глаза широко, как ребенок, когда его об этом просят.
Эти большие фиалковые глаза- были несомненно прекрасны.
Но было в них что-то еще. Стеклянные, пустые, казалось, они не
отражают света. Они блестели, но блеском, который отразила бы
любая ее фотография, потому что весь он был на поверхности, за
ним таилась какая-то матовость.
Я спокойно снял ее правую руку с моего плеча и подтянул
рукав до локтя. Судя по очертанию ее тела, следовало ожидать
увидеть прекрасное предплечье, но ожидания не оправдались: на
нем виднелись ужасные следы неисчислимых уколов шприца. Труди с
дрожащими губами, испуганно взглянула на меня, будто опасаясь
нагоняя, стянула рукав вниз, забросила мне руки на плечи, вжала
лицо в мою шею и заплакала. Она плакала так, будто сердце у нее
разрывалось. Я погладил ее так осторожно, как можно погладить
кого-то, кто явно собирается нас удушить, и взглянул на ван
Гельдера.
- Теперь я понимаю, почему вы настаивали на моем приходе
сюда.
- Мне очень жаль. Теперь вы знаете...
- Это и есть третье дело?
- Да. Бог свидетель, я предпочел бы не делать этого. Но
вы понимаете, что из порядочности по отношению к коллегам я
обязан.информировать их о таких вещах.
- Де Граф знает?
- Знает любой из высших чинов полиции в Амстердаме, -
просто ответил ван Гельдер. - Труди!
Единственной ее реакцией было то, что она стиснула меня
еще сильней. И я начал испытывать что-то вроде кислородного
голодания.
- Труди! - настойчиво повторил ван Гельдер. - После
полудня тебе полагается спать. - Знаешь сама, что сказал доктор.
Ну-ка в постель!
- Нет, - захныкала она, - не хочу в постель...
Ван Гельдер вздохнул и повысил голос:
- Герда!
Как если бы ждала вызова - что она, вероятно, и делала,
подслушивая под дверью, - в комнату вплыла удивительная особа.
Это была огромная и невероятно пышная женщина - назвать
походкой ее способ движения означало бы прибегнуть к грубому!
преувеличению, - одетая точно так же, как кукла Труди. Длинные
светлые косы, перетянутые цветными ленточками, свисали на ее
внушительный бюст. Судя по лицу, старому, в глубоких морщинах,
словно складчатая, грубая шкура, - ей уже перевалило за
семьдесят. Контраст между веселой цветастой одеждой и
косичками и тучной старой ведьмой, которая все это носила, был
разительным, странным, гротескным, почти отвратительным, но,
похоже, не будил таких чувств ни у ван Гельдера, ни у Труди.
Старуха прошла через комнату - несмотря на свой вес и
утиную перевалку, проделала она это довольно быстро, - коротко
кивнула мне и молча, ласково, но решительно положила руку на
плечо Труди. Та сразу подняла глаза, слезы в них высохли так же
мгновенно, как накатились, она покорно кивнула, сняла руки с
моей шеи и встала. Подошла к ван Гельдеру, забрала свою куклу,
поцеловала его, приблизилась ко мне, поцеловала меня так же
естественно, как ребенок на ночь, и почти выбежала из комнаты,
а Герта выплыла вслед за ней. У меня вырвался долгий вздох, и
стоило труда удержаться и не вытереть лоб.
- Вы должны были меня предупредить, - в голосе моем ясно
слышался упрек. - О Труди и Герте. Кто она вообще такая -
Герта? Нянька?
- Старая служанка, как сказали бы в Англии, - ван Гельдер
сделал длинный глоток виски, словно без него никак не обойтись,
я сделал то же самое, мне это было еще нужнее. - Это экономка
еще моих родителей, с острова Хейлер на Зейдер-Зее. Вероятно,
вы заметили, что они там, как бы это выразиться, немного
консервативны, если говорить об одежде. Она у нас всего
несколько месяцев, но сами видите, какое влияние имеет на
Труди.
- А Труди?
