- Откуда тебе известно, что это Кеннеди, - перебил я. - Он был так
одет...
- Я подслушивал под дверью, подонок. Я уже тогда мог бы прикончить
тебя, но хотел посмотреть, что ты надумал и куда это ты так торопился.
Может быть, ты думаешь, меня беспокоит, что Ройял отдаст концы? - вне-
запно он замолчал и выругался. Мэри, потеряв сознание, упала прямо на
него. Он попытался удержать ее, но так как героин не является заменой
протеина в том, что касается крепости мускулов, то даже ее легкий вес
оказался ему не под силу. Он мог бы аккуратно положить ее на землю, но
не сделал этого. Внезапно он отступил назад, и девушка тяжело упала на
пол.
Я сделал полшага вперед и с такой силой сжал кулаки, что почувствовал
боль. Я готов был убить его. Лэрри обнажил зубы в волчьем оскале.
- Пойди и подними ее, коп. Иди же сюда и подними ее, - прошептал он.
Я смотрел то на него, то на лежащую на полу Мэри, потом снова на него и
на нее, и руки мои медленно разжались.
- Испугался, коп? Ты ведь даже пожелтел от страха, коп, да? Ты втрес-
кался в нее, коп, не так ли? Ты втрескался в нее точно так же, как в нее
втрескался я и этот педераст Кеннеди, - он засмеялся визгливым фальце-
том, в котором звучало безумие.
- Мне кажется, что с Кеннеди произойдет несчастный случай, когда я
вернусь на ту сторону. Ведь никто не обвинит меня в том, что я застрелил
Кеннеди, увидев, что он ударил Ройяла по башке?
- Хорошо, я согласен. Согласен, что ты герой и великий детектив. Пой-
дем к Вилэнду и покончим с этим.
- Да, с этим давно пора покончить, - кивнул он. Внезапно голос его
стал очень спокойным. Это мне совсем не понравилось. - Но только ты не
увидишь Вилэнда, коп. Ты вообще больше никогда и никого не увидишь, коп.
Я убью тебя, Тальбот. Я прикончу тебя сейчас же.
От волнения у меня пересох рот, словно кто-то провел по небу промо-
кашкой. Я слышал медленные, тяжелые удары своего сердца, мои ладони ста-
ли влажными от пота. Он сделает, что сказал. Нажмет на курок тяжелого
кольта, и даже если ему посчастливится дожить до ста лет, он уже не по-
лучит большего удовольствия в своей жизни. Это конец. Каким-то чудом мне
удалось говорить без дрожи в голосе.
- Итак, ты намерен убить меня, - медленно сказал я. - Почему?
- Потому что смертельно ненавижу тебя. Тальбот, - прошептал он, и в
этом шепоте слышался какой-то дребезжащий, ужасный звук. - Потому, что
ты довел меня. Ты издевался надо мной с первой минуты, как увидел, ты
все время называл меня наркоманом, словно не было других слов, то и дело
интересовался, наполнен ли мой шприц. А еще потому, что ты неровно ды-
шишь к этой женщине, потому, что если она не достанется мне, то не дос-
танется никому. А еще потому, что я ненавижу копов.
Он ненавидел меня. Я видел и понимал это. Даже когда он молчал, рот
его извивался и дергался, как у эпилептика. Он не сказал мне ничего но-
вого. Но сказал то, что никогда не скажет никому другому. И я знаю, по-
чему он стал таким откровенным. Мертвые молчат. Пройдет несколько се-
кунд, и я стану мертвецом. Я умру. Умру, как Герман Яблонский, засыпан-
ный слоем земли толщиной в пятьдесят сантиметров. А труп Тальбота будет
похоронен в воде на глубине более сорока метров. Но когда все будет кон-
чено, не все ли равно, где тебе суждено спать вечным сном. Не облегчало
моих дум и то, что мой конец наступит от руки дергающейся, набитой нар-
котиками массы, маскирующейся под человека.
- Ты непременно хочешь, чтобы я умер сейчас? - мои глаза, не отрыва-
ясь, смотрели на дергающийся на курке палец. Я ни на секунду не оторвал
глаз от этого пальца.
- Конечно, - захихикал он. - Я застрелю тебя в заливе, где не очень
глубоко, чтобы увидеть, как ты плюхнешься в воду и будешь барахтаться в
ней и вопить, пока не охрипнешь. И никто не услышит твоих криков, коп, и
не придет тебе на помощь. Тебе нравится такая смерть, коп?
