Мэллори и Андреа подняли его и, поддерживая с боков, помогли
ему преодолеть пещеру. Капитан заметил, что грек почти не
хромает.
То ли благодаря их помощи, то ли примирившись с тем, что
ему не удастся уложить еще нескольких немцев. Панаис понял, что
нет никакого резона преувеличивать свои страдания.
Едва они вышли из пещеры по другую сторону горы и стали
спускаться по заросшему деревьями склону к морю, тускло
мерцавшему в темноте, как Лука, услышав какой-то звук, прижал
палец к губам. Мэллори тоже услышал негромкую гортанную речь и
приближающийся скрип гравия под сапогами. Заросли карликовых
деревьев надежно скрывали группу, и Мэллори скомандовал всем
остановиться. Капитан едва не выругался вслух, услышав
приглушенный стон и падение тела, и вернулся назад, чтобы
выяснить, в чем дело. Панаис лежал без сознания на земле.
Миллер, шедший рядом с греком, поддерживая его, объяснил
капитану, что тот так внезапно велел остановиться, что Панаис,
споткнувшись о него, подвернул ногу и ударился головой о камни.
Мэллори склонился к греку, подозревая, что тот симулирует:
такой дикарь и головорез способен прикинуться раненым, .лишь бы
поймать на мушку еще нескольких немцев... Но выяснилось, что
грек и не думал симулировать, доказательством тому служили
ссадины и кровоточащая рана над виском.
Не подозревая о присутствии диверсионной группы, немцы,
производя много шума, пошли вверх, и вскоре голоса их стихли.
Лука решил, что немецкий комендант принимает все меры к тому,
чтобы блокировать возможные выходы из Чертова пятачка. Мэллори
не разделял его мнения, но спорить не стал. Через пять минут
группа оставила устье долины; а еще через пять диверсанты не
только вышли на дорогу, проложенную вдоль берега, но и,
встретив двух солдат, охранявших штабную машину и грузовик,
связали их, сняли с них форму и шлемы, а их самих отволокли в
кусты подальше от дороги.
В город Навароне проникли без проблем, группа не встретила
никакого сопротивления, поскольку немцы ее там не ждали.
Облачившись, как и Мэллори, в немецкую форму. Лука сел рядом с
новозеландцем на переднее сиденье и повел автомобиль. Управлял
машиной он виртуозно, что было удивительно для обитателя
крохотного островка, затерянного в просторах Эгейского моря. Но
Лука объяснил, что много лет служил водителем в консульстве у
Эжена Влакоса. До города добрались меньше чем за двенадцать
минут. Лука не только великолепно управлял автомобилем, но и
хорошо знал дорогу, что позволило ему выжать из мощной машины
максимальную скорость. Причем двигались почти все время, не
включая фар.
Добрались без всяких приключений. Проехали мимо нескольких
грузовиков, стоявших на обочине, а в двух милях от города
напоролись на отряд из двадцати солдат, шагавший навстречу
колонной по два. Лука сбавил скорость: мчаться сломя голову
было бы чрезвычайно подозрительно -- того и гляди собьешь
марширующих немцев. Поэтому Лука включил мощные фары,
ослепившие солдат, и громко засигналил. А Мэллори, высунувшись
из окна кабины, обругал их по-немецки, приказав убираться с
дороги к чертям собачьим. Немцы так и сделали, а молоденький
офицер, вытянувшись по швам, откозырял.
Вслед за тем проехали обнесенные высокими заборами сады,
поднимающиеся террасами, миновали полуразвалившуюся
византийскую церковь и беленые стены православного монастыря,
стоявшего напротив, и промчались по улочкам нижней части
старого города. узким, извилистым, плохо освещенным, всего на
несколько дюймов шире их машины, мощенным крупными булыжниками,
с высокими, до колен, тротуарами. Потом свернули в переулок,
начавшийся за аркой. Дорога все время шла в гору. Резко
затормозив. Лука осмотрел темный переулок. Несмотря на то, что
до комендантского часа оставалось больше шестидесяти минут, на
улице не было ни души.
