вия, которым надлежит остаться в нашей памяти столь же сумбурными и вне-
запными, какими они были в действительности; особенно же враждебные на-
падения на войне и в любви. Довольно бесславно, но зато отделавшись
только страхом, вскакиваешь на коня и даешь ему шпоры. В стране ведь
есть великое множество мельниц и пропасть мельничих. Эта мельница меня
так скоро не увидит. А если как-нибудь все-таки проехать мимо?
Новая картина. Мельник Мишо принимает за своим столом короля, король
уже состарился, у него седая борода и шляпа с пером. Ему повсюду пред-
шествует молва о его бесчисленных битвах за королевство. Ему сопутствуют
все его легендарные любовные истории с дочерьми народа. Пять человек си-
дят вокруг стола, все угощаются из большой глиняной миски, перед каждым
- ломти хлеба и кружка с вином. Уже вечер, и от сквозняков, гуляющих по
мельнице, колышутся над головами четыре огонька, горящие на носиках лам-
пы. Позади стоит темнота, свет падает сидящим на грудь, мягко и вкрадчи-
во выхватывает из мрака фигуры людей.
"Король слегка оперся на стол и держит в руке стакан. Все четверо
держат стаканы - кроме мельничихи.
Вот сидит она, уже немолодая, наклонившись вперед, погрузившись в
воспоминания, и не сводит глаз со своего короля, который мечтательно
смотрит вдаль, хотя сидят они друг против друга несколько в стороне от
остальных, на одном конце стола. Поодаль от них двое молодых людей -
дочь и работник мельника, они чокаются, и их взгляды самозабвенно и бла-
гоговейно сливаются. Последним поднимает свой стакан мельник, сидящий на
том конце стола; он размахивает шляпой и поет песню о галантном короле.
Мишо уже седой, преданно смотрит он на своего короля и ободряюще поет
ему, ибо твердо знает, что король любит народ и всех дочерей народа.
И песня дает молодой паре еще раз почувствовать всю силу их любви, а
тем двум, что уже состарились, мучительно и радостно просветляет воспо-
минания. Король, слегка наклонившись и подставив ухо, улыбается, как
тот, для кого все лучшее уже позади. Мадлон тех прошлых дней, только ты
это поймешь! Разве не было тогда хорошо и радостно, несмотря на коварное
нападение мельника? Вы обе, наверно, это испытали. Во всяком случае,
Флеретта - чистый рассвет, роса и цветок - позднее не узнала своего воз-
любленного, а теперь ее уж давно нет в живых.
ВРАГ
Случай на мельнице стал так же широко известен по всей стране, как и
история на бале в Ажене. В прошлый раз губернатор решил, что виновник
всех этих пересудов - его наместник; наместника обвинял он и теперь. Од-
нако Бирон перещеголял своего предшественника. Сама мельничиха, вероят-
но, молчала. Но муж мог напиться и все выболтать; странно было только
одно: та обстоятельность, с какой было использовано его, признание.
Мельника судил суд в Ажене, в том же городе, в котором произошел и пер-
вый скандал. Губернатор охотно бы не дал суду допрашивать арендатора;
однако перед носом у его людей ворота захлопнулись, а на стене расхажи-
вали защитники города.
В тот день маршала Бирона не было в Ажене: он не стал бы действовать
столь открыто. Обычно он избегал того города, который запирал перед гу-
бернатором ворота, а число таких городов все увеличивалось. Он на отда-
вал никаких определенных приказаний. И Генрих едва ли мог бы обвинить
наместника в том вооруженном нападении, которое Стоило ему самому под-
метки, а господину де Морнею - куска кожи на голове и прядки волос. Но
маршал Бирон был мастером интриги, причем сам умел очень ловко оста-
ваться в тени - способность, довольно необычная для человека вспыльчиво-
го. Он много читал; быть может, коварству его научили книги, хотя другие
благодаря чтению скорее сохраняют душевную чистоту. Как бы там ни было,
но он постарался создать губернатору худую славу и не только в смысле
его любовных связей. Ходили слухи, что хотя Генрих и совращает женщин,
но главное - покушается на жизнь мужчин. И не один дворянин перестал до-
верять ему; среди них были и те, чью жизнь и имущество Генрих защищал от
убийц и поджигателей. Ведь человека нравственно распущенного легко обви-
нить и в отсутствии справедливости, хотя в этом деле заслуги губернатора
перед его страной были очень велики.
