пу пришлось в Варфоломеевскую ночь пробиваться сквозь шайку убийц, когда
те обшаривали книжную лавку, ища вольнодумных сочинений, и уже успели
прикончить книгопродавца. Затем Филипп, из гордости, уехал без паспорта,
все же добрался до 'Англии, страны эмигрантов, и дожидался, уж не спра-
шивайте как, заключения мира и амнистии. Затем начались поездки к немец-
ким князьям, чтобы уговорить их вторгнуться во Францию. Словом, жизнь
гонимого дипломата, если не бездомного заговорщика. Генрих, не узнавший
ничего нового, становился, однако, все задумчивее. "Сколько тревог, Мор-
ней! Какое служение! Какая доблесть! Я же попал в плен, под конец я чуть
не сам сдался в плен!"
И тут они, наконец, сами того не замечая, выложили главное: господа
де Сен-Мартен, д'Англюр и д'Эспаленг тоже торопят с побегом. Друзья,
ссылаясь на этих любезных придворных, еще не знали, кто они в действи-
тельности: хитрейшие из шпионов! Генрих умолчал об этом и теперь, иначе
они, вероятно, вызвали бы предателей на поединок, и все могло бы на вре-
мя расстроиться. Зато он посоветовался со своим доверенным, господином
де Ферваком: настоящий солдат, уже не юноша, прям и скромен. Фервак без
всяких оговорок посоветовал ему больше не тянуть и поскорей - в седло!
Ну что - шпионы! Он сам сумеет запутать их, так что они потеряют след
беглеца. Уверенность этого честного человека казалась ему добрым предз-
наменованием. Третьего февраля состоялся побег.
Этому предшествовало прощание и последняя комедия - и то и другое с
участием представителей Лотарингского дома. Генрих ждал, чтобы д'Эльбеф
прошел мимо него один. Когда Генрих приблизился к нему, молча взглянул
на него, д'Эльбеф все понял. И всегда он угадывал и передавал самое важ-
ное, без слов, без знаков. Если грозила опасность - он оказывался рядом,
он прояснял туманные вопросы, прозревал людей насквозь, умел обратить к
лучшему любое сомнительное приключение. Один он не требовал ни доверия к
себе, ни посвящения в тайны, ни участия в сложных церемониях большого
сообщества. Все это он почитал излишним. Д'Эльбеф был всегда тут, каза-
лось, он ничего не дает и ничего не требует. Он преданно охранял власти-
теля своих дум, но при этом никого не предал, тем более - членов своего
дома. Ни один из Гизов не может скакать верхом по стране рядом с Навар-
рой и, не может за него биться, пока тот не сделается королем. Это было
совершенно ясно обоим - и д'Эльбефу и Генриху. Но когда Генрих сейчас
неожиданно подошел к нему, у обоих брызнули из глаз слезы и задрожали
губы, так что им в этот последний миг едва удалось пролепетать несколько
отрывистых слов. И они тут же расстались,
Комедия была разыграна с участием щербатого Гиза. Этому Голиафу и ге-
рою парижан целое утро морочили голову, но с какой целью? Генрих, чуть
свет, бросился на кровать, где спал герцог, и стал хвастать тем, что на-
конец-то сделается верховным наместником всего королевства: мадам Екате-
рина ему твердо обещала! И как смеялись все присутствовавшие в комнате
герцога, когда Гиз начал подниматься! Шутник никак не хотел отстать от
великого человека, пока тот не предложил: - Пойдем на ярмарку, там лома-
ются скоморохи, посмотрим, кто может поспорить с тобой! - И оба пошли,
причем один из двух был в сапогах для верховой езды и при шпорах и уго-
варивал другого поехать вместе с ним на охоту, льстил ему, поглаживал
его, не выпускал из своих объятий целых восемь минут - и это при всем
честном народе. Но у герцога были сегодня дела по части Лиги, на охоту
он ехать не мог, и Генрих успокоился. Наконец, он уехал один.
Охота, на оленя - редкостное удовольствие, об ней нельзя не возвес-
тить во всеуслышание. Но Санлисский лес далеко, придется там переноче-
вать, прежде чем мы начнем гнать зверя, и вернемся мы только завтра,
поздно вечером. Пусть никто не тревожится о короле Наваррском! Господин
де Фервак говорит: - Я же знаю его, он рад, как мальчишка, что придется
ночевать в хижине угольщика. А я останусь здесь и займусь его, птицами.
