Борис позвонил - сначала Лариону, и застал его дома, в его однокомнатной
квартире на Таганке, где он жил один. Ларион тут же согласился повидать
нового "пациента" - каждый человек в его глазах был полусумасшедшим,
нуждающимся в особом лечении. О Саше он раньше ничего не слышал. Но поставил
условие, что если встречаться сегодня вечером, то у цирка в парке культуры и
отдыха им. Горького.
А потом - в ресторан. Ночью же можно посидеть и в его квартире на
Таганке.
- Вы знаете, Борис, мою любовь к цирку, - говорил Ларион в трубку. -
Обожаю цирк. И у меня много знакомых среди клоунов. Цирком я не могу
пожертвовать даже ради душевнобольных. Билетов вы уже не достанете.
Встретимся у цирка после окончания...
- Я тебе перезвоню, - ответил Боря и тут же набрал номер Трепетова.
К его удивлению Саша тоже был дома, свободен, и с явным удовольствием
одобрил идею цирка. "К тому же я люблю ночные встречи", - добавил он.
В результате поздно вечером Олег и Борис поджидали Сашу у выхода из
летнего цирка. Представление еще не кончилось, и сквозь ненадежные стены
цирка слышался нелепый древний рев тигра, свист бича и аплодисменты.
К полному удивлению Олега и Беркова Саша пришел не один. За ним ковыляли
трое:
один был инвалид, на костылях; второй напоминал карлика, хотя карликом не
был; третий был красив, здоров, кудряв, в тельняшке, и настоящий богатырь,
или во всяком случае гармонист. Все они довольно почтительно шли за Сашей.
- Кто это? - ужаснулся Олег, не удержавшись.
- Ничего, ничего, господа, - спокойно и весело ответил Саша.
Он был, как всегда, просто одет, словно работяга, в дешевом пиджачке и в
рубашке нараспашку. Не хватало ему только кепочки.
- Это мои друзья далекой юности, со школы. Но они подросли. Нам они не
помешают.
- Ну и ну, - робко ошеломился Берков.
- Ничего. Ребята тоже хотят в ресторан. Я им не могу отказать в
удовольствии.
Представляю: Степан, Юлий и Вадик.
И ребята, нисколько не смутившись, уже пожимали руки нашим
неконформистам.
Вероятно, они где-то тоже были неконформисты. Инвалида звали Степан;
"карлика" - Вадик; а красавца - Юлий.
Берков и Олег переглянулись. Олегу показалось, что "ребята" чем-то
напоминают каких-то потусторонних чудовищ, разудалых, кудрявых и выскочивших
из тьмы. Хотя, как будто бы, по крайней мере в отношении внешних форм, все
было в порядке: ну, инвалид, без ноги - что в этом особенного; другой вроде
бы слишком маловат ростом, но толком не разглядишь; это тоже бывает,
красавец же вообще был не в меру розовощек и радостен.
Этот, последний, пожалуй, вызывал самое большое подозрение.
В это время раздался свисток, и толпа повалила из цирка. Тут же мелькнул
и Ларион, согнуто-оживленный, ухмыляющийся, поблескивая своей лысиной. Но и
он немного опешил при виде таких "гостей". Но тут же пришел в себя,
покачнулся и быстро взглянул на луну. Состоялось энергичное знакомство.
Ларион, вообще говоря, немного сникал после цирка, точно это зрелище
забирало его энергию. Но гости подхлестнули его, хотя в то же время
чуть-чуть обескуражили.
Гурьбой пошли к ресторану.
- Где это вы их выкопали, Саша? - тихо спросил Олег.
- Из ближних к нам регионов, - был ответ.
И после паузы Саша добавил:
- Да, они чудесные ребята. И кстати говоря, по-прежнему очень
интеллигентные.
Ресторанчик оказался уютным, полу-безумным, и весь в зелени. Как ни
странно, народу было в нем не так много. Дородная официантка озаботилась:
- Где же мне это вас обслужить, таких боевых ребят? Вы у меня назавтра
водки не оставите в ресторане, - улыбнулась она.
- Что вы, мы - тихие, - успокоил ее Саша.
Расположились за двумя столиками, соединив их. Заказ получился весьма
благостным и чинным: много закуски и всего по одной бутылке водки-вина на
брата, не считая пива.
