- И что же делать?! - воскликнул Муромцев. - Бог умер, искусство умирает,
Красота возможна лишь мгновениями, и нигде на земле надежды нет! И что же
делать!
- А вот когда, - ответил Олег, - будет самая жуткая, последняя
безнадежность, как у Цветаевой, но ты не повесишься, а останешься жить, вот
тогда начнется самое главное.
- Я это и так знаю, Олег. С этого сейчас начинают. Я просто прикидывался.
Извини, - вдруг спокойно сказал Муромцев.
Мелькнула станция, и поезд опять исчез во тьме тоннеля.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Через несколько дней Олегу позвонил Трепетов и спросил, нашел ли он
человека, которого можно было бы "посмотреть". Олег слегка замялся, а потом
ответил, что один по крайней мере сейчас есть, и договорились встретиться.
Олег имел ввиду Виктора Пахомова.
Виктор появился в Москве недавно: раньше он жил по областным городам, и
даже бродяжничал. Но он совершенно не походил на бродягу: чисто одетый,
всегда в аккуратном костюме и при галстуке, выбритый, с холодным и
интеллектуальным лицом. Кончил он где-то факультет иностранных языков.
Худой, высокий и молчаливый, и уже лет сорок было ему, одинокому. Его
прошлая жизнь была никому не известна в Москве. Но он рассказывал иногда об
этом страшном событии: его мать погибла во время ташкентского землетрясения.
Это случилось так. Они жили вдвоем в маленьком домике, неожиданно он
проснулся и вышел во двор, а через минуту дом обрушился, и его мать была
задавлена на его глазах.
- Почему не я? - говорил он однажды Олегу, с которым у него сложились
почти дружеские отношения. - Конечно, я был молод. Но ведь я мертв. Зачем же
жить мертвому?
И он улыбнулся тогда прямо в лицо Олегу, медленно засмеялся: смех у него
был пугающий и сдержанный, за которым словно нарастал бешеный взрыв - злобы
и ненависти, но к кому? Может быть, ко всему живому на земле. А может быть,
и к самой жизни. У Виктора часто была на лице эта медленная жуткая улыбка,
которая неизвестно во что могла разрядиться. Поэтому с ним немного опасно
было общаться.
Но и в гневе, и в страдании его серые глаза были в глубине холодными,
даже когда переполнялись ненавистью.
Впрочем, он любил петь и иногда пел старинные сентиментальные романсы.
Вне этих вспышек он был терпим, но отстранен. Однако его признавали во
многих кругах "подпольного" мира Москвы за исключительную личность: это
чувствовалось всеми.
И когда он читал среди друзей стихи Сологуба, многим становилось не по
себе от страсти и от глубины его проникновения в подтекст:
"Когда я в бурном море плавал И мой корабль пошел ко дну, Я так воззвал:
" Отец мой, дьявол, Спаси, помилуй, я тону".
И та медленная, но уже еле уловимая улыбка не сходила с его губ во время
чтения.
Впрочем, иногда его закованные большие глаза наполнялись слезами; но были
ли это слезы? И они не мешали ему улыбаться.
- Да, я умер, - осторожно говорил он Олегу. - Вся загадка в том, что я
умер. И я не могу найти свое собственное Я. Я потерял его и умер поэтому.
Вот с таким человеком и решил Олег познакомить Сашу Трепетова.
Жил Виктор необычно даже для "неконформистов": не имел нужных документов,
комнаты, прописки. Ему помогали, как могли и чем могли. Немного подрабатывал
он переводами, взятыми на другое имя.
Некоторое время он жил у Олега и спал под столом: оттуда протягивались
его длинные худые ноги.
- Олег, почему ты привязался ко мне? - донесся один раз из-под стола его
голос.
- Я же страшный человек, и никому не сделал добра.
Где-то в провинции он даже сидел в тюрьме: за отсутствие прописки. Но
начальник прогнал его, испугавшись речей Пахомова, особенно в том смысле,
что ему все равно, где жить.
- Иди, иди отсюда, - тревожно говорил ему начальник. - Я тебе вот пятерку
на дорогу дам.
И Виктор ушел, худой, величавый и неизменный. После этого он попал в
Москву и случайно познакомился с Олегом, потом с Ларионом Смолиным, и таким
образом его ввели в "неконформистские" круги...
