щекотали мне ноги, а телом он прижимался к изгибу моих колен). Он
просыпался со странной пунктуальностью ровно в двадцать минут девятого
утра. Я пробовал было найти какое-либо подходящее объяснение, и при этом
нельзя сбрасывать со счётов ситуацию с "обратной связью", когда именно я
делал первое бессознательное движение, побуждая его к действию. Но как бы
то ни было, время его пробуждения, как тогда, так и до конца его жизни,
будь то лето или зима, всегда оставалось в двадцать минут девятого.
Проснувшись, он подползал к подушке и начинал ласкать мне лицо и шею,
попискивая от удовольствия и любви. Если я не поднимался достаточно скоро,
то он принимал меры, чтобы вытянуть меня из постели. Делал он это
по-деловому, несколько нетерпеливо, с видом нянечки, ухаживающей за
капризным ребёнком. Он вёл эту игру по определённым, самому себе
установленным правилам, но никогда не применял, к примеру, зубов для того,
чтобы даже ущипнуть. И при таких оговорках трудно даже вообразить себе,
как мог бы изощряться человеческий мозг в таком же теле, чтобы превзойти
его в изобретательности. Он начинал с того, что забирался под одеяло и
двигался взад и вперёд по кровати, выгибая спину как гусеница до тех пор,
пока ему не удавалось высвободить края одеяла из-под матраса. Добившись
своего, он продолжал делать то же самое с удвоенной энергией в ногах
постели, где простыни и одеяло держались крепче. Когда всё было распущено
так, как ему того хотелось, он сплывал с кровати на пол, - за исключением
бега по сухой земле, единственное подходящее слово для определения
передвижения выдры- это "плыть", они, так сказать, плывут в направлении
своей цели, - хватался за край одеяла зубами и резкими рывками стягивал
его на пол. В конце концов, так как я не ношу пижамы, я оказывался
совершенно голым на простыне, судорожно вцепившись в подушку. Но и её
ждала та же участь, и вот здесь-то проявлялась вся необычайная сила,
скрытая в его маленьком теле. Он забирался под неё и проделывал несколько
мощных рывков изогнутой спиной, при этом голова и даже плечи у меня
приподымались над постелью. В какой-то миг во время этой процедуры он
неизменно стремился выдернуть подушку, пока я был в подвешенном состоянии.
Всё это было очень похоже на действия шутника, который выдергивает стул
из-под того, кто собирается садиться. Оказавшись в таком неудобном
положении, лишённый покрывала и достоинства, я оказывался вынужденным
встать и одеться, а Мидж при этом наблюдал за мной с таким выражением, как
бы выговаривая про себя: "Ты знаешь, всего этого делать ведь и не нужно
было". В отличие от собак выдры обычно добиваются своего, и они
сосуществуют с людьми, а не живут при них.
Следующая его цель- это ловушка на угрей в ручье. Затем, после
завтрака, прогулка по периметру водной стихии, это на три четверти круг,
образуемый ручьём и морем. Он летел как стрела под водой за форелью в тех
местах, где ручей глубокий и медленно течёт между деревьев, переворачивал
камни в поисках угрей на широких отмелях с блестящей на солнце слюдой
чешуи, скатывался вниз на высоких осыпающихся песчаных склонах, где
гнездятся ласточки, нырял в волны на песчаном пляже и ловил
камбалу-лиманду. Затем, с трудом отвлечённый при помощи всяческих
ухищрений от второго захода, он возвращался домой и, попискивая в экстазе,
зарывался в свои полотенца.
Такая прелюдия к началу дня, когда у Миджа был полный желудок, а у
меня- пустой, по мере того, как у него появились любимые места ловли,
которые он каждое утро прочёсывал всё дольше и дольше, как бы разыскивая
утерянное, стала затягиваться, и полмесяца спустя я не без опаски стал
возвращаться домой один сразу же после того, как он насыщался. Вначале он
возвращался через час-другой, обсушившись, забирался под чехол на диване и
торчал там как круглый дышащий бугор посреди сиденья. Но со временем он
стал задерживаться на ручье всё дольше и дольше, и я начинал беспокоиться
только тогда, когда он пропадал на целых полдня.
