se risquer au fond d'une pensee tourmentee tout en restant apte a
reprendre cette serenite d'ame dans laquelle s'accomplissent les grandes
actions genereuses, et meme les simples realisations commandees par le
bon sens.
Поучение
Несчастье может даровать неожиданные пути к познанию жизни. Казалось
бы, столь высокородному принцу не суждено было в удел такое обилие
бедствий. Бесстрашный, равнодушный ко всем предостережениям, он попал в
беду, как попадаются в капкан. И ему не вырваться; тогда он решает изв-
лечь пользу из своего нового положения. Отныне жизнь показывается ему с
иных сторон, нежели те немногие, которые зримы для счастливцев мира се-
го. Суровы уроки, которые она ему преподает, но насколько же глубже они
проникают в душу, чем все, что занимало его в дни безмятежного неведе-
ния! Он учится настороженности и скрытности. Это всегда может приго-
диться, а с другой стороны, ведь ничего не теряешь, отирая плевки униже-
ний, выращивая в себе ненависть и видя, как умирает любовь, когда ею по-
мыкают. При некоторой одаренности все это можно охватить мыслью так, что
превратится оно в стойкий опыт души. Немного погодя эти бедствия приве-
дут его на путь сомнения во всем; но, побывав в шкуре угнетенных, моло-
дой государь, прежде ничего не ведавший, сделается человеком мудрым,
трезвым и снисходительным - столько же от доброты, сколько от презрения;
вместе с тем, действуя, он окажется способным судить самого себя.
До того он слишком много суетился без смысла и толку, а теперь начнет
совершать поступки лишь по зрелом размышлении, остерегаясь чересчур не-
посредственных порывов, И если тогда можно будет о нем сказать, что ум
его выше страстей, то этим он будет обязан своему былому плену, когда он
проник в их истинную природу. Правда, потребовалась необычайная выдерж-
ка, чтобы не пасть во время столь долгого испытания. Лишь натура уравно-
вешенная и наделенная чувством, меры Может безнаказанно подражать рас-
путным нравам этого двора. И лишь такая натура способна, отважно погру-
зиться в пучину мучительных дум и все же сохранить в себе силы и вер-
нуться к душевной ясности, при свете которой совершаются и великие дея-
ния, полные благородного великодушия, и повседневные поступки, внушенные
всего лишь здравый смыслом..
VI. НЕМОЩЬ МЫСЛИ
НЕЖДАННЫЙ СОЮЗ
Что это случилось с Марго? Она вдруг заявила о своей готовности по-
мочь бегству и того и другого - короля Наваррского и своего брата
д'Алансона. Пусть один из них, переодевшись в женское платье, сядет ря-
дом с ней в карету, когда она будет выезжать из Лувра. Она имела право
взять с собой провожатую, и той разрешалось быть в маске. Но так как
беглецов было двое и ни один не хотел уступить другому, то план этот не
осуществился, как и многие другие. Впрочем, Генрих никогда в него и не
верил. Ведь уж сколько таких планов сорвалось. Он нашел, что Марго пре-
лестна в своем великодушии, и только потому не отказался сразу же. Видя,
как велико несчастье Генриха, она пожалела о том, что некогда сама выда-
ла его матери. Он был тронут, хотя и угадывал крывшиеся за всем этим
личные побуждения: желание отомстить мадам Екатерине за смерть своего Ла
Моля.
Даже во время торжественного погребения Карла Девятого, через сорок
дней после его смерти, Генрих только и думал о том, как бы удрать. Была
сделана еще одна попытка, - предполагалось, что Генрих уедет из Лувра на
лодке и переправится на тот берег. Неудача вызвала в нем бешеную ярость,
он стал выкрикивать самые нелепые угрозы, но на этом дело и кончилось.