- Наркоман, - тихо проговорил я. Мне нечего было терять.
- Что? - его лицо превратилось в маску неверия словам, которые он ус-
лышал. Он скорчился над своим пистолетом. В другое время его поза вызва-
ла бы у меня смех. Даже, пожалуй, и сейчас я мог бы рассмеяться ему в
лицо. - Повтори, что ты сказал, коп!
- Наркоман, - отчетливо сказал я. - Ты так накачался наркотиками, что
сам не знаешь, что творишь. Что ты сделаешь с моим трупом? - я впервые
подумал о себе как о трупе. - Ты и оператор не сможете вдвоем вытащить
меня отсюда, а если меня найдут застреленным в радиорубке, станет из-
вестно, что именно ты застрелил меня, и тогда тебе останется только од-
но: побыстрее смыться отсюда, потому что они нуждаются в моих услугах
более чем когда бы то ни было. Ты не станешь популярным, Лэрри, мальчик
мой.
Он согласно кивнул, словно додумался до этой мысли сам.
- Ты прав, коп, - пробормотал он, - здесь я не могу пристрелить тебя.
Мы должны выйти из радиорубки, коп, не так ли? Я застрелю тебя у самого
борта, а потом столкну в море.
- Вот это правильно, - кивнул я. Это было мрачное согласие на акку-
ратное устранение своего собственного трупа, но я не сошел с ума и не
был таким безумным, как Лэрри. Я делал ставку на свою последнюю надежду,
хотя эту игру вполне можно было назвать безумной.
- А потом они будут бегать кругом и искать тебя, - задумчиво сказал
Лэрри, - и я буду бегать вместе с ними, и все время буду смеяться про
себя, думая о том, что твой труп уже, наверное, сожрала акула. Акула бу-
дет плавать среди морских водорослей, а я буду знать, что я хитрее всех
твоих копов.
- Прекрасно, - сказал я. - Оказывается, ты и вправду умный парень.
- А разве нет? - снова захихикал он отвратительным фальцетом. Я по-
чувствовал, что волосы на моей голове встают дыбом. Он пырнул Мэри но-
гой, но она не пошевелилась. - Девушка полежит, пока я вернусь. Я ведь
задержусь ненадолго, правда, коп? Вставай и выходи первым. И помни, что
у меня в руках фонарь и пистолет.
- Буду помнить.
Ни Мэри, ни оператор не шевелились. Я был уверен, что пройдет доста-
точно времени, прежде чем оператор зашевелится. У меня до сих пор болели
кулак и нога. Правда, что касалось Мэри, то тут я сомневался. Не был
уверен в том, что она действительно потеряла сознание. Мне казалось, что
она просто притворяется: уж слишком частым и неровным было ее дыхание
для человека, потерявшего сознание.
- Иди же, - нетерпеливо сказал Лэрри и больно пнул меня пистолетом в
бок. - Выходи отсюда.
Я прошел дверь радиорубки, коридор и вышел через входную дверь на па-
лубу, где по-прежнему свирепствовали ветер и дождь. Входная дверь откры-
валась на защищенную от стихии сторону радиорубки, но не пройдет и мину-
ты, как мы окажемся под бешеным напором ветра. Я знал: когда эта минута
настанет, тогда все и должно решиться. Тогда или никогда.
Все произошло именно тогда. Подталкиваемый пистолетом, уткнувшимся
мне в бок, я завернул за угол радиорубки, низко наклонился и, почувство-
вав первый резкий порыв ветра, рванулся ему навстречу. Лэрри растерялся.
Он не ожидал ничего подобного. Лэрри был слабосильным и к тому же он
стоял, выпрямившись во весь рост. Колеблющийся и раскачивающийся луч фо-
наря на палубе у моих ног яснее ясного говорил о том, что Лэрри нетвердо
стоит на ногах. Возможно даже, что напор ветра отбросил его назад. Я еще
больше наклонил голову и принял такое положение, которое принимает
спринтер, когда он, делая первые два шага стометровки, бросается навс-
тречу ветру. И тут же понял, что неправильно рассчитал силу ветра: вор-
ваться в ураган было равносильно тому, чтобы пробежать сквозь огромную
бездонную бочку, наполненную патокой. К тому же я не учел, что встречный
ветер, дующий со скоростью, близкой к ста десяти километрам в час, соз-
давая непреодолимые препятствия для человека, не может оказать заметного
воздействия на тяжелую пулю из кольта, вылетающую с начальной скоростью
шестьсот метров в секунду. Удалось преодолеть не более семи метров, ког-
да бешено шарахающийся из стороны в сторону свет фонарика выхватил меня
из темноты и замер. Отчаянным усилием удалось одолеть еще около двух
метров. Лэрри выстрелил.
