ярдов боковой улицей-если можно назвать улицей тесный и мрачный
проход за "Новым Бали". Ступеньки, ведущие в жилище Астрид,
высотой и крутизной превосходили все, что я прежде видел, а с
перевешенным через плечо Георгом взбираться по ним было
особенно трудно. Астрид отворила ключом дверь своей квартиры,
которая оказалась немного больше клетки для кроликов и
состояла, насколько могу судить, из крохотной гостиной и
прилегающей к ней столь же мизерной спальни. Я прошел в
спальню, уложил Георга на кровать, выпрямился и отер лоб.
- Мне доводилось в жизни взбираться на лестницы и
полегче, чем эти ваши проклятые ступеньки, -произнес я с
чувством.
- Мне очень жаль. Студенческий отель дешевле, но с
Георгом... "Новый Бали" не особенно щедр.
Судя по этим двум комнатам, аккуратным, но нищенским, как
и одежда Георга, платили там действительно мало, но для
сочувствия время было неподходящим.
- Люди в таком положении, как ваше, должны быть
счастливы, если вообще получают хоть что-нибудь.
- Как вы сказали?
- Ну, хватит. Вы прекрасно знаете, о чем речь. Правда,
мисс Лимэй... или мне можно называть вас Астрид?
- Откуда вы знаете мое имя? - Не могу припомнить, видел
ли я когда-нибудь девушку, заламывающую руки, но именно этим
юна сейчас и занималась. - Откуда... откуда вы знаете всякие
вещи про меня?
- Оставь это, - резко одернул я ее. - Должна же ты
признавать некоторые заслуги за своим парнем.
- За моим парнем? У меня нет парня.
- Ну, экс-парнем. А может, тебе больше нравится-"умершим
парнем"?
- Джимми? - шепнула она.
- Джимми Дуклос, - подтвердил я. - Он мог потерять из-за
тебя голову, с роковым для себя результатом, но успел мне
кое-что о тебе рассказать. У меня даже есть твоя фотография.
Она явно растерялась:
- Но... но там, в аэропорту...
- А ты чего ожидала? Что заключу тебя в объятья? Джимми
убили в аэропорту, потому что он собирался что-то сделать. Что?
- Мне очень жаль, но ничем не могу вам помочь.
- Не можешь? Или не хочешь? Ответа не последовало.
- Ты любила Джимми, Астрид?
Она поглядела на меня молча, глаза ее блестели. И
медленно кивнула.
- И не скажешь мне? - Молчание. Я вздохнул и зашел с
другой стороны:- Джимми сказал тебе, кем он был? Покачала
головой.
- Но ты догадалась? Кивок. - И рассказала кому-то о своей
догадке? Это ее сломило:
- Нет! Никому не говорила! Богом клянусь, никому! Видимо,
она любила его и в этот миг не лгала.
- Он когда-нибудь упоминал обо мне?
- Нет.
- Но ты знаешь, кто я?
Она смотрела на меня, и две большие слезы медленно
сползли по ее щекам.
- Ты отлично знаешь, что я возглавляю бюро по наркотикам
Интерпола в Лондоне.
Снова молчание. Я схватил ее за плечи и гневно тряхнул:
- Правда, знаешь?
Кивок. Крупная специалистка по молчанию.
- Итак, если Джимми тебе этого не говорил, то кто?
- Ох, боже мой! Умоляю вас, оставьте меня в покое! Слезы
лились теперь по ее щекам одна за другой. Это был день ее плача
и моих вздохов. Я вздохнул, снова сменил тактику и взглянул на
парня, лежащего на кровати.
- На мой взгляд, Георг не похож на кормильца семьи.
- Георг не может работать. - Она произнесла это так,
словно формулировала естественный закон. - И не работает. С
прошлого года. Но что у него со всем этим общего?
- Все, - я наклонился, внимательно пригляделся, поднял и
опустил ему веки. - Что ты с ним делаешь, когда он в таком
состоянии?
- Ничего нельзя сделать.
Рукав легко скользнул вверх по тощей руке Георга.
Исколотая, покрытая пятнами и посиневшая от бесчисленных
уколов, она являла собой ужасный вид. Рука Труди была ничем в
сравнении с ней. Я опустил рукав:
- Никто уже и никогда не сможет ничего для него сделать.
