и начал торговаться с матерью, мадам Екатериной, относительно размеров
вознаграждения, за которое он согласен изменить своим союзникам. Тем ху-
же для Генриха! "Такое ничтожество - и осмелился объявить себя вождем, а
я от излишних наслаждений упал в обморок. Почему же все так выходит? До-
вольно, я больше не спрашиваю! Школа несчастья кончилась, а вместе с нею
и немощь мысли. Я подам весть моим протестантам на юге, пусть вскорости
ждут меня к себе. И если даже они меня сейчас презирают за то, что я,
вот уже больше трех лет, строю из себя шута при этом дворе, то я докажу
им, что я поистине сын их королевы Жанны, и совсем другой чеканки, чем
Перевертыш! И другой, чем Голиаф! Ибо я знаю: эта школа пройдена не нап-
расно. И знаю: королевство я объединю".
Его пылкая гордость взволнованно твердила ему эти слова, ничто не
могло подорвать его уверенности - ни позорное положение, а его еще при-
дется терпеть до известного срока, ни новый срам, причиной которого был
Перевертыш: он выступил вместо Генриха и чуть было ему самому все не ис-
портил. Генрих не сомневался в успехе. И сейчас, когда все казалось про-
игранным, он был больше чем когда-либо уверен, что впереди победа. Если
народ действительно ждет вождя, то чем больше ложных вождей этот народ
разоблачит и отринет, тем неотвратимее появится и выйдет на правильный
путь его настоящий вождь.
И вот когда он ожидал, чтобы истекло положенное время, его постиг
последний, особенно тяжелый удар; однако он выдержал и его. Последней
покарала Генриха его любимая сестричка. Юная Екатерина долго и тщетно
ждала, чтобы ее дорогой брат, наконец, вспомнил их мать Жанну, господина
адмирала и всех убиенных друзей. Однажды во дворце Конде она тайком ска-
зала старухе-княгине: - Я знаю его, ведь мы - одна кровь и плоть. И я
была тогда здесь, в комнате, с ним и с господином адмиралом, который был
еще жив. Разразилась ужасная гроза, двери распахнулись настежь, я так и
ждала, что сейчас войдет наша покойная мать и позовет его: пусть отомс-
тит за нее. Но оказалось, что это принцесса Валуа, и она увела его вен-
чаться. Я постоянно вспоминаю о том вечере, мой милый брат тоже ничего
не забыл. Я поклясться готова, что он с тех пор притворяется перед всем
двором и даже передо мной, своей сестричкой. Когда придет день, он вып-
рямится и покажет себя.
Волнуясь, она вскочила с места и не могла скрыть легкой хромоты. Ека-
терина была все так же бледна и казалась по-прежнему девочкой, из-за
слабых легких. Она жила, замкнувшись в этом доме, ибо питала отвращение
к королевскому двору, где, по словам ее матери, "женщины зазывают к себе
мужчин". Принцесса Екатерина Бурбон осталась протестанткой. Она не могла
понять отступничества своего брата, каким бы трудным ни было положение,
в котором он очутился. Но все же она одобряла его поведение, ибо он был
ее братом и главой их дома, и неизменно защищала Генриха, его увлечения
и его ошибки перед дворянами-протестантами, которые тайком приезжали из
провинции; а они потом возвращались к себе, увозя некоторую надежду.
Екатерина была слаба, одинока и, казалось, могла вызвать только жалость.
Однако многие из них знавали еще ее мать и были поражены благородной
стойкостью дочери: им чудилось, что с ними говорит сама королева Жанна,
и они еще раз преклонялись перед ее бессмертной душой.
Все же трудно дольше трех лет защищать бездеятельность человека, осо-
бенно если и сама начинаешь сомневаться в его правоте. "Он ничего не за-
был, я знаю, но среди тех, кто его держит в плену, можно и утратить свою
веру. Пусть он снова обретет ее с помощью господа. Я хочу нанести ему
целительный удар.
И это в моих силах, ибо, что бы там ни произошло, я остаюсь, как
всегда, его Екатериной. И я нужна ему оттого, что мы вместе росли; кто
еще будет с ним в самую тяжелую минуту? Никто, кроме сестры. Притворюсь,
будто я покидаю его, пусть испугается, что я отдам себя и наше дело в
руки чужому мужчине".
