Это предрешено свыше. - Что, именно, - знали только он да, жена. Оба,
поняли это совершенно ясно после тех ночей, проведенных в Озе.
Пребывание в этом городе, столь насыщенное скрытым, смыслом, сделало
их наилучшими друзьями... По возвращении в Нерак королеве Наваррской бы-
ло предоставлено завести себе двор по своему желанию, и даже сделать из
своего повелителя изысканного молодого щеголя, кем он и становился не
раз, когда того требовали обстоятельства. Теперь он был им в течение де-
сяти месяцев, носил самые дорогие одежды из Голландии бра из Испании,
сплошь бархат да шелк, пурпур да золото. Своей королеве он накупил одних
вееров десять штук; один сверкал ярче, другого. Доставал, ей душистую
воду, самые роскошные платья и даже перчатки, сделанные из цветов. Дер-
жал для нее карликов, чернокожих пажей, птиц "с островов". У нее была в
парке "Ла Гаренн" своя часовня, где она слушала обедню; потом (устраива-
лись приемы под колеблющимися кронами, деревьев; там была музыка, были
стихи, были танцы, служение прекрасным дамам, и в прозрачном воздухе
парка все казалось проникнутым какойто светлой и стройной простотой. В
те дни в Hepaitg, под колеблющимися кронами деревьев, придворные изыс-
канно томились и безрассудно мечтали. Очень ясным было небо, серебряным
его свет, и кроткими были вечера..."
Души размягчались: пусть оружие ржавеет без употребления. Генрих са-
молично сделал полный перевод записок Цезаря о войне с галлами, а также
о гражданской войне. Перья он получал из Голландии, чернила из Парижа,
бумагу золотил его камердинер. Он любил, чтобы у книг были роскошные пе-
реплеты; он уже тогда приказывал украшать их, когда сам ходил - еще в
поношенной куртке. Он всегда требовал для духа прекрасной формы: в
письмах, распоряжениях и даже в песнях, которые впоследствии пели по его
желанию - солдаты во время битв, он выказывал себя тем лучшим писателем,
чем больше учился великим деяниям; одно совершал он ради другого, да вы-
разительное слово так же рождается из души, как и прекрасное деяние,
В эти несколько месяцев он и держался и чувствовал себя, как будто он
- человек вполне сложившийся, бесспорный наследник своих владений, мира
и счастья, а ведь этого на самом деле не было, и радостное сновидение
кончалось вместе с парком "Ла Гаренн", за оградой которого начинались
поля. И все-таки - как он был счастлив, что может хоть на некоторое вре-
мя сделать свою Марго повелительницей придворных и галантного короля -
это был он сам, - что от него а ее честь пахло благовониями и что его
зубы были позолочены. К тому же он выписал сюда для нее из замка в По
"красивейшую мебель и серебряную посуду; Сима Марго во время посещения
замка нашла там старинные арфы: быть может, в старину другие дамы своей
игрой на них облегчали душу, так же как теперь Маргарита Валуа, которая
никогда еще за свою бурную жизнь не знала, что такое равновесие, и лишь
здесь обрела его.
Она не раз с недоумением проводила рукой по лбу. Как, до сих пор ни
одного отравленного, ни одного заколотого кинжалом? Никто меня не сечет,
и даже мои страсти не беспокоят меня? Мне не надо ни спускать моего бра-
та д'Алансона на веревке из окна, ни самой искать приключений? Унижения,
притворство, эти ужасы вокруг меня, это мучительное томление во мне са-
мой - неужели все миновало? Нет, я в самом деле здесь. Она провела по
лбу своей чудесной рукой: он уже снова был ясен, и королева этого двора
шла танцевать с чинными дворянами и фрейлинами, которые держались удиви-
тельно пристойно. Певуче звучала музыка, пламя свечей чуть колебалось от
легкого ветерка, веявшего в открытые окна; мягкой были эта музыка, свет,
ветерок, мягкими были сердца и лица. Танцы и благосклонность ко всем,
Марго коротает долгую ночь слегка влюбленная, неизвестно в кого. Она
могла бы каждому подставить губы для поцелуя, но целует она только свое-
го повелителя.