Первый тост предложил розовощекий Юлий. "За наше братство!" - выпалил он.
Олег и Берков, не удержавшись, опять переглянулись. Но выпили. Степан,
инвалид без ноги, сразу же предложил второй тост: "За Бодлера!" Это
прозвучало точно короткий удар грома: настолько это противоречило его
физиономии, почти уголовной. Ларион хихикнул, а Олег сказал, что тогда не
чокаться, так как приходится пить за покойника."Степа и хочет выпить за него
именно как за покойника, а не как за поэта! - заметил Саша. - Как поэта он
его даже не знает".
"Из какого сумасшедшего дома их привезли?" - подумал Ларион,
развеселившись.
Фонтан мрачного юмора так и захлестал из его уст. Досталось и подпольному
писателю Геннадию Семенову, интеллектуалу и эстету, который предпочитал
однако писать рассказы про идиотов. "Это у него от мистицизма, - усмехнулся
Ларион. - Разочарован в уме. Он считает, что в мировом уме, а на самом деле
- в собственном".
Олег заметил, что Саша на сей раз ведет себя совершенно иначе, чем при
встрече с Виктором. Трепетов был тих, далек, не задавал парадоксальных
вопросов и скорее только наблюдал.
Олег сам исподтишка поглядывал на Сашино лицо: оно казалось ему уже не
таким закрытым, как раньше. Черты его были обыкновенны, но глаза - были в
высшей степени необычны. Олег видел: временами в них таился какой-то
бесконечный разум, который потом вдруг исчезал, уступая место: чему? Глаза
тогда, после этого ухода, превращались в бездонный путь, в провал, ведущий
неизвестно куда. От такого взгляда становилось не по себе - если этот взгляд
можно было распознать.
Олега однако удивляло выражение непроницаемой странной грусти, которое
иногда возникало на Сашином лице. Он знал, что грусть - это не свойство
сейджей.*** Но это была совершенно особая, из ряда вон выходящая грусть,
может быть, даже грусть как некое средство, так, во всяком случае,
чувствовал Олег, целиком отдаваясь своей интуиции, чтобы проникнуть в суть.
Но суть не давалась, и грусть исчезала с лица.
В таких наблюдениях Олег провел вечер, сам погрустнев, но естественно
по-человечески, по-обычному, и почти не трогая вино. Это была весьма
бредовая пирушка.
- Куда все-таки он нас закинет, - раздумывал Олег. - Не сбежать ли лучше
к Лесневу? Там по крайней мере все ясно: Индия, Бого-реализация, практика.
Обучает высшей медитации. А здесь что? И хорош же сам этот тайный человек,
если Саша таков. Хоть бы взглянуть на него разок. Интересно, отдают ли ему
честь пьяные, как я слышал в одной легенде о нем. Да, да, пьяные, если даже
лежат в стельку, встают и отдают ему честь как генералу неведомого мира, в
котором может быть сами пребывают, когда у них исчезает сознание... Такова
легенда, со смешком. И еще есть другие, более истерические легенды... Но я
слышу зов: зов и зов среди всего этого скрежета...
И он очнулся немного из-за неестественного хохота Вадика. Было почему-то
неприятно, что такой маленький человек может так заливаться.
- Вы - интересные люди, - убежденно говорил между тем Ларион "гостям", не
обращая внимания на Сашу. - Степан, правда, чересчур мрачен. Степан, а
Степан, да не пейте вы так водку! Веселитесь!
- А я и веселюсь, - ответил Степан, и похлопал по костылю.
Темнело, и Олега удивило, что так быстро стало лететь время, как будто
они попали в иное измерение, точно сорванное с цепи. Ресторан был открытый,
на воздухе, и ветер рвался в него, покачивая темные верхушки деревьев.
Посетители исчезали, зал пустел. "Если бы так всегда летело время!.. ого...
мы были бы уже на краю", - подумал Олег.
- Спляшем, Юлий, - внезапно заявил Ларион.