Таков был простодушный расчет этой девочки с благородным сердцем. Она
призналась в своих планах одному-единственному человеку - господину Тео-
дору де Беза, женевскому пастору, сочинившему духовный стих "Явись, гос-
подь, и дрогнет враг!" И осведомилась у него, можно ли выполнить то, что
она задумала, не впадая в грех; а он разъяснил ей, что она, пожалуй, мо-
жет отдать свое дело в руки другого, но не должна отдаваться ему физи-
чески. Как раз в то время она встретилась с двоюродным братом, Карлом
Бурбоном, графом де Суассон, которого ей было суждено любить до своей
преждевременной кончины.
Все это не так, как тебе кажется, Катрин. Ты до сих пор уверена, что
своей строгой нравственностью резко отличаешься от брата, который ищет
только наслаждений. Нои ты пройдешь те же ступени и познаешь наконец все
муки, всю святость, все унижения тех, кто много любил, - а он будет и
впредь желать всех женщин и, даже оставаясь верным одной, в ее лице жаж-
дать всех остальных. Ты же все, что тебе предназначено судьбой, будешь
получать только от Карла, твоего родственника и, кстати, католика, что,
однако, не остановит тебя, строгую протестантку. И он станет тебя обма-
нывать самым будничным образом. Но ты будешь забивать об этом после каж-
дой измены, когда ты ее перестрадаешь; и после каждого разрыва привязан-
ность твоего сердца окажется глубже. Это будет тянуться до тех пор, пока
тебе не стукнет сорок один и ты начнешь раздражать общество, чего никак
не сможешь отрицать, и когда ничего другого уже не останется, ты решишь
строить из себя неприступную даму. И лишь славное имя твоего царственно-
го брата послужит тебе защитой. Только тут он произнесет свое запоздав-
шее, но властное слово и повелит тебе выйти за другого. Ты, правда, под-
чинишься, ибо твои силы будут надломлены, но предотвратить этим уже ни-
чего не сможешь. В ужасе перед надвигающейся старостью ты будешь цеп-
ляться за своего возлюбленного; нет, ты предпочтешь умереть, чем жить
старухой, и ты умрешь. Вот как это будет, Катрин, а вовсе не так, как ты
воображала, когда просила совета у женевского пастора.
И тогда юная принцесса Екатерина неожиданно появилась на одном из
дворцовых празднеств. Об этом доложили ее брату, но напрасно Генрих ис-
кал ее в толпе гостей. Уже решив, что над ним подшутили, он все же заг-
лянул в королевскую прихожую, там было пусто. Один из офицеров гвардии
стоял и смотрел в угол, который Генриху не был виден. Брат направился
туда и обнаружил сестру в обществе мужчины, который вызвал в нем суевер-
ный ужас. Генрих готов был повернуться и бежать отсюда: перед ним ока-
зался его двойник. Те же густые курчавые волосы, тот же узкий овал лица;
рот, глаза, нос были его, ничем не отличалась от Генриховой и фигура;
особенно потрясло его то обстоятельство, что неведомый двойник был и
одет в точности, как он.
А сестричка стояла, положив руку на плечо незнакомца, - так она с
детства клала руку на плечо брата, - и говорила, почти касаясь, его ще-
ки, как несчетное число раз говорила, касаясь дыханием щеки Генриха.
Страшнее же всего было то, что его, Генриха, она не видела и не слышала,
хотя их разделяло едва ли шесть шагов, хотя он нарочно шаркал ногами по
полу, чтобы привлечь ее внимание. Он ущипнул себя: да точно ли он здесь
присутствует телесно, точно ли это он сам? Или какое-то колдовство лиши-
ло его земной оболочки?