- На самом деле, Фервак был оставлен нарочно: пусть наблюдает, что прои-
зойдет, когда побег станет очевидным! И пусть отправит гонцов и сообщит,
по какой дороге помчались преследователи. Фервак точно выполнил обещан-
ное и первого всадника послал тут же, как только в замке Лувр начали
тревожиться. Король Франции высказал несколько мрачных предположений,
мать успокаивала его. Она и ее королек не подведут друг друга! А ма-
ленькое опоздание она ему охотно простит. Каким влюбленным в эту де Сов
он казался еще вчера вечером - да и не в одну Сов! Нет, слишком многое
удерживает его у нас!
Однако к концу второго дня - была как раз суббота - даже мадам Екате-
рина не выдержала. Она приказала позвать дочь, и, в присутствии ее
царственного брата, Марго пришлось дать ответ - где ее супруг. Она при-
нялась уверять, что не знает, но ей стало не по себе. Все это начинало
сильно напоминать семейный суд, который над ней вершили не раз во време-
на ее брата Карла. Как же она может не знать, ответили ей весьма резко;
ведь ночь перед своим исчезновением супруг провел у нее! Верно, но она
ничего особенного не заметила. Неужели? И не было никаких секретных раз-
говоров; и никаких секретных поручений ей не дано? Даже тишайшим шепотом
ей ни в чем не признались на супружеском ложе? И так как в тусклых гла-
зах матери уже начиналось таинственное и зловещее поблескивание, бедняж-
ка простерла свои прекрасные руки и воскликнула с отчаянием: Нет! - что
не было ложью только в буквальном смысле этого слова. Ибо Марго не нуж-
далась в откровенностях своего дорогого повелителя; она и без того по-
чувствовала: его время пришло.
Некогда она необдуманно выдала его матери - чтобы предотвратить зло,
как ей тогда казалось. Сейчас уже никому не задержать того, что созрело;
почему же должна отвечать одна Марго? Сейчас мадам Екатерина не поднимет
на нее руки, но наверняка это сделает, если найдется, за что карать.
Здесь перед ними был свершившийся факт, возможность которого втайне уже
допущена, и оставалось только его признать. Поэтому, когда вечером ко-
роль готовился отойти ко сну и Фервак ему все открыл, он, хоть и был по-
ражен, но не вышел из себя. Это была тайная исповедь. Больше полутора
часов Фервак не отрывал своих губ от уха короля. А король забыл, что ему
надо действовать, не отдавал никаких приказаний, а только сидел и слу-
шал, не замечая даже, что кто-то почесывал ему пятки.
Фервак считал, что был честен в отношении Генриха. Королю Франции он
ничем не обязан, ибо тот его недолюбливает и не повышает в чине. Но вер-
ность королю и дисциплина - это его долг, в этих традициях он вырос.
Благодаря чистой случайности он однажды застал Генриха с д'Эльбефом и
вдруг оказался перед необходимостью либо арестовать все это сообщество
заговорщиков, либо самому к ним примкнуть, что, видимо, и сделал даже
один из членов Лотарингского дома. Многое говорило в их пользу, прежде
всего их благовоспитанная умеренность, которая ни для кого - а значит, и
для Фервака - не могла стать опасной. Их дело стоило того, чтобы его ук-
репил своим участием человек столь прочного закала, каким себя считал
Фервак; вот почему он стал с этого дня доверенным, посредником и посвя-
щенным, как никто, во все подробности плана; при этом он считал себя
благодаря своей доблестной мужественности значительнее, зрелее остальных
и нередко говорил себе: "Ничего у них не выйдет, а вот я с моими людьми
живо бы с ними расправился, прикончил бы в лесу, утопил бы в трясине".
Этот солдат, уже далеко не юнец, прямой и суровый, иначе не представлял
себе конец "политиков" или "умеренных". И вдруг они и в самом деле уст-
роили побег.