И Юлий, словно повинуясь его словам, сплясал, один, и ветер, дующий с
озера, шевелил его кудрявые волосы. Олег заметил, что во время пляски Юлий
почему-то смотрел в одну точку - неподвижно и тяжело. И это очень не
вязалось с его разудалой пляской; такой угрюмый глаз подходил скорее
покойнику или офицеру, ведущему своих подчиненных в ад. Но когда Юлий кончил
танцевать, взгляд его помягчел, и он, подойдя, даже поцеловал Лариона в
широкий лоб, от чего последний по-девичьи зарделся.
Было много анекдотов, шуток и прибауток. Эти трое - Степан, Вадим и Юлий
- все более и более определяли настрой вечера. Степан больше не поминал
Бодлера, а скорее просто подвывал тоскливые, дремучие песни. И делал это так
обнаженно, что хотелось прильнуть к его тельняшке.
И вместе с тем, во всем этом была непонятная лихость.
Юлий, например, был чудодейственно весел (за исключением, конечно, тех
моментов, когда взгляд его вдруг тяжелел, сосредоточиваясь в одной точке), и
даже болтлив, если называть его странные, несвязные и отнюдь не пьяные
высказывания болтливостью.
Ларион, наконец, утомился от всего этого. Его привычный интеллектуализм
утонул в эдакой беспросветной обнаженности троих гостей. При этом у них
почти полностью отсутствовали всякие соответствия чему-либо существующему на
земле.
Ничему не было конца, и вместе с тем все светилось горячей кровью.
Румянец так и пылал на щеках Юлия, хотя говорил он об отсутствии судьбы.
- Мне страшно с тобою быть, потому, что ты разрушаешь сознание, - сказал
ему вдруг Ларион, и лысина его побелела.
Они сидели друг против друга, за столом, и держали в руках бокалы.
Юлий, развалившись на стуле, бешено захохотал в ответ на такие слова, и
тут же умудрился в хохочущий рот влить добрый бокал водки.
- Что с ним? - шепнул Берков и подмигнул Лариону. Кончив ржать, Юлий
вытер салфеткой красные губы, пропитанные водкой, почему-то извинился и
заплакал. Но плакал он так, что от этого другим становилось ни больно, ни
страшно, ни стыдно
- а только хорошо. Это было так же квази-натурально, как и его хохот.
Поплакав, он опять вытер салфеткой губы, налил водки и, похлопав Лариона по
плечу, весело вымолвил, точно утешая его:
- Ничего, старик, живем!
И всем стало очевидно, что жить, жить надо долго и обязательно без всяких
берегов.
- Пора, братцы, пора! - проговорил вдруг Саша, остававшийся все время в
тени.
Да, действительно было пора. Толстая официантка, прибирая остатки еды,
дружелюбно поторапливала их:
- Ну, вот погуляли, и слава Богу... Глядишь, и завтра то же самое.
Ласковые...
У границ парка, на Крымском мосту, расстались: Саша со своими приятелями
направились к Зубовскому бульвару, а остальные - в другую сторону. Берков
скоро исчез в глубинах метро, а Олег с Ларионом решили закончить вечер на
квартире у Лариона за последней бутылочкой.
Ларион быстро вытащил ее из угла, добавив к ней, к красненькой, ломтики
лимона в сахаре и яблочко. Он отдыхал на диване и быстро протрезвел - от
мыслей.
- Ну как тебе эти мальчики, особенно тот, кудряш? - спросил Олег.
- Тяжелы... - Ларион вытер пот с лысины. - Ты знаешь, не встречал еще
таких...
Нда... Серьезное дело?
- А Саша?
- Совсем иное, это редчайший случай почти полного психического здоровья.
- Ого!.. Жалко вот Муромцева не было.
- А! - Ларион махнул рукой. - Хорошенького понемножку. - И он прибавил,
чуть передразнивая манеру Муромцева: - Вчера с мусенькой поймали черного
кота. Все сделали как полагается: время, луна и прочее. Стали его стричь, а
он так заорал, замяукал, а мы с мусенькой сели на диван и стали
расшифровывать. Он орет, а мы расшифровываем и расшифровываем... И такое
расшифровали, что волосы встанут дыбом.
Ларион хохотнул, заключив:
- Вот в этом и весь Муромцев.
Олег вдруг разозлился:
- Извините, но вовсе не весь. Ты берешь только негативную сторону,
карикатуришь ее и создаешь не реальное лицо, а его черную тень. Это
остроумно, зло, но далеко от сути...