Отныне к нему могли подъезжать с самыми соблазнительными выдумками -
Генрих относился к ним совершенно спокойно. Ни следа прежней опрометчи-
вости. Правда, когда такие предприятия обсуждаются слишком долго, все в
них становится сомнительным, не только исполнимость самого плана, но и
его желательность. Это верно как для планов побега, так и для всех слу-
чаев жизни. Наварра советовался много и со всеми. Ночью у него были для
этого женщины, днем мужчины. И каждый из них мог думать, что Генрих его
развлекает, или дурачит, или почтительно выслушивает. Одни видели в нем
придворного весельчака, другие искали возвышенные чувства, но он всех
водил за нос. Даже когда изредка дарил кого-нибудь своей откровенностью,
то старался, чтобы это было потом разглашено и послужило его успеху. И
пользовался любым случаем, чтобы лишний раз выразить свое восхищение пе-
ред мадам Екатериной. Послушать его, так Варфоломеевская ночь - шедевр
мудрой политики. Вопрос только в том, что было гениальнее со стороны ко-
ролевы: убить Жанну и Колиньи иди даровать Генриху жизнь.
- Со временем, когда я стану умнее, - говорил
Генрих, - я, вероятно, пойму и это. Правда, я и до сих пор не знаю,
какими судьбами я еще жив, но моя мать и адмирал были принесены в, жерт-
ву ради достижения тщательно продуманной цели. Только дурак мог бы зата-
ить в сердце месть. А я просто молод и любознателен.
Старуха узнала об этом, и если даже она поверила ему хотя бы наполо-
вину, то сама эта ненадежность Генриха пленяла ее. Его же влекло к Меди-
чи как раз то, что он находился в ее власти. Оба испытывали друг к другу
любопытство и держались настороже, как бывает только при опасности.
Иногда она пускалась в необъяснимые откровенности. Так, однажды вечером
призналась, что он далеко не единственный ее пленник.
Не свободен даже король, ее любимчик. Она держит его в, своей, власти
с помощью волшебных зелий, пояснила Медичи и подмигнула.
Король Генрих - третий французский государь, носивший это имя, - при-
ехал из Польши переодетым. Когда он был в Германии, они могли бы захва-
тить его.
Однако там этого не сделали. Здесь же, в его собственном замке, Лув-
ре, французский король оказался в плену у своей матери и ее итальянцев,
которым удалось пролезть в канцлеры и маршалы. Только иноземцы, откро-
венно призналась она своему другу Наварре тридцатого января, под завыва-
ние ночного ветра и дребезжание оконных стекол, любой нацией должны пра-
вить только иноземцы. Пришлый авантюрист никогда не побоится пролить
кровь чужого, народа. А если пришлого не найдется, так пусть этот народ
пропадает пропадом. Таков закон, он непреложен, благополучие развивает в
нациях легкомыслие. Особенно французы - эти любители всяких памфлетов.
Лучше, если люди дрожат, чем зубоскалят.
- Вот уж правда-то, мадам! - воскликнул Генрих с воодушевлением. - Но
как бы вы стали награждать поместьями всех ваших соотечественников, ко-
торые перебрались во Францию, если бы не существовало верного средства:
когда нужно, вы приказываете удавить одного или нескольких сидящих в
тюрьме французских поместных дворян.
Мадам Екатерина прищурила один глаз, как бы подтверждая справедли-
вость его слов.
- Среди удавленных вами, поместья которых вы отобрали, был даже сек-
ретарь вашего сына, короля.
- Попробуй только сказать ему об этом! Ни у кого еще не хватило сме-
лости.
Так говорила старая королева, ибо в минуты особого доверия называла
своего королька на "ты". Она наградила его шлепком и продолжала совсем
другим тоном - лукаво и вместе с тем таинственно.
- Королек, - начала она. - Ты вот мне подходишь. Я давно за тобой
наблюдаю и убедилась, что небольшое предательство тебя не испугает. Люди
слишком в плену у предрассудков... А что такое в конце концов преда-
тельство? Умение идти в ногу с событиями! Ты так и делаешь, потому-то
твои протестанты тебя и презирают - по всей стране и в стенах Лувра, хо-
тя тут их осталась какая-то горсточка.
Генрих испугался: "Что подумают обо мне господин адмирал и моя доро-
гая матушка? Вот я сижу и слушаю эту старуху, а надо бы взять и удавить
ее. Но все еще впереди. Я медленно подготовляю свою месть, она будет тем
основательнее".
Однако на его лице не отразилось ничего, кроме готовности служить ей
и простодушного сочувствия.
- Вы правы, мадам, я совсем испортил отношения с моими прежними
друзьями. Поэтому, мадам, я тем более хотел бы снискать ваше расположе-
ние.