Тогда Фервак решил, что без него они не будут знать меры и только
причинят вред стране. Первым доказательством тому явилась явная неблаго-
дарность Генриха, ведь они его, Фервака, просто-напросто бросили. Он
честно боролся с собой, пока твердые, традиции верности и дисциплины не
взяли верх, и он решил во всем сознаться. Как только он принял это реше-
ние, то, когда король ложился, протиснулся к его постели, что было нет-
рудно при таком гигантском росте, как у Фервака, - попросил разрешения
сообщить его величеству на ухо важные вести и тотчас начал:
- Сир, служа вашему величеству, я ввязался в одну затею, которая про-
тиворечит всему моему прошлому, исполненному верности престолу; зато я
получил счастливую возможность выдать вам преступников с головой. Для
себя я награды не ищу. Правда, у моего сына есть имение, обремененное
долгами, и его можно было бы увеличить, прикупив земли. - Таков был Фер-
вак. Позднее, став маршалом и губернатором, он еще служил Гизам, но, ко-
нечно, лишь до тех пор, пока они ему платили, и в конце концов он продал
свою провинцию королю Генриху Четвертому. Перед смертью он написал тор-
жественное завещание, чтобы его читали все, и покинул этот мир, уверен-
ный, что в каждый миг своего сурового и честного жизненного странствия
делал именно то, что было нужно для блага всего государства.
Но кое-кто верно угадал, о чем именно Фервак шептал на ухо королю.
Это был Агриппа д'Обинье - он тоже пока оставался здесь, пусть в замке
думают: "Никогда Наварра не убежит без своих гугенотов". Когда запирали
ворота, он перехватил предателя, сорвал с него маску - пусть смотрит в
глаза своему позору. Так по крайней мере представляется дело человеку,
подобному Агриппе, когда человек, подобный Ферваку, не знает, что отве-
тить, и тупо молчит. Наконец честный и скромный солдат все-таки что-то
пробурчал, но что именно, спешивший прочь Агриппа уже не расслышал. А
Фервак буркнул:
- Щелкопер!
Нет, в самом деле, даром потерянные минуты! Каждая из них дорога,
ведь как бы ни был ошарашен король, охрана, конечно, уже седлает лоша-
дей, чтобы броситься в погоню. Агриппа спешит к Роклору, дворянину-като-
лику, которому верит, и не без оснований. Они тут же вскакивают на коней
и мчатся вдвоем при свете звезд. Под Сенлисом они находят своего госуда-
ря; с восхода солнца он гонялся за оленем, а теперь ночь. - Что случи-
лось, господа?
- Сир! Королю все известно! Фервак! Дорога в Париж ведет только к
смерти и позору; а все другие - к жизни и славе!
- Незачем мне это объяснять, - ответил Генрих красноречивому поэту.
Наоборот, пусть слушает и мотает на ус, это ему очень полезно, нужно
быть благодарным измене, она сделала для него возврат невозможным. А так
- кто знает! За двадцать часов быстрой езды можно многое забыть. Дорога
в Париж так хорошо знакома, да и цепи там привычные. А новые окажутся,
быть может, еще тяжелее. Былые соратники ожидают найти в Генрихе то же
слепое ожесточение, которое они поддерживали в себе все эти годы. Но он
многому научился, живя в замке Лувр. Не лучше ли предоставить все
судьбе, которая, может быть, отрежет ему путь назад? И вот судьба это
сделала! Едем.
Маленький отряд - десять дворян, в том числе Роклор, д'Обинье и д'Ар-
маньяк, - покинули трактир. Они выходили поодиночке при свете фонаря, и
Генрих говорил каждому по секрету: - Среди вас есть два предателя. Сле-
ди, кому я положу руку на плечо. - Первым оказался господин д'Эспаленг,
и Генрих сказал ему:
- Я забыл проститься с королевой Наваррской. Поезжайте обратно и пе-
редайте ей, что тот, кто со мною честен, никогда о том не пожалеет. -
Так же поступил он и с другим шпионом, его он отправил к королю Франции:
- На свободе я лучше буду служить ему, - было поручено передать второму.
Видя, что их измена раскрыта, они вскочили на коней. Остальные дворяне
возмущенно заявили: - Одумайтесь, сир! Ведь эти люди опасны, они натра-
вят на нас крестьян. Мы не можем быть спокойны, пока они разгуливают на
