- Тебя просто знобит, и больше ничего. Следствие моды на
мини-юбочки. Ну, теперь следующий этаж...
Следующий этаж был целиком предназначен для самой
удивительной коллекции кукол, какую только можно себе
представить. Счет их шел на тысячи. Размеры колебались от
крошечных миниатюрок и до экземпляров еще больших, чем кукла
Труди. Все без изъятия были поразительно натуральны и все
прекрасно одеты в традиционные костюмы. Большие куклы либо
стояли самостоятельно, либо удерживались металлическими
подпорками, маленькие болтались на шнурках, свисавших с прутьев
под потолком. Луч моего фонаря остановился, наконец, на
группе кукол, одетых в одинаковые костюмы.
Белинда вцепилась в мою руку и сжала ее.
- Это так... так-жутко. Они такие живые, словно смотрят и
слушают, - она не отрывала глаз от кукол, освещенных моим
фонарем. - Правда ведь, в них есть что-то странное?..
- Нет смысла шептать. Возможно, они и смотрят на тебя, но
уверяю - не слышат. И нет в них ничего особенного, разве что
происходят они с острова Хейлер на Зейдер-Зее. Экономка ван
Гельдера, старая ведьма, где-то потерявшая свою метлу,
одевается именно так.
- Как они?
- Это нелегко себе представить, - признал я. - А у Труди
есть большая кукла, одетая точно так же.
- Труди - это больная девушка?
- Да.
- И все равно в этом месте есть что-то очень неприятное.
- Она отпустила мою руку. Несколько секунд спустя я услышал ее
шумный вдох и обернулся. Она стояла спиной ко мне футах в
четырех и вдруг попятилась медленно и бесшумно, с вытянутой
назад рукой, вглядываясь во что-то, выхваченное светом ее
фонаря. Потом послышался сдавленный шепот:
- Там кто-то есть... Кто-то смотрит...
Проследив за ее взглядом, я ничего не увидел, правда,
фонарь, по сравнению с моим, был не особенно силен. Она
почувствовала мою руку за своей и обернулась. -Там
действительно кто-то есть, - все тем же сдавленным шепотом
повторила она. - Я видела... Видела их...
- Что?
- Глаза... Я видела...
Мне и в голову не пришло усомниться. Возможно,
воображение у нее было богатое, но она прошла достаточную
выучку, чтобы не давать ему воли во время работы. Луч моего
фонаря скользнул по ее глазам, на мгновенье ослепив и заставив
вскинуть руку, и затем перескочил на указанное место. Ничего.
Никаких глаз. Только две висящие рядом куклы качаются так
легонько, что это их движение едва можно различить. А на
этаже-ни сквозняка, ни дуновения... Я снова стиснул ей руку и
улыбнулся:
- Но, Белинда...
- Никаких "но"? - дрожащий шепот перешел в шипение.- Я их
видела. Страшные, пристальные глаза. Клянусь, видела!..
Клянусь...
- Да-да, конечно, Белинда...
Судя по брошенному на меня взгляду, она подозревала, что
я силюсь ее успокоить. И была права.
- Я верю тебе, Белинда. Конечно, верю...
- Так почему же вы ничего не делаете?
- Как раз собираюсь кое-что сделать. Убраться отсюда ко
всем чертям. - Как ни в чем не бывало я неторопливо осмотрел
помещение с помощью фонарика, а потом повернулся и взял Белинду
под руку. - Для нас ничего тут нет, и мы затянули визит. Думаю,
нашим натянутым нервам не помешала бы выпивка.
Она глянула на меня со смесью гнева, разочарования,
недоверия и, подозреваю, с немалым облегчением. Но гнев взял
верх: большинство людей впадает в гнев, когда чувствует, что им
верят, только чтобы успокоить.
- Но вы говорите, что...
- Ну-ну! - я коснулся ее губ указательным пальцем. -
Помолчи. Помни: шефу всегда виднее...