- Особенно, если тебе, малыш, позволят в награду немножко порез-
виться. Ты вот теперь играешь в мяч с Гизом и умно делаешь, хотя он и
наступил на лицо мертвому Колиньи. Ты должен также сопровождать его каж-
дый раз, когда он будет выходить из Лувра.
- Он часто выходит. Чаще всего выезжает верхом.
- Выходи и выезжай вместе с ним, - чтобы я знала всегда, где он был.
Ты сделаешь это для меня?
- И мне тогда тоже можно будет выезжать из Лувра? Каждый день? За во-
рота? Через мост? Все, что вы прикажете, мадам, будет исполнено!
- Не воображай, будто я боюсь этого Гиза, - презрительно добавила ко-
ролева. А ее новый союзник убежденно подхватил: - Кто еще, кроме лота-
рингца, способен так хвастать своими телесами? Отпустил себе белокурую
бороду, а народу это нравится!
- Он дурак, - так же убежденно продолжала Медичи. - Он подстрекает
католиков. И ему невдомек, на чью мельницу он воду льет! На мою же! Ведь
мне скоро опять понадобится резня: протестанты не дают нам покоя даже
после Варфоломеевской ночи. Что ж, получат еще одну. Пусть Гиз подзужи-
вает католиков, а я разрешаю тебе поднять гугенотов. Рассказывай тем,
кто в Париже, что их вооруженные силы бьют нас по всей стране. К сожале-
нию, в этом есть доля правды. А провинции ты дай знать, что здесь скоро
вспыхнет мятеж; и пусть он вспыхнет! Согласен? Ты сделаешь все, как на-
до, королек?
- И мне можно будет переезжать через мост? И ездить на охоту? На охо-
ту? - повторил он и рассмеялся: так велика была чисто ребячья радость
пленника.
Мадам Екатерина, глядя на него, улыбнулась с высокомерной снисходи-
тельностью. Даже самая многоопытная старуха не всегда учует в искренней
радости ту долю хитрости, которая в ней все же скрыта. Любой пленник,
когда он прикидывается еще более приниженным, чем требуется, поступает
правильно; тот, кто ожидает своего часа, должен вести себя как можно
скромнее и неувереннее.
Когда Генрих вышел от своей достойной приятельницы, он тут же за
дверью натолкнулся на д'Обинье и дю Барта. Оба они давно не показывались
вместе. Это было бы слишком неосторожно. Тут они не выдержали: ведь их
государь так бесконечно долго беседовал с ненавистной убийцей. Генрих
стал для них загадкой. Хотя они любили его по-прежнему, но совсем не
знали, насколько ему можно доверять.
Генрих сказал недовольным тоном: - А я не ожидал встретить вас перед
этой дверью.
- Да, сир, мы охотнее встретились бы с вами в другом месте.
- Но это нам запрещено, - добавил один из них.
- Д'Арманьяк не пускает нас к вам, - пояснил другой. Охрипшими голо-
сами, перебивая друг друга, они начали жаловаться: - Вы все забыли, во-
дитесь только с новыми друзьями. Но это же недавние враги. Неужели вы
действительно все позабыли? И кому вы всем обязаны, и даже за кого долж-
ны отомстить?
Слезы брызнули у него из глаз, когда они напомнили о мести. Но он от-
вернулся: пусть не видят этих слез. - Новый двор, - сказал он, - любит
веселиться, а вы все еще продолжаете грустить. При Карле Девятом и я был
бунтовщиком, да что толку? Месть! Что вы понимаете в мести? Если от-
даться ей, она делается все глубже, глубже, и наконец почва уходит
из-под ног.
Все это говорилось в присутствии охранявших Лувр швейцарцев, которые
бесстрастно смотрели перед собой, будто не понимали ни слова.
Оба старых товарища заворчали: - Но если вы ничего не предпримете,
сир, тогда будут действовать другие - небезызвестные участники Варфоло-
меевской ночи. Они не унимаются ни при этом развеселом дворе, ни в церк-
вах. Вы бы послушали, что они там проповедуют.
- Они требуют, чтобы вы обратились в католичество, иначе прикончат
еще и вас. Ну что ж, обратитесь! Я это уже сделал.
