именно так. Да и в той комнате на буровой вышке будет по меньшей мере
десять свидетелей, которые готовы принести присягу в подлинности этих
записей и в том, что они не могли прийти из какого-либо другого источни-
ка, чем батискаф. Любой прокурор Соединенных Штатов потребует вердикта
"виновны" и получит его. Причем присяжным заседателям не потребуется
удаляться на совещание, а вам известно, что это означает.
Ройял снова вытащил свой пистолет. Возможно, у него возникла безумная
мысль повредить канат, пустив в него пулю, и попытаться вырваться в ба-
тискафе на свободу.
- Значит, все мы ошибались в отношении вас, Тальбот? Значит, вы го-
раздо умнее, чем все мы вместе взятые. Я признаю это. Вы своего доби-
лись, но никогда не доживете до того дня, когда жюри объявит нам смерт-
ный приговор. Прощайте, Тальбот!
- Я бы на вашем месте не стал стрелять. Разве вам не хочется, когда
вы будете сидеть на электрическом стуле, сжимать его подлокотники обеими
руками в роковую минуту?
- Хватит болтать, Тальбот, я же сказал... - Вы бы лучше заглянули в
дуло, - посоветовал я ему. - Если очень хотите, чтобы вам оторвало руку,
то знаете, как поступить, и выстрелите из своего пистолета. Хочу только
предупредить. Когда вы были без сознания в той комнате, Кеннеди взял ваш
пистолет и забил по всей длине ствола свинцовую заглушку. Неужели думае-
те, что я настолько сошел с ума, чтобы спуститься с вами в батискафе,
зная, что вы вооружены? Можете не верить мне, Ройял, но стоит вам только
нажать на спусковой крючок, как...
Он заглянул в ствол, и его лицо исказила ненависть. В один-единствен-
ный сегодняшний день на его лице появилось все разнообразие выражений,
которых оно было лишено лет десять. И теперь его лицо, словно по телег-
рафу, выдавало сигналы о намерениях своего владельца. Я знал, что он за-
пустит в меня пистолет еще до того, как он швырнул его в меня, и успел
уклониться. Пистолет угодил в плексигласовый иллюминатор за моей спиной
и, не причинив никаких повреждений, упал у моих ног.
- Зато мой пистолет при мне, - хриплым голосом проговорил Вилэнд. Его
почти невозможно было узнать: цветущий, уверенный в себе человек с мане-
рами крупного босса превратился в измученного старика с землистым лицом,
покрытым бисеринками пота.
- Наконец-то вы допустили хотя бы одну ошибку, Тальбот, - он дышал
неровно, задыхаясь. - Вам не удастся...
Вилэнд замолчал, рука, наполовину опущенная в карман, замерла. Он, не
мигая, уставился в дуло тяжелого кольта, направленного ему в переносицу.
- Где, где вы взяли этот пистолет? Это же... разве это не пистолет
Лэрри?
- Был его пистолетом. Вам следовало бы обыскать меня, а не Кеннеди.
Дураки! Конечно, это пистолет Лэрри - этого наркомана, который утверж-
дал, что вы - его отец. - Я внимательно смотрел на него. Мне совершенно
ни к чему была пистолетная канонада в пятидесяти метрах от поверхности
моря. Я не знал, чего ожидать, не знал, как отреагирует Вилэнд. - Этот
пистолет я отобрал у него вечером, около часа тому назад, перед тем, как
убил его...
- Перед тем... перед тем... как...
- Перед тем, как я убил его. Я сломал ему шею. Вилэнд издал звук, по-
хожий одновременно на рыдание и на стон, и бросился на меня. Но реакция
его была замедленной, а движения еще более медлительными. Он беззвучно
упал на пол, когда рукоятка кольта Лэрри угодила ему в висок.
- Свяжите его, - сказал я Ройялу. Вокруг валялось множество обрывков
гибкого шнура, и Ройял воспользовался ими. Пока он связывал Вилэнда, я
продувал бензиновые емкости через клапан и замедлил скорость подъема,
когда батискаф был в сорока метрах от уровня моря. Как только Ройял
окончил свою работу и еще не успел выпрямиться, я ударил его кольтом
Лэрри где-то около уха. Если когда-то и было время на то, чтобы играть
роль джентльмена, то это время давно прошло. Я чувствовал себя таким
слабым и затерянным в приливах океана боли, что понимал только одно: не
смогу одновременно довести батискаф до буровой вышки и следить за Ройя-
лом. Я вообще сомневался, что смогу доставить батискаф куда следует.
И все же мне это удалось. Помню, как приподнял люк батискафа, открыв
проход в кессонную камеру в опоре буровой вышки, помню, как заплетающим-
ся, совершенно чужим голосом передал по микрофону, чтобы надули резино-
вое кольцо, обеспечив этим герметичность стыковки батискафа с опорой бу-
ровой вышки. Помню, как открыл люк батискафа, задыхаясь, вполз внутрь
входной камеры и повернул ручку, открывающую входную дверь. И больше ни-
чего не помню... Потом мне сказали, что нас троих нашли лежащими на полу
батискафа без сознания.
