шу я не могу отдаться в руки.
- А вот он отдался мне в руки, - заявил голосдвойник. - И он не
единственный, кто хочет бежать вместе со мной и поднять в стране восста-
ние. Он повсюду кричит о том, что даже не знал о Варфоломеевской ночи.
Другие молчат, но боятся они ничуть не меньше. Почему это я должен пере-
числять для эхо всех тех, кто мне предлагал дружбу и поддержку? Только
двух я назову, ибо их носители не заслуживают ни малейшей пощады.
- Это... - Генрих торопил, задыхаясь, свой собственный голос.
- Это... - продолжал голос, - господа де Нансей и де Коссен. Они бо-
ятся, как бы королева-мать не приказала их убить: ведь тех, кто служил
орудием, частенько устраняют. Оба негодяя будут за меня, это только воп-
рос денег.
- Spem pretio non emo [16]. "He плачу за надежду наличными", - отоз-
вался настоящий Генрих. Однако у подставного уже был готов ответ из
классиков: - "Пусть истинна простой, бесхитростною будет". - Затем пояс-
нил: - Самый понятный язык для подобных господ - это звон и блеск золо-
тых монет. Я не сидел сложа руки и приготовил кошелек с золотом. Не ус-
пеет забрезжить день, как кошелек будет вручен кому следует на мосту у
ворот. И тогда они широко распахнутся и выпустят меня. Эти двое сами
пойдут со мной, и немало других примкнут к нам. Я стану сильным, и никто
не остановит меня.
Настоящий Генрих все же сказал себе: "Я не плачу за надежду наличны-
ми". Но понимал он также и другое: слишком многое было уже начато и под-
готовлено, слишком многие в это посвящены. Потому-то он и сказал "да, я
хочу" и сделал все, чтобы ответ его не прозвучал нерешительно или слиш-
ком поздно.
НЕНАВИСТЬ СБЛИЖАЕТ
Ночная затея кончилась плачевно, и ее единственным результатом было
то, что Генрих и Агриппа некоторое время дулись друг на друга. Они прок-
рались в Луврский колодец, когда рассвет еще не наступил; там они стали
ждать вместе с другими закутанными фигурами, предпочитавшими остаться
неузнанными, ибо каждый не доверял соседу. В караулке под воротами дре-
мотно теплился красноватый свет, и несколько раз в городе начинал зво-
нить колокол - низкий, гулкий его звук еще стоял у всех в ушах после не-
давней резни. Но, может быть, именно сейчас этот звон и спас немногих
собравшихся во дворе гугенотов, которые не открывали себя и не шли под
ворота. Поэтому, как только начало светать, капитану де Нансею пришлось
пройти во двор самому. С ним был его приятель де Коссен, и они прежде
всего предоставили д'Обинье сунуть им кошелек с деньгами. Тогда они зая-
вили, что кони оседланы и стоят за воротами: пусть господа идут на мост
первыми, а они не замедлят к ним присоединиться.
И все-таки Генриху не хотелось вступать впереди всех в тесную подво-
ротню - уж очень она напоминала западню. Пришлось идти обоим предателям.
Вдруг кто-то преградил им дорогу: - Господа де Нансей и де Коссен, я
арестую вас! Вся очевидность говорит за то, что вы подкуплены и хотели
дать гугенотам возможность бежать. - Тут же началась свалка; в бледном
свете зари трудно было разобрать, кто с кем дерется, пока чья-то рука не
схватила короля Наваррского за руку: оказалось - д'Эльбеф. Этот молодой
человек из Лотарингского дома и был тем, кто заявил, что арестует преда-
телей. Он принялся убеждать короля Наваррского: - Вспомните, ведь я ког-
да-то старался оттащить вас от ворот - и очень вовремя. - "Он, бесспор-
но, прав. Варфоломеевской ночи никогда бы не было, если бы я его послу-
шался. Теперь-то я понимаю!" Так говорит себе Генрих, он верит дружеским
чувствам этого юноши, хотя д'Эльбеф и принадлежит к дому Гизов. Он берет
под руку нового друга. А старый друг Агриппа, прихрамывая, плетется сза-
ди, ибо в свалке и его слегка помяли. Генрих указывает на него:
- Вон умник, который заманил меня в ловушку. А деньгами эти два него-
дяя, наверное, с ним поделятся. Знаю я гугенотов.
