадцать лет.
Она не испугалась, увидев, что он вылезает из-под земли, но и не уз-
нала его: во-первых, вид у него был далеко не королевский, кроме того,
все пережитое изменило его черты, да и бороду он отпустил. Горячие лас-
кающие глаза, наверное, выдали бы Генриха, но он опустил веки и прищу-
рился, вот Флеретта и не узнала его. Да ведь и она изменилась: располне-
ла лицом и станом. Возмущенная тем, что раскидали ее голубей, она упер-
лась руками в бока и начала браниться. Он рассмеялся, весело ему ответил
и направился к колодцу, чтобы смыть с себя землю. Другой колодец некогда
принял два их отражения, слившихся в одно, в него опустили они свой про-
щальный взгляд и уронили свою последнюю слезу. "Когда мы станем совсем
стариками, тогда колодец вое еще будет помнить нас, и даже после нашей
смерти". И это правда: через много лет люди все еще будут показывать
друг другу водоем и говорить: - Вот тут она и утопилась, эта самая Фле-
ретта. Она так его любила! - Уже сейчас многие уверены, что она умерла,
ведь столь прекрасная любовь должна жить дальше сама по себе, помимо лю-
дей, которые так меняются.
Превращение. Он умылся и, не оборачиваясь, стряхнул землю с плеч. А
она наблюдает, как незнакомец сбрасывает неказистую оболочку и из-под
нее выступает дворянин. Сейчас он поднимется по лестнице маленького зам-
ка и войдет к даме, в приют любви, на стенах которого нарисованы стран-
ные создания - женщины с рыбьими хвостами, а из уголков выглядывают го-
ловы ангелов - вот этот прелестен, а вон тот - строг. С потолка комнатки
светит солнце, ибо Христос есть солнце справедливости, как там и написа-
но, Флеретта сама читала. Она подбирает своих голубей. Как раз в это
мгновение Генрих повертывается к ней, но она на него не смотрит. А воз-
дух вокруг них звенит забытыми словами. Небо такое ясное, свет серебрист
и летний вечер так тих. Вот они снова одни, здесь, во дворе, среди хле-
вов и амбаров. Он мог бы привлечь к себе эту незнакомую девушку, которая
стоит, нагнувшись, и увести за овин. И эта мысль ему приходит, но из
окон, может быть, смотрят. И он спешит наверх. А девушка несет голубей
на кухню. И вот уже никого нет, а воздух все еще звенит забытыми слова-
ми. Ты счастлив со мной? Счастлив! Как еще никогда! Тогда вспоминай ме-
ня, куда бы ты ни уехал, и о комнате, в которой благоухало садом, когда
мы любили друг друга. Тебе восемнадцать, любимый... Когда мы станем сов-
сем стариками...
Голоса батраков приближаются. И воздух, уже не звенит.
В САДУ
Как ни странно, но нападение на замок губернатора кончилось плохо для
наместника. В Нераке стало известно, что король Франции ему этого не
простил. А может быть, именно то, что нападение не удалось, стоило бед-
няжке Вийяру его места? Дворянство заявило, что возмущено его дерзостью,
и не только местное, но и в соседней провинции Лангедок, губернатор ко-
торой, Дамвиль, заключил с Генрихом союз. Дамвиль был "умеренным", при-
надлежал к "политикам" и охотно действовал в пользу мира между обеими
религиями. Но ведь и миролюбие не вовремя могло стоить места. Как бы то
ни было, но Вийяру пришлось лишиться своего как раз потому, что он дошел
до крайности в обратном. Его особенно яростно преследовал и прямо дох-
нуть не давал один из влиятельнейших провинциальных дворян, маршал Би-
рон. Бирон вел против Вийяра такую интригу, о размерах которой не подоз-
ревал даже Генрих, хотя Генрих о многом был осведомлен.
В то время у Генриха было немало других забот. Он хотел добиться от
двора не только удаления своего наместника, - он горячо желал, чтобы его
дорогая сестричка приехала к нему; не мог он дольше обходиться и без
своего милого друга королевы Наваррской. Бывали минуты, когда он искрен-
не тосковал по Марго; человеческое тело никогда не забывает совсем те
ласки, которые ему были дарованы. Частенько он думал и о том, что его
католическим подданным не мешало бы увидеть рядом с ним сестру короля
Франции; тогда сами собой распахнулись бы даже городские ворота Бордо!
Что же касается его маленькой Катрин - ах, Катрин, поскорее бы ты очути-
лась здесь! Будешь восхищаться моими оранжереями, будешь учить попугаев
говорить, будешь слушать пение удивительных птиц, которых ты еще никогда
не видела, Катрин, - канареек! Кроме того, девчурка такая пылкая гуге-
нотка, что сейчас же поднимет меня во мнении сторонников истинной веры;
а мнение это, увы, не слишком высокое.
Причина, конечно, та, что он путался со многими женщинами. Но,
во-первых, есть очень много таких, которые стоят нашей любви - каждая на
свой лад: одна пленяет своим пьянящим ароматом, другая - невинной чисто-
той цветка. У такой-то фрейлины недоверчивая мамаша, и Генрих скачет
верхом целую ночь, чтобы поспеть к утру на раннее свидание. Отбить пота-
скуху у парня гораздо легче. Была у Генриха связь с женой угольщика. Тот
жил в лесу, и у него обычно съезжались охотившиеся придворные. Она креп-
ко любила своего короля, и он ее достаточно горячо, чтобы однажды заста-
вить все общество - господ и слуг - прождать под дождем, пока он лежал с
ней в постели. Кто не знает этих внезапных вспышек страсти, которые про-
ходят бесследно! Правда, через двадцать лет Генрих пожаловал угольщику
дворянство. И не раз потом король вспоминал хижину в лесу и испытанные
им там незабываемые радости. Ибо женщина - это его живая связь с наро-
дом. В ней познает он народ, сливается с ним и благодарит его.