Для апоплексического удара она была слишком молода,
однако чувства в ней прямо-таки бурлили. Не найдя слов,
подходящих для ситуации, она стала спускаться по лестнице, с
возмущением, сквозящим в каждом движении напряженно
выпрямленной спины. Я поплелся следом, но моя спина тоже вела
себя не совсем обычно: по ней .бегали странные мурашки, которые
утихли лишь. когда за нами захлопнулась парадная дверь
магазина.
Мы быстро миновали улицу, держась поодаль друг от друга;
это она сохраняла дистанцию, а ее осанка давала понять, что
такие вещи, как пожатие рук и стискивание плеч, на сегодня
закончились. Думаю-к лучшему. Я попробовал пошутить, но она так
кипела гневом, что не ухватилась за шутку.
- Не заговаривайте со мной! - И я замолк до тех пор, пока
мы не добрались до первой забегаловки портового квартала,
неряшливого притона с шикарным названием "Под котом с девятью
хвостами". Видимо, тут когда-то бывали британские моряки. Она
не была в восторге, но не сопротивлялась, когда я взял ее под
руку и ввел внутрь. Это была задымленная, душная нора.
Несколько моряков, недовольных вторжением двух чужаков в
заведение, которое, верно, считали своей собственностью,
хмуро подняли на меня глаза, но я был настроен глядеть куда
более мрачно - и нас тут же оставили в покое. Мы прошли к
небольшому деревянному, столу, крышки которого с незапамятных
времен не касались ни мыло, ни вода.
- Мне скотч,-сказал я. - А тебе?
- Тоже.
- Ты же не пьешь виски.
- Сегодня пью.
Такое утверждение оказалось справедливым лишь отчасти.
Профессиональным движением она влила в себя полстакана чистого
виски и тут же стала задыхаться, кашлять и давиться так
мучительно, что я усомнился: не напрасно ли исключил
опасность, апоплексии? Чтобы помочь, пришлось похлопать ее по
спине.
- Уберите руки, - просипела она. Я убрал.
- Думаю, что не смогу дальше с вами работать, господин
майор, - сообщила она, когда гортань снова стала управляемой.
- Жаль...
- Как же можно работать с людьми, которые мне не
доверяют, которые мне не верят. Вы относитесь ко мне не только
как к марионетке, но и как к ребенку...
- Вовсе нет.-И это было правдой.
- "Я верю тебе, Белинда, - передразнила она с горечью,-
Конечно, верю"... Совсем вы не верите Белинде.
- Я верю Белинде. И пожалуй, даже забочусь о Белинде.
Поэтому и забрал Белинду оттуда. Она повернулась ко мне:
- Верите?.. Но почему же тогда...
- Там действительно кто-то был, за этой стойкой с куклами.
Две из них слегка качались. Там кто-то был и наблюдал, желая
знать, не откроем ли мы чего-нибудь. У него не было иных
намерений, иначе он стрелял бы нам в спину, когда мы
спускались. Но если бы я среагировал так, как ты хотела, и стал
его искать, тогда он прикончил бы меня из своего укрытия
прежде, чем удалось бы до него добраться. Потом пристрелил бы и
тебя, чтобы не оставлять свидетеля. А сказать по правде, ты
еще слишком молода, чтобы умирать. Правда, не будь там тебя, я
мог бы поиграть с ним в прятки с примерно равными шансами. Но
ты была там. Оружия у тебя нет. И нет никакого опыта в этих
паскудных играх, в какие мы подчас играем. Ты стала бы для него
прямо идеальной заложницей. Вот я и забрал оттуда Белинду. Чем
плохое объяснение, а?
- Я не разбираюсь в объяснениях,-теперь в глазах у нее
стояли слезы. - Знаю только, что это-лучшее, что мне когда-либо
доводилось слышать.
- Пустяки! - Я допил свое виски, потом - виски Белинды, и
отвез ее в отель.
Минуту мы стояли в дверях, укрывшись от падающего теперь
как сквозь решето дождя. Белинда почти успокоилась.
- Мне так жаль... Я была такая глупая... И грустно за
вас...
- За меня?
- Теперь я понимаю, почему вы предпочли бы работать с
куклами, а не с людьми. Когда умирает кукла, человек не плачет.