Параллельно стене дома поднималась белая каменная лестница
без малейшего намека на перила. Лишь верхняя ее площадка была
огорожена узорчатой решеткой. Все еще прихрамывая. Панаис
провел группу вверх. Потом по плоской крыше они добрались до
лестницы, спустились по ней, вышли в неосвещенный двор, через
который и проникли в это допотопное здание. Лука уехал, чтобы
отогнать автомобиль, прежде чем друзья успели подняться на
верхнюю площадку. Вот когда Мэллори сообразил, что маленький
грек даже не удосужился сообщить, какую судьбу он уготовил
похищенной машине.
Разглядывая сквозь нишу, зиявшую вместо окна, крепостные
ворота, Мэллори поймал себя на мысли, что он желает Луке удачи.
И не только потому, что благодаря своей выносливости и
находчивости, превосходному знанию местности он оказал им
неоценимую помощь, на которую можно рассчитывать и впредь.
Новозеландец привязался к нему всей душой, ценя в усаче
неизменную жизнерадостность, энергию, полное отсутствие
эгоизма. Поистине, мал золотник, да дорог, подумал Мэллори,
теплея сердцем. Не то, что Панаис. Но в следующий момент
капитан выругал себя за подобную мысль. Панаис же не виноват в
том, что он таков. При всей его скрытной и угрюмой натуре
Панаис сделал для них не меньше, чем Лука. Но -- никуда не
денешься -- нет в нем человеческого тепла, свойственного Луке.
Не обладал он и присущей Луке сообразительностью и
доходившим до гениальности умением извлечь из всего выгоду.
Ведь именно Луке пришло в голову занять это заброшенное здание.
Найти покинутый жильцами дом было несложно; после того как
немцы расположились в старинной крепости, десятки горожан
бросили свои жилища и переехали в Маргариту и соседние с ней
селения. А уж о тех, чьи дома выходили на площадь, и говорить
нечего: ее северная сторона граничила с крепостной стеной, и
сам вид немецких солдат, хозяйничающих, как у себя дома, в
крепости, постоянно напоминал гордым грекам об утраченной ими
свободе. Так что больше половины домов в западной части
площади, ближе всего расположенных к крепости, было занято
немецкими офицерами. Зато у Мэллори появилась возможность
наблюдать за тем, что происходит в крепости. Когда пробьет их
час, до пушек будет рукой подать. Хотя любой толковый комендант
крепости постоянно готов к любым неожиданностям, ему и в голову
не придет, что командир диверсионной группы сунет голову в
петлю, расположившись на целый день буквально в двух шагах от
крепостной стены.
Правда, дом доброго слова не стоит: толкни и развалится.
Современной постройки здания вдоль западной и южной стороны
площади, забравшиеся, точно куры на насест, на самый верх
утеса, были сложены из белого камня и парийского гранита. Они
лепились друг к другу, как и заведено в здешних местах. С
плоских крыш вода во время зимних дождей уходит не скоро. Зато
восточная сторона, где спряталась диверсионная группа, была
застроена ветхими деревянными халупами и мазанками, какие
обычно встречаешь в заброшенных в горах селениях.
Земляной пол неровен, бугрист, в углу куча мусора,
оставшаяся после прежних обитателей дома. На потолке грубо
обтесанные почерневшие балки, кое-как обшитые тесом, поверх
него -- утрамбованная земля. По опыту, приобретенному в Белых
горах, Мэллори знал, что во время дождя такая крыша потечет как
решето. В одном конце комнаты от стены до стены площадка
высотой в три четверти метра вроде лежанки в эскимосском иглу,
служащая одновременно кроватью, столом и топчаном. Иных
предметов обстановки в комнате нет.
Вздрогнув, Мэллори обернулся: кто-то тронул его за плечо.
Это был янки. Держа в руке бутылку с остатками вина, он что-то
жевал.
-- Подхарчись лучше, шеф, -- посоветовал янки. -- А я пока
покараулю.