- Особенно вероломны и неблагодарны гугенотские государи, - заявил
бедный Агриппа, пораженный в самое сердце столь чудовищным подозрением.
Он тут же остановился, а те двое продолжали свой путь.
- Сир, - предостерегающе обратился д'Эльбеф к Генриху, опиравшемуся
на его руку, - не давайте гневу затуманить ваш ясный разум. Бедный Аг-
риппа поступил необдуманно, он был слишком доверчив. На будущее и то и
другое возбраняется как вам, так и вашим друзьям, а потому и мне. Каждый
день придется нам отвращать какую-нибудь беду, которая нависнет над ва-
ми. На этот раз вам повезло. Но могло случиться и так, что оба предате-
ля, подняв крик и шум, схватили бы вас на мосту. Они надеялись, что ко-
ролева-мать им простит их великие услуги в ночь резни и они смогут спас-
ти свою жизнь.
- Это верно, - согласился Генрих. - Сейчас в Лувре есть только два
способа сохранить ее: или бежать, или выдать меня. Об этом мы должны
помнить каждую минуту.
- Да, неизменно, - повторил д'Эльбеф.
В этот же день Генрих заметил, что д'Алансон избегает его. Причиной
был его неудавшийся побег, а среди закутанных фигур наверняка находился
и Двуносый. Тем неуязвимее он был: всякий отвечает за себя, а мое дело
сторона.
Господа де Монморанси состояли в родстве с адмиралом Колиньи. Но они
были католиками и поэтому достаточно влиятельны при дворе, чтобы уже те-
перь заступиться за протестантов, за их жизнь и веру. И при создавшемся
положении они делали все, что было в их силах. Маршал неизменно ссылался
на мнение всего мира о Варфоломеевской ночи, которая как-никак, а имела
место. Но играть на этом можно было лишь до тех пор, пока не поступили
вести из Европы, и уже самое большее - пока длилась первая вспышка него-
дования. Оказалось, что возмущены более отдаленные страны, вроде Польши,
и более слабые - протестантские немецкие княжества. А Елизавета Английс-
кая подошла к событиям столь по-деловому, что стало ясно: она в таких
начинаниях кое-что смыслит. Поэтому на ее счет мадам Екатерина скоро
совсем успокоилась. Отчасти всерьез, отчасти из какого-то дерзкого задо-
ра она даже порекомендовала своей доброй приятельнице устроить на своем
острове такую же резню, - конечно, среди католиков.
В конце концов мадам Екатерина снова начала показываться всему двору.
В ее облике уже не было, как раньше, какого-то налета таинственности, он
стал будничнее: просто любящая мать собирает вокруг себя всех своих де-
тей и ни для кого не Делает исключения, ведь это было всегда ее искрен-
нейшим желанием. - Если бы хоть одного из вас не оказалось на месте, я
бы не знала покоя, - заявила она с обычным своим простецким прямодушием
и без тени насмешки. И как непринужденно, даже доброжелательно стала она
в один прекрасный день разглядывать Наварру и Конде, которых до тех пор
не желала замечать! Генрих испугался и насторожился. А она принялась
расспрашивать обоих, как идет дело с их наставлением в истинной вере. -
Хорошо идет, - заявил Генрих. - Я уже знаю все, что знает мой учитель.
Милейший пастор сам сделался католиком, только когда почувствовал, что
Варфоломеевская ночь неизбежна. Блажен, кто научился правильно рассчиты-
вать.
- Научитесь и вы! - отозвалась мадам Екатерина.
Она окинула его взглядом и небрежно уронила: - Королек! - И это при
всем дворе, а Генрих отвесил поклон - сначала ей, затем ее двору, и
двор, глядя на него, хохотал, отчасти по глупости. Однако многие, содро-
гаясь, поняли, каково положение Наварры, и издевались над ним, только
оберегая собственную шкуру.
Тогда мадам Екатерина и выдала себя. Весь день перед тем она незамет-
но наблюдала за "корольком", хотя и притворялась, будто не обращает на
него ни малейшего внимания. А тут она махнула рукой, чтобы все отошли от
ее высокого кресла, и Генрих остался перед нею один".
- Вы на второй же день сделали попытку бежать.
Господа де Нансей и де Коссен награждены мной за свою бдительность.