Ты знаешь об этом, правда?
- Знаю, - она поймала мой испытующий взгляд, перестала
вытирать глаза платочком размером примерно с почтовую марку и
горько улыбнулась. - Хотите посмотреть мою руку?
- Я не оскорбляю таких милых девушек. Хочу только задать
тебе несколько прямых вопросов, на которые у тебя есть ответы.
Как давно это с Георгом?
- Около трех лет.
- Как долго ты в "Новом Бали"?
- Три года.
- Нравится тебе там?
- Нравится? - Эта девушка выдавала себя всякий раз, едва
открывала рот. - Знаете ли вы, что значит работать в ночном
ресторане... таком ночном ресторане? Отвратительные, ужасные
старики пялят глаза на женщин...
- Джимми Дуклос не был ни отвратительным, ни ужасным, ни
старым...
Это застигло ее врасплох:
- Нет... ясное дело, нет... Джимми...
- Джимми Дуклос мертв, Астрид. Джимми мертв, потому что
влюбился в девушку из ночного ресторана, которую шантажируют.
- Никто меня не шантажирует.
- Нет? А тот, кто давит на тебя, чтобы молчала, чтобы
выполняла работу, которая тебе отвратительна? И откуда такой
нажим? Из-за Георга? Что он сделал, или как тебе говорят, что
сделал? Что он сидел в тюрьме-это известно, поэтому здесь
что-то другое. Почему ты обязана за мной следить, Астрид? Что
ты знаешь о смерти Джимми Дуклоса? Я видел, как он погиб. Но
кто его убил и почему?
- Я не знала, что его убьют,-она села на тахту и закрыла
лицо руками. - Не знала, что его убивают!
- Ну, хорошо, Астрид. - Она и вправду любила Джимми, он
умер только вчера, и рана еще кровоточила. - Я встречал слишком
много людей, живущих в страхе перед смертью, чтобы пытаться
заставить тебя говорить. Но подумай об этом, Астрид, ради бога
и ради себя самой, подумай об этом. Это-твоя жизнь, и сейчас ты
должна заботиться только о ней. Георг уже не жилец.
- Ничего не могу сделать, ничего не могу сказать. - Лицо
ее по-прежнему было укрыто в ладонях. - Очень вас прошу, уйдите
наконец.
Я тоже не считал, что могу еще что-то сделать или
сказать, поэтому исполнил ее просьбу и ушел.
Оставшись только в брюках и трикотажной сорочке, я
оглядел себя в зеркальце маленькой ванной. Все следы грима уже
были стерты с моего лица, шеи и рук, чего нельзя было сказать о
большом и некогда белом полотенце. Оно стало мокрым, с
несмываемыми темно-шоколадными пятнами.
В спальне едва помещались кровать и небольшая лежанка, и
на них, напряженно выпрямившись, сидели Мэгги и Белинда, весьма
привлекательные в своих эффектных ночных сорочках, состоявших
на мой взгляд, главным образом из вырезов. Правда, сейчас
голова моя пухла от более важных проблем, чем то, как иные
творцы ночной одежды экономят на материале.
- Вот и погибло наше полотенце, - с упреком сказала
Белинда.
- Скажите, что машинально стерли им свою косметику, - я
потянулся за своей сорочкой, ворот которой был внутри
темно-шоколадным, но с этим уже ничего не поделать. - Стало
быть, большинство девушек из ночных ресторанов живет в этом
отеле "Париж"?
Мэгги кивнула:
- Так сказала Мари.
- Мари?
- Милая молодая англичанка, она работает в "Трианоне".
- В "Трианоне" нет никаких милых молодых англичанок -
одни только распутные молодые англичанки. Одна из тех, что были
в церкви? - Мэгги замотала головой. - Ну что ж, это, по крайней
мере, подтверждает слова Астрид.
- Астрид? - удивилась Белинда. - Вы с ней разговаривали?
- Провел с ней уйму времени. Боюсь, с небольшой выгодой.