За сестрою в Париж он послал своего верного Фервака. Хотя честный во-
яка и предал его, но успел также изменить и королю Франции, а что может
быть надежнее человека, которому уже никто не доверяет! Фервак, несмотря
на все препятствия, действительно доставил принцессу целой и невредимой,
но она пробыла в Нераке недолго: брат самолично проводил ее. Но там и
верования и нравы были строги, даже его собственные, когда он туда при-
езжал. В По, где обоих растила дорогая матушка, его видели только с
сестрой под зелеными деревьями их детства. Там стояла причудливая бесед-
ка, и над ней склонялись высокие кроны. Сюда не раз уходила и Жанна,
когда ей хотелось посидеть со своими детьми в свежей, бодрящей тени, и
ей чудилось, что в шелесте листьев она слышит дыхание "божие. Природа
была тайной предвечного, одной из его тайн.
Садовники тоже служили богу, только под другими знаками, чем священ-
ники. Шантель - так звали садовника, с которым Генрих беседовал точно с
мудрецом; он построил садовнику новый домик. А главная аллея парка носи-
ла имя мадам, имя Жанны. Там гуляют теперь ее дети; брат наклоняется к
сестре. А сестра думает:
"Смотри-ка! Да мы замешкались, и уже близится вечер. Сегодня сад ка-
жется нам таинственнее, сумерки неслышно уносят его из обычного прост-
ранства и строя жизни. Даже каменная женщина, непрерывно льющая воду из
своего бочонка, даже она сравнялась цветом с вечерними кустами и уже ли-
шена права на белизну и блеск. И все мы, как христиане, между собой рав-
ны: это особенно чувствуешь в такой час. Я, его сестра, без сомнения,
должна видеть в нем своего государя, но здесь он все-таки больше брат.
Заговорить? Это так трудно, я боюсь. Но меня тянет расспросить его об
этой пресловутом бале в Ажене", - Братец!
- Что такое, сестричка?
- Ходят такие нехорошие слухи.
- Ты имеешь в виду бал в Ажене?
Она так испугалась, что вдруг остановилась. Ее хромота обычно почти
не была заметна, Екатерина даже могла танцевать. Но в этот миг она бы
захромала. А брат торопливо сказал: - Я знаю про эти разговоры, конечно,
знаю; все это выдумали только затем, чтобы выжить меня с моими дворяна-
ми-протестантами из города Ажена. Сначала после моего побега из Лувра я
решил жить там. И сейчас же духовенство с церковных кафедр начало тра-
вить нас. Господин де Вийяр немедленно принялся клеветать. А самое худ-
шее просто выдумали католические дамы, которым захотелось позабавиться.
Знай, сестричка, что немало представительниц твоего пола любят сочинять
то, чего на самом деле не было.
- Оставь это, братец, скажи только: правда, будто на бале в Ажене,
когда в зале было полным-полно городских дам, ты и твои дворяне вдруг
погасили свечи?
- Нет. Я бы этого не сказал. Правда, я заметил, что в большой зале
стало несколько темнее. Может быть, много свечей догорело одновременно.
А иногда их задувают из озорства; даже сами дамы.
Но тут Екатерина рассердилась.
- Ты отрицаешь слишком многое. Лучше бы у тебя было поменьше отгово-
рок, тогда я в остальном охотнее тебе поверила бы. - Это уже не были
слова неопытной девушки: это был не ее детский голосок, испуганно повы-
шавшийся на концах слов. И Генрих, в свою очередь, испугался: теперь с
ним говорила не сестра, а его строгая мать. Разницы он не мог увидеть,
ибо уже стемнело. И он, точно мальчик, признался:
- Говорят, мои дворяне старались перецеловать дам в темноте. Но ни
один не похвалялся тем, что хоть одну из них обесчестил. А возможность у
них была, и даже подходящее расположение духа. Потом, конечно, все отпи-
рались, так как разразился скандал.
- Хорошо же вы вели себя! - сказали Жанна и
Екатерина. - Разве это те строгие нравы, которые ты должен был беречь
у нас на родине? Нет, ты предпочитаешь показывать, чему научился в замке
Лувр от врагов истинной веры.
У него даже дыхание перехватило. То, что он затем услышал, задевало
уже его лично: - Дело не только в том, что несколько обесчещенных дам
умерли от страха и стыда. Ты повинен еще во многих несчастиях, они про-
исходят повсюду, где ты, во время своих разъездов, совращаешь женщин. Я
не хочу их перечислять и приводить имена, ты и сам отлично знаешь. Лучше
я напомню тебе, что мы должны любить бога, а не женщин.
Он молчал. Проповедь, которую начала сестра, необходимо было выслу-
шать до конца.
- "Нам прежде всего надлежит упражнять свое сердце в повиновении бо-
гу. С этого надо начинать; но вполне мы достигнем цели, только если в
этом будут участвовать и наши глаза, руки, ноги - все наше существо.
Жестокие руки говорят о сердце, полном злобы, а бесстыжие глаза - о
сердце порочном.
Она продолжала горячо и красноречиво убеждать его. Принцесса Екатери-
на получала письма из Женевы и старалась запомнить их содержание, но и
ей предстояло уже недолго следовать этим советам. А ее брат Генрих в
темноте расплакался. Слезы у него лились легко, даже по поводу того, че-
го изменить было нельзя, да и менять не хотелось; сейчас он разумел под
этим не только собственную натуру, но и столь родственную ему натуру
сестры. С присущим ей благочестивым рвением боролась бедняжка против
своей любви к кузену Генриху Бурбону, который в данное время охотился на