Гангстеры и бандиты - самые плохие стрелки в мире. Обычно они приме-
няют один и тот же метод стрельбы: прежде чем выстрелить, подходят к
своей жертве на расстояние около двух метров и обстреливают ее градом
пуль, чтобы заставить работать на себя закон средних арифметических чи-
сел. Я сотни раз слышал, что эти парни не могут даже с десяти шагов по-
пасть в дверь сарая. Но, видимо, Лэрри никогда не слышал об этом, а воз-
можно, это правило относилось только к дверям сараев.
Если кого-то лягнет копытом мул, то это ничто в сравнении с оглуши-
тельным хлопком выстрела из пистолета 45-го калибра, когда пуля вылетает
из дула, как пробка из горлышка бутылки с шампанским. Пуля ударила в ле-
вое плечо, крутанула меня волчком, опрокинула и отбросила в сторону. Но
именно это спасло мне жизнь. Падая, я почувствовал резкий рывок своего
брезентового плаща, прошитого второй пулей. Лэрри не давал предупреди-
тельных выстрелов. Он стрелял с намерением убить меня.
И он, конечно, убил бы, если бы я хоть пару секунд задержался на па-
лубе. Я снова услышал приглушенный хлопок выстрела из кольта - на расс-
тоянии девяти метров. Я едва слышал его сквозь завывание ветра, но уви-
дел, как от поверхности палубы отлетели искры и прошли в нескольких сан-
тиметрах от моего лица. Потом услышал свист использованных гильз, отле-
тевших от чего-то рикошетом в темноте ночи. Искры вселяли в меня ка-
кую-то надежду, так как это означало, что Лэрри пользуется пулями в ме-
таллической оболочке. Точно такими же пулями пользуются полицейские для
стрельбы в кузова машин и запертые двери. После стрельбы такими пулями
остаются отверстия с совершенно ровными краями, совсем непохожие на от-
верстия с рваными краями от грибообразных мягких пуль. Возможно, что пу-
ля, которой был ранен я, тоже прошла через плечо навылет.
Я поднялся и побежал, не видя, куда бегу. Мне это было безразлично.
Значение имело только одно: не куда бежать, а от чего бежать. И надо бы-
ло убежать как можно дальше. Ослепляющая канонада дождя свистела по па-
лубе, заставляя одновременно плотно закрывать оба глаза. Меня это радо-
вало: если мои глаза закрыты, значит, глаза Лэрри тоже закрыты.
Устремляясь вперед с закрытыми глазами, остановился только тогда,
когда налетел на металлическую лестницу. Я ухватился за нее, чтобы не
упасть, и, не сознавая, что делаю, успел подняться по лестнице метра на
три, прежде чем понял, что поднимаюсь. Я продолжал неуклонно лезть
вверх. Возможно, это был стародавний инстинкт человека: влезть повыше,
чтобы избавиться от опасности, заставившей меня искать спасения на высо-
те. Сознание, что лестница должна окончиться площадкой, на которой я мог
бы дать отпор Лэрри, заставляло меня подниматься все выше. Это был тяже-
лый и изнурительный подъем. Если бы не было этого бешеного ветра, подъем
не был бы для меня слишком тяжелым. Кроме того, я мог пользоваться толь-
ко одной рукой. Левое плечо болело не очень сильно, потому что онемело.
Боль придет позже. Теперь же у меня было такое ощущение, что вся левая
рука парализована, и каждый раз, как правая рука отпускала очередную
ступеньку, чтобы схватиться за следующую, расположенную выше, ветер сду-
вал меня с лестницы, и мои пальцы хватались за следующее кольцо при пол-
ностью вытянутой руке. Затем я должен был, вплотную прижавшись к лестни-
це, подтянуться здоровой рукой вверх, и утомительный процесс начинался
снова. После того, как одолел ступенек сорок, моя здоровая правая рука и
плечо горели, как в огне.
Я набрал в легкие воздуха, закинул руку на следующую ступеньку и пос-
мотрел вниз. Этого мимолетного взгляда было достаточно, чтобы начисто
