его лицо и голос были очень серьезны.-Послушайте, майор, нам
известно ваше искусство выводить людей из равновесия. Знаем мы
и о вашей склонности выходить за рамки закона...
- Господин полковник!
- И весьма существенно. Впрочем, вы, вероятно, никогда не
задерживаетесь в его рамках. Знаем о вашей умышленной
политике - равно успешной и самоубийственной - неустанно
провоцировать своими поступками тех, кого считаете
противниками, в надежде, что кто-нибудь где-нибудь даст
слабину. Но я прошу вас, майор, очень прошу, чтобы вы не
пытались задевать таким образом слишком многих в Амстердаме.
- У меня такого и в мыслях нет, - заверил я. - Постараюсь
быть очень осторожным.
- Будем надеяться, - снова вздохнул де Граф. - А теперь,
мне думается, инспектору ван Гельдеру есть что вам показать.
И действительно было. Из управления полиции на
Марниксстраат инспектор отвез меня в городской морг. Выходя
оттуда, я подумал, что лучше бы он этого не делал.
Городскому моргу явно недоставало старомодной красоты,
романтики и ностальгической прелести старого Амстердама. Он был
точно таким, как в любом большом городе, холодным-ужасно
холодным, - безжизненным и отвратительным. Посреди главного
зала - два ряда белых плит под мрамор, а по бокам - ряд больших
металлических дверей. Хозяином всего этого был одетый в
негнущийся, накрахмаленный, ослепительно белый китель, румяный,
веселый симпатичный тип, склонный то и дело разражаться громким
смехом, что казалось довольно неожиданной чертой у работника
морга, пока не вспомнилось, что в былые времена многих
английских палачей считали в тавернах самыми желанными
компаньонами, каких только можно сыскать.
По просьбе ван Гельдера он подвел нас к одной из
металлических дверей, отворил ее и выкатил железную каталку.
Под простыней угадывалась человеческая фигура.
- Канал, где его нашли, называется Крокюйскаде, - сказал
ван Гельдер, он выглядел совершенно невозмутимым. - Это близ
доков. Ханс Гербер. Девятнадцать лет. Не стоит смотреть на его
лицо - слишком долго пробыл в воде. Нашла его пожарная
команда, вылавливавшая машину. Мог пролежать там еще год или
два. Кто-то обмотал его старыми оловянными трубами.
Он приподнял угол покрывала и открыл свисающую исхудалую
руку. Выглядела она совершенно так, словно кто-то топал по ней
в горных ботинках, подбитых гвоздями. Странные фиолетовые линии
связывали большинство проколов, а вся рука была синей. Ван
Гельдер молча прикрыл ее и отвернулся. Работник вкатил
каталку обратно, замкнул дверь, подвел нас к следующей и
выкатил другое тело, улыбаясь при этом так широко, как
обанкротившийся английский аристократ, водящий публику по
своему историческому замку.
- Его лица я вам тоже не покажу, - продолжал ван
Гельдер. - Немного удовольствия смотреть на двадцатитрехлетнего
парня, у которого лицо семидесятилетнего старца, - он
обернулся к работнику. - А этого где нашли?
- На Оостерхоок, - просиял тот. - На угольной барже. Ван
Гельдер кивнул:
- Верно. С бутылкой джина - пустой бутылкой рядом с ним.
Весь джин был в нем. Вы ведь знаете, как прекрасна комбинация
героина с джином, - он отвернул покрывало, обнажая руку,
подобную той, какую я только что видел. - Самоубийство или
убийство?
- Это зависит...
- От чего?
- От того, сам ли он купил джин. Тогда было бы
самоубийство или случайная смерть. Но кто-то мог сунуть ему
бутылку в руку. Тогда это убийство. Прошлым месяцем у нас был
точно такой же случай в лондонском порту. И никогда не
узнаем...
По знаку ван Гельдера служитель радостно повел нас к
одной из плит посреди зала. На этот раз ван Гельдер откинул
покрывало сверху. Девушка была очень молода, златовласа и очень
красива.