В тот год в Камусфеарне было много скота, так как владелец усадьбы
решил поэкспериментировать и стал разводить скот по образцу ранчо
Грейт-Глен.
Большинство животных было черными и так же, как весной в Монрейте, Мидж
как бы обнаружил в них сходство со знакомыми ему водяными буйволами в
болотах Тигра и начинал плясать вокруг них, возбуждённо повизгивая, до тех
пор, пока те не уходили прочь. В таком количестве они представляли для
него слишком грозное зрелище, и через неделю-другую он изобрел себе
средство изводить животных и стал при этом непревзойдённым мастером. С
чрезвычайными предосторожностями он подбирался ползком на брюхе сзади к
огромному телку-однолетку, чей чёрный с кисточкой хвост заманчиво висел в
пределах его досягаемости, затем, как будто бы сильно и нетерпеливо дёргая
за верёвку колокола, он хватал зубами кисточку, изо всей силы дергал за
неё и тут же отскакивал назад, чтобы не быть сбитым копытами. Вначале я
следил за этим занятием с большой тревогой, ибо из-за строения черепа
относительно лёгкий удар по носу может оказаться смертельным для выдры. Но
Мидж рассчитывал расстояние до дюйма, и ни одно копыто даже не зацепило
его. В результате его бесовского чувства юмора скот стал держаться
подальше от дома, что было очень кстати, так как тем самым уменьшало
количество навоза возле него.
В те летние месяцы в Камусфеарне мне нужно было писать книгу, и я
частенько лежал на солнышке у водопада, время от времени вдруг из ниоткуда
появлялся Мидж, выбирался на берег из воды и приветствовал меня так, как
будто бы мы не виделись несколько недель.
У выдр есть святой покровитель, св.Катберт, он же покровитель гаги
обыкновенной.
Он, очевидно, был человеком весьма щепетильным при проявлении своих
милостей, к тому же есть свидетель его общения с ними.
"Он большей частью скитался и проповедовал в наших местах, где стоят
удалённые отовсюду избушки, расположенные на крутых горных склонах, куда
другие и не отваживались ходить, где жили люди, чьё невежество и беднота
не привечали учёных. Частенько в течение целой недели, иногда двух, трёх
или даже месяца он не возвращался домой, а жил в горах и приобщал простой
народ к святым деяниям, действуя как словом, так и собственным примером..."
(Более того, он сам легко уверовал в свои проповеди и остался жить в
аббатстве Колдингхэма на утёсе у моря).
"У него был обычай по ночам, когда остальные отдыхали, выходить на
улицу и молиться, а после долгих бдений до глубокой ночи он возвращался
домой, когда подходило время обычной молитвы. Однажды вечером один из
монахов этого же монастыря увидел, как тот молча вышел вон, и украдкой
последовал за ним, чтобы посмотреть, куда тот идёт и что будет делать.
Итак, он вышел из монастыря с соглядатаем по пятам, спустился к морю, над
которым был выстроен монастырь, вошёл в воду по горло и плечи, и там
совершал своё бдение в темноте читая молитвы в унисон шуму моря. Когда
забрезжил рассвет, он вышел на берег и, став на колени, снова стал
молиться. И пока он молился, прямо из глубин морских вышли два
четвероногих зверя, которых в простонародье называют выдрами. Они
распластались перед ним на песке и стали согревать ему ноги своим
дыханьем, пытаясь обтереть его своим мехом. И когда они свершили это
доброе дело и получили его благословение, они снова скрылись в своих
родных водах. Сам он вернулся домой и пропел положенные гимны вместе со
своими братьями в назначенный час. А монаха, который следил за ним со
скал, вдруг охватил такой страх, что тот еле-еле, спотыкаясь, добрался
домой, рано утром пришёл к нему, упал ему в ноги и со слезами стал просить
прощенья за свою глупую выходку, ничуть не сомневаясь в том, что его
поведение ночью обнаружено и всем известно.
"Катберт же ему ответил: "Что тебя мучит, брат мой? Что ты такого
сделал? Ты выходил затем, чтобы выяснить правду о моих ночных похождениях?