То же испытывают все при Наваррском дворе, даже сестра короля, а она
ведь такая строгая протестантка. И хотя она слегка прихрамывает на одну
ногу, молодая Екатерина учит молодого Рони новому танцу, и все завидуют
этой чести. Она даже на время забывает о своей единственной страсти, не
вспоминает про кузена в его лесу и, заглушив укоры совести, разрешает
легкомысленному Тюрену ухаживать за нею, точно это пустяки, мелочь. Ведь
и ее дорогой брат Генрих живет и любит как хочет, будто так и нужно. Но
долго это продолжаться не может.
ПЕРВЫЙ
Оправившись после приступа печени, Бирон стал злобствовать сильнее,
чем когда-либо; он решил, что бдительность губернатора усыплена, и изо
всех сил старался оклеветать его перед королем Франции. Канцелярия На-
варры и Филипп Морней только тем и были заняты, что опровергали его до-
носы. Становилось ясно, что скоро уже нельзя будет продолжать эту расп-
рю; помощью одной только переписки. Королева Наваррская взяла на себя
часть забот о его судьбе. Если женщина в первый раз за всю свою жизнь
по-настоящему счастлива, а у ее возлюбленного повелителя есть враги, -
чем может она ему помочь в борьбе с ними? Она открывает ему все, что ей
удается выведать, она становится необходимой ему.
И если король Франции, в уединении своей комнаты, будто бы высказы-
вался пренебрежительно о своем зяте Наварре, это тут же становится из-
вестным Марго; а когда у нее не было свежих новостей, она что-нибудь
придумывала. Она ненавидела своего брата-короля, он всегда только обижал
ее; поэтому надо было восстановить против него и Генриха. Ведь ее тоже
задевают те оскорбления, которые наносятся ее повелителю. Герцог Гиз
позволял себе издеваться над ним, даже ее дорогой братец д'Алансон
участвовал в этих насмешках, и все это происходило у госпожи Сов, а ведь
когда-то Сов считалась ее подружкой. Марго видела перед собой лукавую
усмешку коварной фрейлины, и тем труднее ей было повторить самой сказан-
ные там слова, особенно - прямо в лицо своему повелителю.
Среди ее фрейлин была одна совсем юная, почти девочка, и глубоко ей
преданная, а именно Франсуаза, из дома Монморанси-Фоссе. Ее прозвали
Фоссезой, Генрих называл ее "дочкой", в угоду ему начала ее звать так и
Марго, хотя знала, что Генрих питает к Фосеезе не совсем отеческие
чувства. Ибо юная фрейлина рассказывала все своей глубоко чтимой короле-
ве, а если и не все о том, как ее пытаются совратить, то описывала самым
подробным образом, как она сопротивляется. Это робкое создание Марго и
посылала к нему с самыми рискованными сведениями: произнесенные детскими
устами, они должны были возмущать его тем сильнее. Короче говоря, в зам-
ке Лувр над ним смеются из-за того, что он до сих пор не смог завладеть
приданым своей супруги, а в том числе и несколькими городами в его
собственной провинции Гиенни. Бирон держал ворота этих городов на запо-
ре. - Дорогой мой государь! - говорила робкая девочка, преклоняя колени
перед Генрихом и с мольбой воздевая руки. - Возьмите же, наконец, прида-
ное королевы Наваррской! Покарайте, пожалуйста, гадкого маршала!
Он и сам решил это сделать, но остерегался открывать свои намерения
женщинам. И даже когда его войска уже были стянуты и готовы к походу, он
не выдал себя ни единым словом и провел последнюю ночь перед выступлени-
ем в, спальне своей королевы. Потом ускакал, держа розу в зубах, словно
ехал на турнир, или на веселое; состязание. Если его план не удастся.
Марго не, будет по крайней мере нести никакой ответственности и не пост-
радает. Все его дворяне были бодры и веселы, как и он; опять наступил
май, и все они были влюблены и называли этот, поход походом влюбленных.