И Генрих не мог не видеть, что его почитают все меньше, не только
из-за его любовных похождений, но и как правителя и военачальника. Еще
немного, и он опустится до уровня князя, не имеющего ни веса, ни вели-
чия, - только имя и титул. И тогда всю власть заберет в свои руки Бирон.
В провинции Гиеннь он уже достиг ее, Генриху до сих пор не удавалось ов-
ладеть городом Бордо. Наместник со своими многочисленными рейтарами и
ландскнехтами позволял себе иной раз даже вторгаться в королевство На-
варрское. И вот Генрих сидел в своем замке в Нераке, как затравленный
зверь. Он даже не созывал свой тайный совет из страха выказать слишком
сильную ярость, а тем самым и обнаружить свою слабость. В те дни старые
друзья оказывали ему особенно неоценимые услуги; им Генрих мог по край-
ней мере довериться во всем и открыть свою душу, даже свой бессильный
гнев и тщетные планы мести; даже лить слезы отчаяния позволял он себе
перед ними.
Однажды вечером они сошлись вместе, и каждый из них вел себя согласно
своему характеру. Дю Барта гремел в беспредметном гневе, Агриппа
д'Обинье уверял, что самое простое - это возобновить войну с французским
двором. Но ведь и так было ясно, что поведение Бирона объясняется лишь
тем, что его поддерживают при дворе. Не случайно король Франции засылал
к Генриху послов, призывая его опять вернуться в лоно католицизма. И еще
прозрачнее было выражено требование, чтобы он явился ко двору и сам заб-
рал оттуда королеву Наваррскую. - Сир! Чует мое сердце, что тогда мы вас
здесь увидим не скоро! - Агрипна сказал это очень кстати. Этих немногих
слов было достаточно, чтобы перед Генрихом сразу возникли былые опаснос-
ти Лувра и мадам Екатерина, склоняющая над своим костылем зловещее лицо.
От таких воспоминаний ужас и возмущение неудержимо росли, и Генрих скоро
бы дошел до того, что приказал выступать. Во главе своих войск он дви-
нулся бы на своего наместника. Но уже в пути протрубил бы отбой, ибо к
нему успел бы вернуться присущий ему здравый смысл. Он удержался от
столь ложного шага, хотя дю Барта горячо настаивал, ссылаясь на слепоту
и испорченность человеческой природы. Тут заговорил Филипп Морней:
- Сир! У вас есть враг - это маршал Бирон. Не спрашивайте, чьим при-
казом он руководствуется или хотя бы прикрывается. Почему, восстанавли-
вая против нас короля Франции, он будет здесь действовать иначе и не
восстанавливать "мелких землевладельцев? Он клевещет на вас, он старает-
ся очернить вас в глазах крестьян и королей, ибо жаждет вытеснить вас из
этой провинции и остаться в ней полновластным повелителем. Но вы, сир,
видите перед собою все королевство. А такой Бирон ничего не видит дальше
своей провинции. И на этом вы должны его поймать, побить его тут
собственным оружием!
- Я сделаю из него посмешище! - воскликнул Генрих. - И как мне могло
прийти в голову объявить ему войну!
Он взял Морнея под руку, вывел в открытую галерею и повторил, как
всегда крупно и, быстро шагая: - Вот у меня и опять есть враг! - При
этом он думал о мадам Екатерине, своем старом враге. Морней заявил:
- Мы неизбежно встречаемся с тем врагом, которого нам посылают небе-
са, и это всегда бывает именно тот враг, который нам нужен. - Так обычно
говорят друзья, но от этого нам не легче.
- Ну и враг! - воскликнул Генрих. - Разрубить собственной лошади мор-
ду! Да еще хромает!
- Маршал не только хитер, - продолжал Морней, - он и любопытен: вечно
носит с собой аспидную доску и, что услышит, сейчас же записывает.