-- Дело говоришь, Дасти. Спасибо. -- Стараясь не шуметь,
капитан двинулся в глубь комнаты. Хотя в помещении было темно,
как под мышкой у князя тьмы, зажечь огонь не решались, так что
топчан Мэллори отыскал на ощупь. Неутомимый Андреа приготовил
ужин -- что Бог послал: инжир, мед, сыр, чесночная колбаса,
печеные каштаны. Адская смесь, подумал новозеландец, но
привередничать не стал. Он был голоден, как волк, ему было не
до деликатесов. К тому же приторная, со смолистым послевкусием
сладость вина, которое раздобыли накануне Лука с Панаисом,
заглушила всякий другой привкус.
Закрыв ладонью спичку, Мэллори закурил сигарету и стал
рассказывать, как намерен проникнуть в крепость. Можно было
говорить, не понижая голоса, поскольку в соседнем доме, одном
из немногих обитаемых на этой стороне строений, весь вечер
стучали два ткацких станка. Мэллори сильно подозревал, что и
тут не обошлось без Луки, хотя и не мог взять в толк, каким
образом усатому греку удалось связаться со своими
единомышленниками. Как бы то ни было, капитана это устраивало,
главное, чтобы втолковать остальным участникам группы, как им
следует действовать.
Поскольку вопросов не последовало, все поняли, что к чему.
Вскоре в разговор включились все. Больше всех разошелся обычно
молчаливый Кейси Браун. Почем зря бранил еду, питье, жаловался
на то, что болит нога, до чего тверда лежанка, и, дескать, ему
всю ночь теперь не сомкнуть глаз. Мэллори усмехнулся: Кейси
пошел на поправку.
-- Почесали языки, и хватит, джентльмены, -- заметил
капитан. Соскользнув со скамьи, Мэллори потянулся. До чего же
он устал! -- Нам предоставляется первая и последняя возможность
как следует выспаться. Будем дежурить по два часа. Чур, я
первый.
-- Один собираешься дежурить? -- вполголоса спросил
Миллер, сидевший в дальнем конце комнаты. -- Может, по двое?
Один у окна, другой у двери дома? Кроме того, все мы без задних
ног. Не дай Бог, уснешь. -- В голосе янки было столько тревоги,
что Мэллори невольно рассмеялся.
-- Зачем, Дасти? Пусть дежурный стоит у окна. А задремлет,
так проснется, грохнувшись об пол. Все до того измучены, что
нельзя лишать людей сна. Сначала дежурю я, потом ты, после тебя
Панаис, затем Кейси и, наконец, Андреа.
-- Ну ладно, -- неохотно согласился янки, вложив с этими
словами в руку Мэллори какой-то твердый и холодный предмет.
Капитан понял, что это пистолет с глушителем -- самое дорогое
приобретение Миллера.
-- Изрешетишь любого, кто сунется, и при этом не
переполошишь весь город, -- проговорил американец и отправился
в дальний угол. Закурив сигарету, помолчал, затем положил ноги
на лежанку. Через пять минут все, кроме часового, спали крепким
сном.
Минуты две спустя Мэллори встрепенулся: где-то, похоже,
снаружи дома, послышался шорох. Грохот станков в соседнем
здании умолк, и в доме воцарилась тишина. Звук повторился:
кто-то легонько стучал в дверь в конце коридора.
-- Оставайся здесь, капитан, -- прошептал Андреа, в сотый
раз удивив Мэллори своей способностью мгновенно пробуждаться от
самого глубокого сна при малейшем шорохе и в то же время спать,
как убитый, даже в самую сильную бурю. -- Сам выясню, в чем
дело. Должно быть, это Лука.
Так оно и оказалось. Маленький грек валился с ног от
усталости, но был доволен самим собой донельзя.
Не успев как следует отдышаться, он с наслаждением выпил
кружку вина, протянутую ему Андреа.
-- Чертовски рады видеть тебя среди нас, -- не скрывая
удовлетворения, проговорил капитан. -- Как дела? За тобой
гнались?
Мэллори ясно представил себе, как гордо задрались вверх
усы маленького грека.
-- У этих болванов в одном месте не кругло, чтоб Луку
заметить, а не то что поймать, -- обиделся усач. Переведя
дыхание, продолжил: -- Я же знал, майор, ты будешь обо мне