Она не очень-то общительна, - я подтвердил это утверждение
несколькими примерами и продолжал: - Пора бы уже нам взяться
хоть за какое-нибудь дело вместо того, чтобы таскаться по
злачным местам. - Они переглянулись, а потом холодно взглянули
на меня. - Ты, Мэгги, прогуляйся завтра по парку Вондел,
посмотри, будет ли там Труди, ты ее знаешь. Проверь, что будет
делать, может быть, с кем-то встретится. Это большой парк, но
ты должна без труда найти ее, если она придет. У нее приметная
спутница - премилая пожилая дама, метра полтора в талии. А ты,
Белинда, завтра вечером глаз не спускай с этого отельчика. Если
узнаешь какую - нибудь девушку, бывшую в церкви, иди за ней и
смотри, чем займется, - и я натянул изрядно промокший пиджак. -
Ну, доброй ночи!
- Вы уже уходите? - казалось, Мэгги поражена.
- Куда вы так торопитесь? - постаралась не отстать
Белинда.
- Завтра вечером я уложу вас спать и расскажу про волка и
Красную Шапочку, - твердо пообещал я. - А сегодня у меня еще
есть кое-какая работа.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Оставив полицейскую машину посреди намалеванной на
мостовой надписи "Стоянка запрещена!", последние сто ярдов до
отеля я прошел пешком. Шарманщик отправился туда, куда уходят
на ночь шарманщики, а в холле не было никого, кроме ночного
дежурного, дремавшего в кресле за конторкой. Я протянул руку.
тихо снял ключ, поднялся на второй этаж и только там сел в
лифт.
Стащил с себя промокшую одежду, то есть все, что на мне
было, влез под душ, оделся в сухое, спустился лифтом и со
звоном опустил ключ на конторку. Дежурный дернулся, заморгал и
перевел взгляд с меня на свои часы, потом - на ключ.
- Мистер Шерман... Я не слышал, как вы пришли...
- Это было давно. Вы спали. С такой, знаете, детской
невинностью...
Он меня не слушал, а снова вперил мутный взор в свои
часы.
- Что вы собираетесь делать?
- Прогуляться перед сном.
- Но ведь половина третьего утра.
- Какой же смысл гулять перед сном среди дня? - ответил я
рассудительно и глянул через холл на улицу. - Как это могло
случиться? Ни портье, ни швейцара, ни шарманщика, словом, ни
одного шпика в пределах видимости. Разболтанность. Недосмотр.
Вам придется отвечать за-это упущение.
- Как вы сказали?
- Постоянная бдительность - цена власти.
- Не понимаю.
- Я тоже не уверен, что понимаю. В этот час открыты
какие-нибудь парикмахерские?
- Какие-нибудь... вы спрашиваете...
- Ну да ладно. Попробую сам найти.
В двадцати шагах от отеля я свернул в ворота, готовый с
удовольствием отделать любого, кто возымел бы намерение идти за
мной, но довольно скоро стало ясно, что таковых нет. Тогда на
своей машине я добрался до портового квартала, оставил ее в
двух улицах от Первой Реформатской церкви Американского
Общества протестантов и двинулся пешком в сторону канала.
Канал, как и везде в Амстердаме, обсаженный вязами и
липами, - был темным и неподвижным и не отражал фонарей вдоль
скупо освещенных улочек по обеим сторонам. Ни в одном из домов
над каналом не было света. Церковь казалась еще более
обшарпанной и неуютной, чем несколько часов назад, и было в ней
что-то странно молчаливое, чужое и чуткое, как в большинстве
церквей по ночам. Гигантский подъемный кран со своей
бесконечной стрелой грозно вырисовывался на фоне ночного неба.
И не было здесь абсолютно никаких признаков жизни. Разве что
недоставало кладбища.
Я пересек улицу, поднялся на церковное крыльцо и нажал на
дверную ручку. Не было никакой причины запирать дверь, однако
меня как-то смутно удивило, что этого не сделали. Петли были
видимо, отменно смазаны, потому что дверь открылась и закрылась
совершенно бесшумно.
Луч моего фонаря резко описал полный оборот - я был один.
Можно проводить более методичную проверку. Внутри церковь была
невелика, даже меньше, чем ожидалось при взгляде снаружи.
почерневшая и старая, такая старая, что дубовые лавки были
когда-то вытесаны еще топорами. Луч фонаря скользнул вверх, но
там не было никакой галереи, только маленькие запыленные