Ответить было нечего. Чувствовалось, что власть над этой
девушкой ускользает от меня и отношения учитель-ученица
становятся совсем не такими, как прежде.
- И еще одно... - Она говорила почти с радостью. Я
очнулся.
- Теперь я уже не буду вас бояться.
- А раньше боялась? Меня?
- Да. Правда-правда! Как сказал тот человек...
- Какой?
- По-моему, Шейлок. Помните: вонзи в меня кинжал...
- Помолчи!..
Она умолкла. Одарила меня своей убийственной улыбкой,
потом неторопливо поцеловала меня, еще раз улыбнулась и вошла в
отель. Стеклянные двери несколько раз качнулись и остановились.
Еще немного, - подумал я мрачно, - и дисциплина полетит ко всем
чертям.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Отойдя ярдов на триста от отеля, я поймал такси и
отправился в "Рембрандт". Поглядел некоторое время из-под
навеса у входа через улицу - на балаганчик. Старик был не
только бессмертен, но и, вероятно, непромокаем, дождь не
производил на него никакого впечатления, и ничто, кроме разве
что землетрясения, не могло предотвратить его вечернего
выступления. Подобно старому актеру, считающему, что
представление должно состояться несмотря ни на что, он, видно,
не сомневался в своих обязательствах перед публикой,
и-невероятная вещь!-публика эта у него была: несколько юнцов,
чья потертая одежда, по всем признакам, промокла насквозь,
группка, погруженная в мистическое созерцание смертельных мук
Штрауса, которому пришла очередь подвергнуться пыткам. Я вошел
в отель.
- Так скоро обратно? Из Зандама? - удивление управляющего
казалось вполне искренним.
- Такси, - пояснил я и отправился в бар, где, удобно
устроившись в углу и медленно попивая виски, задумался о связи
между быстрыми людьми и скорострельными револьверами,
торговцами наркотиками, больными девушками, глазами, скрытыми
за куклами, такси, следующими за мной, куда бы я ни
направлялся, полицейскими, которых шантажируют, и продажными
управляющими отелей, портье и бренчащими шарманками. Все это
вместе взятое не давало мне ровным счетом ничего. Оставалось
признать, что результаты ничтожны и - как ни неприятна сама
мысль об этом - выхода нет и придется сегодня же, попозже, еще
раз посетить магазин, разумеется, не уведомляя Белинду... Тут я
впервые случайно глянул в находящееся передо мной зеркало. Не
могу сказать, что меня толкнул какой-то инстинкт или что-нибудь
в этом роде, просто уже некоторое время ноздри мне слегка
щекотал запах духов, тонкий дух сандалового дерева, который мне
очень нравится, вот и захотелось увидеть, от кого он исходит.
Чисто старомодная дотошность.
Столик, за которым сидела девушка, был расположен сразу
за моим. На столике - початый стакан спиртного, в руке
девушки - развернутая газета. Когда я глянул в зеркало, она
сразу опустила глаза в газету. Моя природная подозрительность
тут ни при чем. Воображение тоже. Она приглядывалась ко мне. На
ней был зеленый костюм, а непокорные белые волосы, в
соответствии с современной модой, вы глядел и остриженными
сумасшедшим садовником. Как видно, Амстердам полон молодых
блондинок, так или иначе, привлекающих мое внимание.
Повторив у бармена заказ, я поставил стакан на столик
близ бара и медленно, как человек, глубоко погруженный в
раздумье, направился в фойе, миновал девушку, даже не взглянув
на нее, и парадной дверью вышел на улицу. Штраус уже кончился -
но не старик, нет: желая продемонстрировать разнообразие своих
пристрастий, он перешел к чудовищному исполнению популярной
шотландской песенки. Попробуй он проделать этот номер на любой
из улиц Глазго, через четверть часа от него, как и от его
шарманки, осталось бы только бледное воспоминание. Юнцы
исчезли, что могло означать либо их антишотландскую
настроенность, либо- в такой же степени - прошотландскую. В
действительности же их отсутствие, как я позже узнал, означало
нечто совершенное иное. Все приметы и признаки были у меня под
носом, но я не улавливал - и из-за этого слишком многим людям