Олег встретился с Трепетовым в молочном кафе на улице Горького. Он
слышал, что Трепетов почему-то любил порой назначать важные свидания в
молочных кафе. В Беркове и Закаулове не было необходимости - всю главную
тяжесть "знакомств" брал на себя Олег.
Саша встретил его уже другой, веселый и оживленный, но сквозь эту
"оживленность" пробивалась вдруг какая-то несоизмеримость, которая пугала
Олега.
С Виктором уже договорились; он жил недалеко от центра, где его приютил
одинокий двадцатисемилетний человек, живущий в двухкомнатной квартире вместе
со старушкой соседкой, которая по доброте душевной привязалась к Виктору и
даже подкармливала его.
Этого одинокого человека звали Игорь Кравцов. Был он художник, собиратель
икон, бард, чуть-чуть юродивый, и кроме того обладал некоторыми
суперсенсорными способностями. Эта "чуть-чуть юродивость" делала его
особенно популярным среди подпольного мира. Он был один из тех редких людей,
которые не только по-настоящему привязались к Виктору, но и могли терпеть
его - до определенной грани. Игорь - по сердечной "отключенности" - даже
пытался свести его с одной своей знакомой.
Но та насмешливо сказала:
- Ты еще попроси меня переспать с ним, из милосердия. Но я не скорая
помощь. И потом я не умею спать с трупом, даже поющим Вертинского.
В общем, она не поняла предложения Игоря.
...В этом визите Саши ни Виктор, ни Игорь не видели ничего удивительного.
Все время происходили новые встречи. Но они слышали кое-что о Саше, и это
немного волновало их. Но, конечно, Виктор и не подозревал об истинной цели
посещения.
Они поджидали гостей на кухне; соседки не было...
Саша церемонно и даже как-то встревоженно поздоровался с Виктором и долго
жал ему руку, хотя нелюдимый Пахомов тут же попытался вырвать ее.
Водка на этот раз была отвергнута.
- Вот и замечательно, - обрадовался Саша, потирая руки. - Давно пора
прижать немного этот наш национальный порок. Никогда не забуду, как из-за
него испортил отношения с академиком Бредовым... Давайте-ка лучше чайку?!
- С пирогами. Пироги у меня есть всегда, - растерянно пробормотал Игорь.
- Вот и чудно.
Потом произошла непонятная суетня: передвигали стол, что-то доставали,
заходили к Игорю в комнату, поправляли...
И когда, наконец, уже надо было садиться за стол, Игорь, немного
нервничая, вдруг осторожно прошептал на ухо Олегу:
- Ты знаешь, он исчезает.
И незаметно кивнул на Сашу.
- Что?! - ужаснулся Олег, вдруг вспомнивший рассказы про суперсенсорность
Игоря.
- Что ты мелешь? Куда исчезает? Очнись!
- Исчезает и все. Временами его нету.
- Не пори вздор. Видишь, вот он.
Игорь побледнел и съежился. Но пироги были на славу. Саша не уставал их
расхваливать.
- Всегда бы нам блины да пироги, а водку - временами, - приговаривал он.
- Не каждый день...
Почему-то чуть-чуть взбудораженный Виктор захотел тут же петь.
- Он любит только петь и молчать, - заметил Олег.
- Петь и молчать, - заключил Саша. - Я могу слушать только Лидию
Русланову. Но молчание я могу слушать любое. А как, Виктор, вы любите
музыку? - чуть удивленно спросил он, взглянув на него.
- Не очень. Она меня пугает.
- Пугает? Это уже неплохо. Чем?
- Не знаю.
- Я говорю о музыке не только как об искусстве, - Саша улыбнулся. -
Скажем, как... об особой... не только магии... а больше. Кроме того, должен
быть в сознании, внутри Я, один пласт...
- Нет, нет, по большому счету музыка меня даже отталкивает, "пугает" не
совсем то слово. - Виктор вдруг стал разговорчив, что с ним случалось редко.
- У меня много других забот. Найти в самом себе высшее бессмертное "Я" -
цель человека на земле... Бога - внутри себя...
- Ну, ну, - опять удивился Саша и развел руками. Пока происходил этот
разговор, Игорь тихонечко отвел Олега в сторону и прошептал:
- У него нет ауры.