Эпилог
Я спустился по лестнице зала суда и вышел наружу. Стоял спокойный,
теплый и солнечный октябрь. Только что Ройялу объявили смертный приго-
вор, и всем было известно, что апелляция будет отклонена, приговор оста-
нется в силе. Жюри, как я и предсказал, вынесло ему приговор, не удаля-
ясь на совещание. Суд длился всего один день, и в течение всего этого
длинного дня, час за часом, Ройял сидел, застыв, как каменное изваяние,
устремив глаза на одно и то же место. Он смотрел на меня. Его пустые,
плоские, мраморные глаза, как всегда, были лишены всякого выражения. Они
ничего не выражали ни когда прокурор включил запись, в которой Ройял
умолял оставить его в живых и ползал на коленях в батискафе на дне моря,
ни когда зачитывали смертный приговор. Но несмотря на то, что глаза Ро-
йяла ничего не выражали, даже слепой мог бы прочесть в них его послание:
"Вечность - это длительное время, Тальбот. Вечность - это навсегда. Но я
буду ждать".
Ну, что же, пусть ждет: вечность для меня слишком большой срок, чтобы
тревожиться.
Вилэнд так и не дождался вынесения приговора, и судьям даже не предс-
тавился шанс судить его. Поднимаясь из батискафа по лестнице из ста се-
мидесяти ступенек, он просто выпустил из рук перила и немного отклонился
назад. Он не издал ни единого крика за все время своего длинного полета
вниз...
На лестнице я обогнал генерала и его жену. Я впервые увидел миссис
Рутвен в первый же день, как только вышел из больницы. Это было вчера.
Она была просто очаровательна, необыкновенно грациозна и бесконечно бла-
годарна мне. Они предложили мне все, начиная от работы на самой вершине
служебной лестницы в их нефтяной компании и кончая такой огромной суммой
денежного вознаграждения, которой любому смертному хватило бы на то,
чтобы прожить полдюжины жизней. Я только улыбнулся им, поблагодарил за
честь и распрощался. Они не представляли для меня никакого интереса: все
самые высокие должности и все деньги мира не могли купить тех дней, ко-
торые ушли в небытие и стали прошлым. И ни за какие деньги я не смог бы
купить того единственного, чего я еще хотел в этом мире, в мире сегод-
няшнего дня.
Мэри Рутвен стояла на тротуаре рядом с песочно-бежевым "роллс-ройсом"
отца. На ней было белое скромное платье простого покроя, которое не мог-
ло стоить больше тысячи долларов. Заплетенные в косы волосы цвета спелой
ржи уложены короной. Я еще никогда не видел ее такой очаровательной.
Сзади нее стоял Кеннеди. Впервые я увидел его в темно-синем безупречного
покроя костюме. Стоило мне только увидеть его в этом новом облике, я уже
не мог себе представить его в каком-либо ином виде. Шоферские дни для
него кончились: генерал знал, скольким обязана ему вся семья Рутвенов, а
такой долг невозможно оплатить даже самой щедрой зарплатой. Я про себя
пожелал ему всяческого счастья, которое только есть на земле. Он дейс-
твительно был отличным парнем.
У подножия лестницы я остановился. От голубой искрящейся глади Мекси-
канского залива доносился легкий бриз.
Мэри увидела меня, но какую-то минуту еще колебалась, а потом перешла
на другую сторону улицы и подошла ко мне. Ее глаза казались темными и
странно затуманенными. Но возможно, мне это только показалось. Она
что-то сказала, а я не расслышал ее слов. Потом внезапно, стараясь не
причинить боли моей левой руке, которая все еще была на перевязи, она
обеими руками обхватила меня за шею, наклонила мою голову и поцеловала
меня. И уже через мгновение ушла, удаляясь в направлении "роллс-ройса".
Она шла так, как идет человек, у которого плохо со зрением. Кеннеди,
увидев, что Мэри идет к нему, поднял на меня глаза. Его лицо было бесс-
трастно. Я улыбнулся ему, он улыбнулся мне. Отличный парень!
Я стал спускаться по улице и по дороге завернул в бар. У меня не было
намерения заходить туда, пить мне тоже не хотелось, но, проходя мимо, я
все же зашел. Выпил два двойных виски и с сожалением подумал о том, что
он не идет ни в какое сравнение с ликером. Потом вышел из бара и стал
спускаться к скамейке у самого берега залива.
Час, а может и два, сам не знаю сколько, я сидел там. Солнце спусти-
лось почти к самой кромке залива. Море и небо стали золотисто-оранжевы-
ми, и я видел на горизонте таинственные и туманные на фоне пылающего за-
ката очертания буровой вышки Х-13.
Объект Х-13, подумал я, отныне и навсегда станет моей неотъемлемой
частью. Объект Х-13 и самолет со сломанными крыльями, лежащий на юго-за-
паде в пятистах восьмидесяти метрах от буровой вышки, захороненный под
стосорокаметровой толщей воды. К лучшему или к худшему, он всегда будет
частью меня самого. Наверное, к худшему, подумал я. Все было кончено,
все ушло, и осталась пустота. Но это уже не имело значения, так как это
было все, что осталось.
И вот солнце опустилось до кромки моря, весь восточный мир превратил-
ся в огромное красное пламя. Пламя, которое вскоре погаснет и исчезнет,
словно его никогда и не было. Точно так же было и с моей красной розой,
перед тем как она превратилась в белую.
Солнце зашло за горизонт, и на море стремительно опустилась ночь.
Вместе с темнотой пришел холод. Поэтому, с трудом поднявшись на затекшие
ноги, я поплелся в отель.