- Прекрасна, правда? - спросил ван Гельдер. - Никаких
следов на лице. Юлия Роземейер из Восточной Германии. Знаем о
ней только это и больше уже ничего не добавим. Врачи
определили, что ей шестнадцать.
- Что с ней произошло?
- Выпала с шестого этажа на бетонный тротуар. Я подумал
мельком об экскоридорном и о том, что он значительно лучше
выглядел бы на этой плите, и спросил: -
- Ее столкнули?
- Сама выпала. Есть свидетели. Все были на взводе. Она
ночь напролет бормотала, что хочет полететь в Англию -
навязчивая идея познакомиться с королевой. И вдруг взобралась
на перила балкона, крикнула, что летит к королеве- ну, и...
полетела. К счастью, внизу никого не было. Хотите поглядеть
еще?
- Хочу выпить чего-нибудь в ближайшем баре. Если вы
ничего не имеете против.
- Не имею,-он улыбнулся, но в улыбке этой не было
никакого веселья. - У меня дома у камина. Недалеко отсюда. У
меня на это свои причины.
- Какие?
- Увидите...
Мы поблагодарили и распрощались с радостно улыбающимся
служителем, который выглядел так, словно хотел сказать:
"Возвращайтесь скорей!" - но не сказал. С самого утра небо было
мрачным и дождь падал крупными редкими каплями. Сине-фиолетовый
горизонт на востоке выглядел грозно и зловеще. Редко случается,
чтобы небо так точно соответствовало моему настроению.
Гостиная у ван Гельдера могла бы затмить большинство
известных мне английских баров. Она была теплой, удобной и
уютной, с немного тяжеловесной голландской мебелью и
замечательно мягкими креслами. - У меня слабость к очень мягким
креслам. На полу-темно-красный ковер, а стены выкрашены в
теплые пастельные цвета разных оттенков. Камин такой, как
полагается, и я с удовлетворением заметил, что ван Гельдер
усиленно исследует основательно набитый застекленный шкаф со
спиртным.
- Вы возили меня в этот чертов морг, чтобы что-то мне
доказать, - начал я. - И, вероятно, полагаете, что сделали это.
Так в чем дело?
- Не дело, а дела. Первое: убедить вас, что мы тут
сталкиваемся с куда худшей проблемой, чем вы у себя. Там, в
морге, есть еще с полдюжины наркоманов, и никто не знает,
сколько умерло естественной смертью. Правда, так плохо, как
сейчас, бывает не всегда. Эти смерти приходят как бы волнами. И
все же число жертв, и главным образом молодых, недопустимо
велико...
- Надо понимать так, что у вас не меньше, чем у меня,
причин искать и уничтожать тех, кто их погубил, и что мы
атакуем общего врага, центральный пункт доставки?
- В каждой стране только один король...
- А второе дело? .
- Подкрепить предостережения полковника де Графа. Эти
люди, я бы сказал, очень ценят покой. Если вы станете их
чересчур раздражать либо слишком приблизитесь к ним... в морге
всегда есть свободные места.
- Так как с выпивкой?-напомнил я.
В холле зазвонил телефон. Ван Гельдер извинился и вышел.
В тот же момент, когда за ним закрылась дверь, отворилась
другая и в комнату вошла девушка. Высокая и тонкая, лет
двадцати с небольшим, она была одета в цветастый халат,
расшитый драконами, закрывавший ноги почти по щиколотки. Она
была прекрасна, с волосами цвета льна, овальным лицом и
фиалковыми глазами, которые казались одновременно веселыми и
внимательными, и прошла долгая минута, прежде чем я вспомнил о
своем хорошем воспитании и вскочил, что было не так легко
сделать из глубин этого бездонного кресла.
- Добрый день, - сказал я. - Поль Шерман, - это было
скудно, но мне не пришло на ум ничего-другого.
Девушка словно бы встревожилась, некоторое время она
посасывала кончик пальца, после чего открыла в улыбке
прекрасные зубы.
- Я Труди. И плохо говорю по-английски, -
это соответствовало действительности.