Я прощаю тебе с одним условием: обещай никому не говорить о том, что
видел, до моей смерти." И получив обещание, он благословил того монаха и
отпустил ему как грех за беспокойство, причинённое его неразумным
поступком. И монах молчал о том самоотверженном поступке, свидетелем
которого стал, до самой смерти Катберта, и только тогда взял на себя труд
рассказать обо всём этом."
Теперь мне совершенно ясно, что, какими бы другими достоинствами не
обладал св.Катберт, он заслужил канонизации хотя бы только за своё
долготерпение. Мне известно всё о том, как выдры обсушивают людей. Меня
лично обсушивали столько раз, что даже всех и не упомнить. Как и всё
остальное с выдрами, это происходит, так сказать, шиворот-навыворот. Когда
играешь в мяч со щенком, то ты бросаешь мяч, а щенок приносит его обратно,
и тогда ты снова его кидаешь. Всё это относительно не утомительно и в
порядке вещей. Но если играть в мяч с выдрой, то с самого начала всё идёт
кувырком: именно выдра бросает мяч, и на довольно значительное расстояние,
а человек должен его подносить. С тем человеком, который вначале не
подготовлен к такому ходу событий, выдра обходится довольно терпеливо, но
постоянный и упрямый отказ вызывает отместку. Точно такое же ненормальное
положение складывается, когда выдры вас обсушивают. Выдра ураганом
выскакивает из моря, реки или ванны, смотря по обстоятельствам, в её меху
при этом находится с полгаллона воды, и с невероятным воодушевлением и
усердием она начинает вас обсушивать. Все закоулочки вашего тела, по
мнению добросовестной выдры, требуют тщательнейшего внимания. В качестве
основного полотенца выдра пользуется спиной, она ложится на неё и начинает
энергично, как угорь, корячиться. За удивительно короткое время выдра
становится совершенно сухой, за исключением кончика хвоста, а человек при
этом промокает насквозь без всяких исключений. И бесполезно ходить
переодеваться, через несколько минут выдра снова вылетает из воды,
преисполненная желанием обсушивать людей.
Я почти не сомневаюсь в том, что же в действительности видел тот добрый
монах из колдингхэмского монастыря. Св.Катберт молился у кромки воды, а не
как виделось монаху (следует помнить, что дело было ночью и видно было
плохо), по горло в воде. И именно по состоянию одежды святого, после его
обсушивания выдрами, этот наблюдатель пришёл к выводу о его приверженности
к подводным молениям. И так же очевидно, что именно отпущение грехов, а не
простое благословение, дрожащий и измазанный святой совершал со своими
мучителями. И в свете моего толкования заклинание св. Катберта об обете
молчания очень четко истолковывается, ведь он не мог знать о заблуждении
того монаха, и даже святому не очень-то приятно, если над ним будут
смеяться в таком бедственном положении.
Хоть у выдр, несомненно, есть особое призвание обсушивать людей, они с
удовольствием обсушивают и другие вещи, в частности постели, забираясь
между простынями от подушки до самых ног постели. Высушенной таким образом
постелью нельзя пользоваться целую неделю, а обсушенный выдрой диван
пригоден только в летний зной. Я понимаю, почему св. Катберту приходилось
прибегать к помощи гаг и их тёплому пуху: неcчастному постоянно угрожало
профессиональное заболевание воспалением лёгких.
Эта особенность житья с выдрой по существу даже не приходила мне в
голову до тех пор, пока я не привёз Миджа в Камусфеарну. В Лондоне можно
выпустить воду из ванны, и с помощью большого полотенца вполне обезопасить
выдру перед тем, как она доберётся до гостиной; а в Монтрейте озеро
находилось далеко от дома и, вернувшись от него, он уже был сухой. А в
Камусфеарне, где до моря рукой подать с одной стороны, а до ручья - с
другой, мне не удалось найти другого удовлетворительного решения, кроме
как закрывать дверь в спальню и поворачиваться, так сказать, спиной к
мокрым диванам и креслам.
Рукопись, над которой я работал тем летом, была вся смазана и закапана
как слезами. Как я уже говорил, я иногда лежал на траве у ручья и загорал,
а Мидж, постоянно рыская по ручью от водопада до моря и обратно, то и дело