- Что?!!
- Я ведь могу ощущать ауру вокруг человеческого тела. Ауру, которая
отражает и состояние души тоже. Но это первый человек, у которого нет вообще
никакой ауры.
Я даже не знал, что такое может быть. Кошмар, что-то мне не по себе, надо
притупиться.
Олег захохотал.
- Что за бред?! Проверь свои способности. Что же, у него нет обычной
души?
Такого не может быть. Ты еще скажи, что он ходит без головы.
- А вот сейчас он опять такой, как люди.
- Ты путаешь что-то. Духовидец бедный! И не заори, неудобно.
Игорь опять съежился и ушел в себя. Олег прошептал ему:
- Он просто вне твоего восприятия.
- Молчи!
- Блажен тот, кто любит и труп, и живое тело, и день и ночь, -
послышалось им...
- Знаете что, Саша, погадайте нам, хотя бы по руке. Например, Виктору, -
вдруг высказался подошедший Олег, поглядел на стол, где не было водки.
Тут уж Саше снова пришлось изумиться.
- Чем я обязан паскудной славе гадателя? - спросил он. - Среди такой
компании, - он подчеркнул.
- О, о Вас многое говорят... - прошипел из своего угла вернувшийся Игорь.
Он пил чай из блюдца, и большие уши его горели. Но потом он смутился и
взглянул исподлобья.
- Так вы хотите, Виктор?
Мертвенно-странная, медленная улыбка прошла по лицу Виктора.
- Вообще нет. Но чтоб вы: пожалуй.
- Это очень просто, - заметил Саша. - Меня, кстати, почему-то не первый
раз просят об этом. Люди заинтригованы днем своей смерти. Они тайно влюблены
в него.
Но вот беда: как только я взгляну на руку, линии на ней исчезают...
- Как у мертвецов! - ахнул Олег.
- Я не говорю, что они исчезают физически. Но они исчезают для моего
восприятия.
И рука делается чистой.
- Что это значит? - холодно спросил Виктор.
- Это может значить самое разное. Например, простой вариант: стоит ли так
сильно интересоваться иллюзиями? Всеми этими так называемыми событиями
жизни?
- Увы, - неопределенно согласился Виктор.
- А если уж кому очень надо, я могу порекомендовать отличного
профессионала, астролога в традиционном смысле. Ибо те, кто в современном
плане, потеряли самое важное. Но не советую. Пора, пора избавиться от мании
жизни! Пора!
И Саша, рассмеявшись, взял аппетитный кусок пирога.
- Ну, а может ли быть гадание о том, что будет со мной после смерти? -
спросил Олег.
- Почему нет? Но приучайтесь думать в парадоксальных категориях и никогда
не забывайте об уровнях, о разнице между ними... Итак, разумеется, может.
Ведь это все зафиксировано, на одном уровне, обычно недоступном -
определенно и навечно, причем с учетом свободы воли, на других -
неопределенно, только игра возможностей, но все-таки... Лишь эти последние
квазификсации люди и могут воспринимать, но порой получается точное
совпадение...
- Но для вас - и те послесмертные, условно выражаясь, "линии", путь и
"квази-зафиксированные", приблизительные, с возможностью перемен, конечно,
тоже исчезнут?
- Исчезнут, исчезнут, - добродушно кивнул Саша.
- Но все-таки, где это откопать? - захохотал. Олег. - Две минуты жизни
отдал бы за то, чтобы увидеть, например, свое будущее воплощение. Наверное,
хорош будет монстр. Так как же? Не у того ли профессионала?
- Нет уж, за этим, пожалуй, надо съездить в Индию, - вздохнул Саша. - Но
не торопитесь, Олег. Не все ли равно, какое воплощение. И где, в каких
мирах, ибо здесь вы уже не повторитесь. Не советую тратить время на
второстепенное.
- Но как же жизнь, жизнь, жизнь! И будущая!
- Да что вы, Олег, все заладили: жизнь да жизнь. Дунул, и ее нет, вашей
жизни, - засмеялся Саша не без странной иронии по отношению к собственным
словам. - Эко мастерство иллюзии разгадывать. Не шутите уж. Лучше давайте и