Д'Обинье и, даже трезвый РОНИ уверяли вполне серьезно, что город Каор
следует штурмовать хотя бы из одних "рыцарских чувств к дамам. Генрих
открывался лишь тому, кто сам способен был его разгадать: а это мог,
только Морней. Все дело в том, чтобы на всех путях и дорогах стремиться
к одной и той же цели и, невзирая на изменчивость людей, и явлений, ос-
таваться верным внутреннему закону. Но этому не научишься. Это должно в
нас, жить: оно идет из далей былого и уводит в дали грядущего. Целые
столетия... видит перед собор господь", когда смотрит, на, подобного че-
ловека. Поэтому Генрих; столь спокоен и столь загадочен" ибо ничто не
делает человека таким таинственным и непостижимым, как внутренняя твер-
дость. -
Было жарко, в виду города, который предстояло взять приступом, войско
сначала утолило жажду из родника, бившего в тени орешника. Затем все,
принялись за работу, которая была нелегкой. Город Каор - с трех сторон
окружали воды реки. По, и гарнизон защищал его именно оттуда, ибо с чет-
вертой стороны и, подойти было страшно - столько препятствии возвели на
подступах - к стенам; они не давали даже подобраться к городским воро-
там. Однако два офицера из войска короля, Наваррского - мастера по части
подрывов - тайко осмотрел и инженерные сооружения; маленькие чугунные
ступки набивали порохом, приставляли вплотную к препятствию и поджигали
фитиль. В одиннадцать часов вечера, пользуясь тем, что, небо затянулось
грозовыми, тучами, войско незаметно вступило на, укрепленный мост, кото-
рый никем не охранялся. Впереди шли оба офицера с подрывными снарядами.
При их помощи были уничтожены все заграждения, поставленные на мосту, в
городе взрывов не слышали - их заглушали раскаты грома. Несколько отсту-
пя, чтобы не попасть под летящие обломки, следовали пятьдесят аркебузи-
ров, затем Роклор с сорока дворянами и шестьюдесятью гвардейцами, а за
ними король Наваррский вел главные силы, состоявшие из двухсот дворян и
тысячи двухсот стрелков.
Ввиду того, что это было дело новое, ворота удалось взорвать лишь
частично. Несколько солдат проползли в образовавшуюся брешь и уж потом
расширили отверстие с помощью топоров; от этих ударов жители города
проснулись и стали звать своих защитников. И вот весь город вооружается,
гудит набат, и в темноте, над головами штурмующих, проносятся всевозмож-
ные метательные снаряды - кирпичи, булыжники, факелы, поленья. Слышен
лязг, звон и скрежет ломающегося оружия. "Бей!" - доносятся крики, но
глотки уже хрипят, задыхаясь. В тесноте противники схватились насмерть.
Четверть часа продолжается рукопашный бой, и нападающие вот-вот проигра-
ют его, но тут появляется Тюрен, он ведет еще пятьдесят дворян да триста
стрелков, и с их помощью король Наваррский проникает в самый город... '
Однако дальше он не двигается. Впереди - большое здание, в нем засели
все защитники и удерживают наступающих в почтительном Отдалении. Тем
временем рассвело, войско Генриха тоже заняло дома. Солдатам было запре-
щено грабить, король Наваррский грозил за это расстрелом, и действи-
тельно нескольких солдат расстреляли. Всю ночь у его людей маковой ро-
синки во рту не было, и спать пришлось стоя; рядом с ними на окнах лавок
лежало их оружие и доспехи. Солдат ждало новое утро и новый тяжелый рат-
ный труд: надо пробиваться вперед через дворы и улицы, пока не останется
десять шагов до самой крепости. Но не продвинулись они дальше и в этот
день, а потом снова наступила ночь. Третий день грозил наибольшей опас-
ностью, ибо к Осажденным должно было подойти подкрепление, и следовало
любой ценой не Допустить о гряд до города и уничтожигь его. Еще один
день" ушел на подготовку штурма, а на пятый, когда крепость наконец пала
среди грохота и дыма, наступающим пришлось преодолеть в самом городе,
одну за другой, четырнадцать баррикад.
Так был взят Каор и выполнена исключительно тяжелая задача. Ее, без
всякого толку и смысла, еще затрудняли упрямые жители - просто из нена-
висти к противной партии и лишь затем, чтобы король Наваррский не стал
еще сильнее. Именно потому успех этого дела принес Генриху больше славы,