"Бедный брат, - думала тем временем Екатерина, - Духи, конечно, су-
ществуют, бывает и колдовство. Но сейчас я тебя просто обманываю, и мне
искренне жаль, что приходится это делать. Я разодела моего милого кузе-
на, научила его, как вести себя, и вот притворяюсь, будто ты для меня -
все равно, что воздух. А на самом деле - нет никаких причин для твоего
смятения. Сравни-ка себя с нашим двоюродным братом! Если отбросить чисто
фамильное сходство, то это лицо без прошлого, жизнь не оставила на нем
никаких следов. Он только и знал, что охотиться в своих лесах. А ты? Ах,
братец, хоть ты и очень молод, но страдания, борьба и раздумья уже оста-
вили на тебе свой отпечаток. Перестань строить из себя шута, и твой взор
сразу станет печальным и хитрым, милый братец. И нос у тебя с тех пор
еще больше загнулся к губе, не очень, но все-таки. В эту минуту ты счи-
таешь, что на тебя никто не смотрит, и рот чуть кривится оттого, что ты
слишком долго притворялся. Но как красивы эти впадины на висках - они у
тебя от рождения. Хотя бы даже ничего в тебе не было, кроме них, сердце
мое, я бы все равно любила тебя. Как раз такие впадины есть и у нашего
кузена. Я не могу поверить в то, что полюблю его, но если это все же
случится, то из-за твоих висков!"
Девушка встала, наконец она обратила к нему лицо, строгая и ясная,
как будто сама Жанна смотрит на него. Только в ее широко раскрытых гла-
зах стояли слезы; слезами задернулись и его глаза. Екатерина сказала: -
Господин брат мой, вы давно не виделись с нашим дорогим кузеном. Он час-
то навещает меня, и мы говорим о вас, ибо не смеем надеяться, что вы ра-
ди встречи с нами оставите ваше привычное общество.
- На это обратили бы внимание, - возразил Генрих, - а вам, наверное,
известно, дорогая сестра, что я не общаюсь с гугенотами, тогда как вы
принимаете очень многих. И было бы слишком неосторожно, если бы сейчас
три особы из нашего дома долго беседовали тайком в уединенной королевс-
кой прихожей.
При этом он взглянул на кузена. Тому стало не по себе, Генрих реши-
тельно взял его под руку и проводил до двери. - А теперь говори, Катрин,
- сказал он, вернувшись. Она сначала взглянула украдкой на телохраните-
ля. А тому почему-то, взбрело на ум встать в самых дверях, широко разд-
винув ноги, словно он вознамерился никого сюда не пускать; к ним он по-
вернулся спиной. Тогда сестра сказала:
- Там, дома, тебя ждут.
- Знаю. Но я ведь пленник. Сторожевые посты усилены, все больше шпио-
нов следят за мной. Тем, кто ждет, придется еще потерпеть.
- Их терпение уже иссякло. Они считают, что ты для них погиб. Д'Алан-
сон занял твое место, не забудь! И это наши единоверцы на юге, ты пойми!
Тамошний губернатор и умеренные католики действуют заодно с протестанта-
ми: они вместе хотят поддержать Конде, если он с немецкими войсками
вторгнется во Францию. Провинции, которые лежат у него на пути, уже на
его стороне. Все зреет, все сдвинулись с места, только ты сиднем сидишь.
Наша мать пожертвовала своей жизнью, а теперь другой - не ты! - пожинает
плоды ее жертвы!
- Я очень несчастен, - вздохнул он и опустил глаза: было почти невы-
носимо обманывать даже сестру. Этот взволнованный, вибрирующий голос,
его испуганное повышение на последних слогах... "Сестра! Сестра! Я ведь
твердо решился и уйду отсюда раньше, чем ты думаешь. Среди тех, кто мне
будет помогать, ни один не знает другого. За эти три года я многому нау-
чился. Моя драгоценная приятельница, старая убийца, сообщила мне по сек-
рету, что Д'Алансон уже не опасен. Нынче ночью она тайком уедет и приве-
зет обратно своего блудного сына. Если бы я раньше срока обмолвился тебе
хоть словом, Катрин, ты бы тоже оказалась замешанной. Я не могу подвер-
гать тебя опасности, Катрин".
Он поднял глаза, в них были кротость и терпение, больше ничего.
- Так ты не хочешь? - спросила она.
- Я не могу, - вздохнул он.
Тогда она подняла руку - у нее были те же длинные, гибкие пальцы, что
и у матери; и так же, как в детстве, когда мать, бывало, рассердится,
она пребольно ударила его по щеке. И он тоже пустил в ход руки, точно
они были еще детьми и жили у себя в деревне, где не только крестьяне, но
и принцы гораздо непосредственнее выражают свои чувства. Он поднял сест-
ру, понес на вытянутых руках к двери и, как она ни старалась вырваться,
решительно посадил ее на шею телохранителю, все еще стоявшему на пороге.