Я подошел к ней, протянул руку, но девушка не сделала
никакого движения, чтобы ее взять, только приложила ладонь к
губам и стыдливо захихикала. Признаться, я не привык к тому,
чтобы взрослые девушки хихикали вместо рукопожатия, так что
испытал немалое облегчение, услышав звук положенной трубки и
голос ван Гельдера:
- Обычная сводка из аэропорта. Еще нет ничего, что бы...
Ван Гельдер заметил девушку, прервал речь, улыбнулся и обнял ее
за плечи.
- Я вижу, вы уже познакомились.
- Ну, не совсем, - возразил я и в свою очередь замолк,
когда Труди подняла голову и стала что-то быстро шептать ему на
ухо, искоса поглядывала на меня. Ван Гельдер улыбнулся и
кивнул, а Труди быстро вышла из комнаты. На моем лице, верно,
рисовалось изумление, потому что ван Гельдер снова улыбнулся,
но эта улыбка показалась мне не слишком веселой.
- Она сейчас вернется, майор. Сначала она всегда немножко
застенчива при чужих. Но только сначала.
Как он и обещал, Труди вернулась почти тотчас же. В руках
она держала большую куклу, сделанную так искусно, что на первый
взгляд могла бы показаться живым ребенком. В ней было почти три
фута росту, белый чепец, охватывающий льняные полосы того же
оттенка, что у Труди, достающая до щиколоток пышная шелковая
юбка и прекрасно расшитый лиф. Труди прижимала эту куклу так,
словно та и впрямь была ребенком. Ван Гельдер снова обнял ее
за плечи.
- Это моя дочка, Труди. А это мой друг, майор Шерман из
Англии.
На этот раз она подошла без колебаний, протянула руку,
сделала легкое движение, словно намек на книксен, и улыбнулась:
- Добрый день, господин майор.
Не желая дать ей превзойти себя в любезности, я улыбнулся
и слегка поклонился:
-Теперь он для меня действительно добрый.
Она обернулась и вопросительно глянула на ван Гельдера.
- Английский язык не относится к сильным качествам Труди
- пояснил ван Гельдер. -С адитесь же, майор, прошу вас.
Он достал из шкафа бутылку шотландского виски, плеснул
мне и себе, подал стакан и со вздохом опустился в кресло. Потом
взглянул на дочь, которая всматривалась в меня так неотрывно,
что я почувствовал себя несколько смущенным.
- Ты не сядешь, маленькая?
Она обернулась к ван Гельдеру, лучисто улыбнулась,
кивнула и протянула ему огромную куклу. По готовности, с какой
он ее принял, было ясно, что это для него привычно.
- Да, папа, - сказала она и ни с того ни с чего, но так
свободно, словно это была естественная вещь на свете, села ко
мне на колени, обняла за шею и улыбнулась мне. Я ответил ей
такою же улыбкой, которая, впрочем, потребовала прямо-таки
геркулесового усилия.
Взгляд ее стал торжественным, и я услышал:
- Я люблю вас.
- Я тебя тоже, Труди, - я стиснул ей плечо, чтобы
показать, как сильно ее люблю. Она снова улыбнулась, положила
голову мне на плечо и прикрыла глаза. Некоторое время я смотрел
на макушку этой златоволосой головы, потом вопросительно поднял
глаза на ван Гельдера. Он печально улыбнулся.
- Если это вас не ранит, майор... Труди любит каждого...
- Так происходит со всеми девочками в определенном
возрасте.
- У вас необыкновенная реакция...
Мне не казалось, что этот мой ответ выказывал
необыкновенную реакцию или особую сообразительность, но я не
возразил, только улыбнулся и повернулся к девушке:
- Труди...
Она молчала. Только шевельнулась и опять улыбнулась такой
удивительно довольной улыбкой, что по какой-то неясной причине
я почувствовал себя обманщиком, а потом еще крепче сжала веки и
прижалась ко мне. Я попытался еще раз:
- Труди, я уверен, у тебя должны быть прекрасные глаза,
Нельзя ли мне их увидеть?
Она на миг замялась, снова улыбнулась, выпрямилась, чуть
отодвинулась, положив мне ладони на плечи, а потом открыла