- Я вовсе не пытался бежать, мадам. Но я рад за обоих господ. - Он
кивнул им, заметив в толпе их злобно усмехающиеся лица.
- Сколько мне с вами еще предстоит хлопот! Как мать и близкий друг, я
предупреждаю вас! - Мадам Екатерина изрекла это поистине материнским то-
ном, что все присутствующие могли подтвердить. А Наварра всхлипнул, по-
том, запинаясь, проговорил: - Никогда, мадам, не хотел бы я оказаться
вдали от государыни, подобной самым прославленным женщинам римской исто-
рии.
Так закончилась эта глубокомысленная и назидательная беседа. Она нес-
колько возвысила Генриха в глазах двора, в ту минуту на него смотрели с
меньшим презрением. Ведь человеку каждый день приходится быть иным, если
он вынужден разнообразить свои хитрости. Для разнообразия Генрих решил
прикинуться послушным, но туповатым. От него потребовали, чтобы он напи-
сал письмо бургомистру и старейшинам протестантской крепости Ла-Рошель с
приказом распахнуть настежь ворота перед комендантом, которого им приш-
лет король Франции. И состряпал в высшей степени простодушное послание,
так что те, зная его характер, конечно, не попались на удочку. В ре-
зультате протестантская твердыня была через несколько месяцев осаждена,
и всему королевству стало ясно, что Варфоломеевская ночь ни к чему не
привела. Свалить врагов - дело нехитрое; но надо обладать уверенностью,
что они не поднимутся вновь и не окажутся при этом вдвое сильнее. Что-то
в этом роде сказал или буркнул себе под нос Карл Девятый, когда из про-
винций стали приходить дурные вести.
Карлом владела безысходная тоска. Ночью ему являлись привидения, он
слышал вновь глухие звуки набата, как в ночь резни, а с реки неслись в
ответ стоны и вопли. Кормилица-протестантка отирала ему пот, а пот-то
был кровавый; так, по крайней мере, уверяли в замке Лувр. Утешить бедня-
гу-короля удалось только его неунывающему кузену Наварре.
- Зачем вешать нос, милый братец. Сейчас в замке Лувр стало простор-
нее и живем мы дружнее. Те, кто попали в ловушку, - дураки. Я их всех
уже позабыл. Если не ошибаюсь, твоя сестрица наставляет мне рога; но мне
открываются богатейшие возможности отплатить ей тем же. - Тут он при-
щелкнул пальцами и повернулся на каблуках, которые носил несколько выше,
чем принято.
Затем он улегся в постель, уверяя, что нездоров, и на самом деле был
горяч и весь в поту. Врачи осмотрели его по приказу мадам Екатерины и
были вынуждены признать, что он действительно болен, хотя и качали при
этом головами. Но ведь можно заболеть лихорадкой и от одного нежелания
идти к обедне, - подожди еще, ради бога! "Если это уж непременно должно
случиться, то отсрочь еще хоть чуточку, господи! Молю тебя, сделай так,
чтобы я слег по, настоящему, пошли и мне кровавый пот или даже привиде-
ния. Пусть мои четыреста заколотых дворян обступят мое ложе. Уж лучше
это, чем идти к обедне".
Однако роковой день все приближается. И вдруг оказывается, что вот он
и забрезжил. И тогда мы покидаем наше убежище и неожиданно чувствуем в
себе силы встретить его. Это случилось двадцать девятого сентября, в
день святого Михаила, и рыцари ордена окружили Наварру, когда он шел в
церковь. Его глаза были опущены, и даже в сердце своем не замечал он
толпы, которая стояла вдоль дороги и пялила на него глаза, - может быть,
с презрением, может быть, оплакивая... Переодетые гугеноты следовали за
ним, виде - ли, как тяжел был его шаг, и потом рассказывали по всей
стране о том, сколь невыносимо притесняют их любимого вождя. Он же всю
дорогу думал о своей матери и об адмирале.
Он думал: "Дорогая матушка, они нажимают на меня, еще немного - и я
отдам приказ, чтобы наша страна, Беарн, отреклась от твоей веры. Мне
придется изгонять твоих пасторов, а это все равно, как если бы я
собственной рукой изгнал тебя, дорогая матушка! ' Господин адмирал, ва-
шим сыновьям и племянникам пришлось бежать переодетыми. Вашу супругу