- Труди восемь лет. Ей восемь уже пятнадцать лет, и
всегда будет столько. Она не моя дочь, как вы, верно,
догадались, но я не мог бы сильнее любить собственную дочь. Она
приемная дочь моего брата. Я работал с ним на Кюрасао до
прошлого года - занимался наркотиками, а он был в службе
безопасности голландской нефтяной компании. Его жена умерла
несколько лет назад. А в прошлом году он сам и моя жена погибли
в автомобильной катастрофе. Кто-то должен был взять Труди к
себе. Я это сделал. Признаться, не хотел ее брать, а теперь не
смог бы жить без нее. Она никогда не будет взрослой, господин
майор.
И все эти месяцы его подчиненные, верно, считали, что у
их счастливого начальника нет никаких других забот и горестей,
кроме как засадить за решетку как можно больше злоумышленников.
Сострадание и сочувствие никогда не были моим амплуа, так что я
не нашел ничего лучше вопроса:
- А эта... дурная привычка... Когда это началось?
- Бог весть... Во всяком случае, за много лет до того,
как брат узнал...
- Некоторые из этих уколов совсем свежие.
- Ее пытаются отучить. Вы считаете, что уколов слишком
много?
- Да.
- Герта охраняет ее, как ястреб. Каждое утро берет ее с
собой в парк Вондел. Труди обожает кормить птиц. А после
полудня спит. Правда, к вечеру Герта иногда устает и рано
засыпает, а меня часто не бывает дома...
- А вы не поручали следить за ней?
- Десятки раз. Понятия не имею, как это происходит.
- Они выбрали ее, чтобы добраться до вас?
- Чтобы оказать на меня давление, не иначе. Ведь у нее
нет денег, чтобы платить за наркотики. Они глупцы и не дают
себе отчета, что я скорей предпочту видеть, как она медленно
умирает на моих глазах, чем сдамся.
- Вы могли бы обеспечить ей охрану на все двадцать четыре
часа в сутки.
- Тогда об этом пришлось бы заявить официально. Подобная
просьба автоматически передается в службу здоровья. И что
тогда?
- Возможно, какая-нибудь лечебница, - спросил я, - для
недоразвитых? Больше бы она оттуда не вышла.
- Да, больше бы она не вышла... Добавить было нечего.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Полдня я провел в отеле, листая старательно составленные
и снабженные примечаниями акты, а также истории отдельных дел,
переданные мне в бюро полковника де Графа. Они охватывали все
известные случаи употребления наркотиков, а также проводившиеся
за последние два года в Амстердаме - с успехом или без -
расследования этих дел. Материал был очень интересен - для
того, кого интересуют смерть или потеря человеческого облика,
самоубийства, разрушенные семьи и погубленные карьеры. Но для
себя я не нашел там ровным счетом ничего. Битый час прошел в
попытках связать между собой разные документы, но не возникло и
намека на сколь-нибудь определенный порядок. Я сдался. Такие
прекрасно подготовленные профессионалы, как де Граф и ван
Гельдер, наверняка убили много часов на это бесплодное занятие,
и коль скоро им не удалось установить тут никакой
закономерности, то у меня шансов не было. Ранним вечером я
спустился в фойе и отдал ключ. Улыбке портье, сидящего за
конторкой, на сей раз недоставало прежнего оскала, она была
почтительной, даже раболепной. Очевидно, ему приказали испытать
новую систему.
- Добрый вечер, добрый вечер! - Это униженное почтение
нравилось мне еще меньше, чем его нормальное поведение. -
Боюсь, вчера вечером я вел себя немного резко, но, видите ли...
- Не о чем говорить, мой дорогой, - я вовсе не собирался
давать перещеголять себя в любезности какому-то портье. - В тех
обстоятельствах это было вполне естественно. Ведь вы пережили
огромное потрясение... - За стеклянной дверью отеля слышался
дождь, и я заметил: - Об этом в прогнозе не было ни слова...
Он широко улыбнулся, словно не в тысячу первый раз слышал
эту идиотскую остроту, после чего сказал как бы между прочим.
- Не самый подходящий вечер для вашей английской прогулки.
- Меня это не беспокоит. Сегодня я иду в Зандам.