- Он хромает и сильно пьет, - сказал Генрих, - и печень у него
больная, скулы на лице так и торчат. Ребятишки убегают от него, когда он
взглянет на них невзначай своими недобрыми глазами. Ему только детей пу-
гать, он старик - пятьдесят лет, не меньше. Да, Морней, наградили меня
небеса врагом, я все-таки заслужил получше.
- Надо быть благодарным и за такого, - отозвался Морней, и они расс-
тались.
Губернатор тут же начал странную войну против своего наместника. Куда
бы тот ни приехал, за обедом и ужином велся счет выпитым бутылкам, осо-
бенно же тем, которые он опустошал между двумя трапезами. Губернатор не-
устанно заботился о том, чтобы в стране стало широко известно, какой
охотник до вина маршал Бирон. И вот вскоре люди уже сами стали добав-
лять, что маршал-де провалялся всю ночь в шинке у большой дороги, ибо
находился в гаком состоянии, что добраться до города никак не мог. Эти
слухи и позорные подробности восстановили против наместника прежде всего
дворянскую молодежь, ибо она уже не пила без меры: только у старшего по-
коления сохранилась эта привычка. Молодые люди поступали, как Генрих:
свой завтрак и обед они запивали большим стаканом вина. Если Генрих по-
сещал хижину крестьянина, он прежде всего собственноручно нацеживал себе
кубок вина из бочонка; но делал это не столько от жажды, сколько ради
своей популярности в народе. Бедняки никогда не видели, чтобы он был в
подпитии, и на этом основании решили, что губернатор крепче их, хотя они
с утра до ночи только и думали о том, как бы перехватить стаканчик. Поэ-
тому они и смотрели сквозь пальцы, если одна из их дочерей рожала от не-
го ребенка.
С тех пор как вышли из обычаев пиры, дворянская молодежь предпочитала
распутничать, вообразив, что ей удалось заменить пьянство более утончен-
ными удовольствиями. Молодые люди уверяли, что хотя и то и другое назы-
вается пороком, Но распутство предпочтительнее, ибо в нем участвует не
только тело, но и дух, так как, чтобы распутничать, нужны храбрость и
сообразительность. Пьянство же - порок самый низменный и грубый, чисто
земной и плотский, от него рассудок тупеет, да и другие способности уга-
сают. Бирон корит губернатора только за то, на что сам уже не способен.
А если он мастер выпить, так этим могут похваляться разве что его немец-
кие рейтары!
Бирон заносил такие разговоры на свою аспидную доску и, объезжая зам-
ки, отвечал, что все его поколение было-де столь же добродетельным, как
и он сам, да, он женился, будучи непорочным. И хотя такие разговоры про-
исходили обычно после обеда, он в подкрепление своих слов обходил вокруг
стола на руках. Если кто вглядывался попристальнее, то замечал, что Би-
рон опирается даже не на ладони, а всего лишь на большие пальцы. Он ссы-
лался не только на свои силы, которые ему удалось сберечь, но главным
образом на слова Платона. Ибо сей греческий мудрец запрещает детям вино
до восемнадцати лет, до сорока же никому не следует напиваться. После
сорока он считает это простительным, полагая, что с помощью вина бог
Дионис возвращает стареющим мужчинам их былую жизнерадостность и доброе
расположение духа, так что они даже решаются снова танцевать. Бирон и в
самом деле повел хозяйку в танце, что, однако, не помешало ему несколько
позднее оставить замок, кипя страшным гневом.
Генрих, который обо всем узнавал, готов был пожалеть чудака. Он при-
вык так много размышлять о своих врагах, что доходил чуть не до любви к
ним. Однако враг относился к этому иначе. На попытки Генриха оказать ему
дружеское внимание маршал отвечал не грубостями, но колкостями. Стараясь
завоевать расположение старика, Генрих посылал ему отличные книги, кото-
рые печатались по его специальному заказу. Печатник короля Луи Рабье был
осведомлен о последних усовершенствованиях в его искусстве. Вопреки же-
ланию города Монтобана, с которым Рабье был связан обязательством, гу-
бернатор взял его к себе на службу, подарил дом и пятьсот ливров; за это