- В Зандам?-он скривился.-Сочувствую вам. Очевидно, он
знал о Зандам много больше меня, и ничего удивительного, если
учесть, что это название я выбрал наугад из плана города-пару
минут назад.
Я вышел на улицу. Дождь не дождь, а балаганчик
по-прежнему грохотал на полную мощность. Этим вечером в
программе был Пуччини, терпевший страшный провал. Подойдя к
шарманке, я на миг приостановился, не столько слушая музыку-
говорить о музыке тут было трудно, - сколько приглядываясь
украдкой к группе исхудалых и плохо одетых подростков - зрелищу
довольно редкому в Амстердаме, где не особенно много
сторонников голодной диеты, - которые стояли вокруг шарманки и
казались погруженными в восторженный транс. Мои раздумья
прервал скрипучий голос за спиной:
- Уважаемый господин любит музыку?
Я обернулся. Дед неуверенно улыбался мне.
- Прямо-таки влюблен в музыку...
- Я тоже, я тоже... до конца...
Если учесть, что конец его был уже недалек, подобное
признание звучало по меньшей мере опрометчиво. Я улыбнулся ему
как один любитель музыки другому и пообещал:
- Буду думать сегодня о вас - я иду в оперу, - и кинул
две монеты в банку, которая таинственным образом возникла перед
моим носом.
- Уважаемый господин слишком добр...
Подозревая его в том, в чем подозревал, я подумал про
себя то же самое, но милостиво улыбнулся, перешел через дорогу
и кивнул портье. Благодаря какой-то тайне, известной одним лишь
портье, он буквально из ничего материализовал такси. Со
словами: "В аэропорт Схипхол", - я сел в машину.
Мы двинулись. Но не одни. У первого светофора, в двадцати
ярдах от отеля, я глянул через заднее окошко. Такси марки
"Мерседес" в желтую полосу затормозило в двух машинах от нас.
Обычно оно стояло неподалеку от отеля. Но это могло быть
стечением обстоятельств. Загорелся зеленый, и мы направились к
Виизельстраат. То же самое сделал "Мерседес".
Я коснулся плеча шофера:
- Остановите тут, мне надо купить сигарет. Он свернул к
тротуару. За ним - "Мерседес".
- Стоп! - Мы затормозили. "Мерседес" тоже. Стечения
обстоятельств, понятно, бывают всякие, но это уже было смешно.
Я вылез, подошел к "Мерседесу" и открыл дверцу. За рулем сидел
маленький полный мужчина в выцветшем темно-синем костюме, и
выглядел он подозрительно.
- Добрый вечер. Вы свободны?
- Нет, - он смерил меня взглядом, пробуя придать себе вид
лихой беззаботности, а потом нахального безразличия, но ни то
ни другое не вышло.
- Так зачем же вы здесь остановились?
- А разве есть закон, запрещающий остановку, чтобы
выкурить сигарету?
- Нет. Разве что вы не курите. Вам знакомо управление
полиции на Марникстраат? - Внезапно угасание энтузиазма на его
лице выразительно показало, что знакомо и даже слишком хорошо.
- Советую вам явиться туда, спросить полковника де Графа или
инспектора ван Гельдера и заявить им, что хотите предъявить иск
Полю Шерману, отель "Рембрандт", номер шестьсот шестнадцать.
- Иск? - спросил он осторожно. - Какой иск?
- Скажите им, что тот забрал у вас ключи от машины и
выбросил в канал, - и я тут же сопроводил свои слова действием,
которое вызвало довольно приятный на слух плеск, когда ключи
навсегда сгинули в глубинах Принценграхта. - Не ездите за
мной, - дверца хлопнула вполне соответственно нашему разговору,
но "Мерседес" сработан на совесть, так что дверца не отлетела.
Устроившись в своем такси, я подождал, пока мы снова
окажемся на главной улице, и остановил машину:
- Пожалуй, пойду пешком, - и расплатился.
- Как это? На Схипхол?
Когда длинное пешее путешествие ставится под сомнение,
остается только снисходительно улыбнуться, подождать, пока
машина пропадет из поля зрения, а потом вскочить в шестнадцатый
