удивительнее. Отец голландец, мать гречанка. Он был
вице-консулом в Афинах, умер несколько лет назад. Место
жительства матери не известно. Двадцать четыре года. Ничего
отрицательного о ней не известно, да и положительного немного.
Надо сказать, ее положение не совсем ясно. Работает в ночном
ресторане "Новый Бали" живет в квартирке поблизости.
Единственный известный нам родственник-брат Георг. Двадцать
лет. А! Это должно вас заинтересовать. Георг провел шесть
месяцев в качестве гостя Ее Королевского Величества.
- Наркотики?
- Нападение и попытка грабежа. Похоже, совсем
дилетантская работа. Допустил одну ошибку-напал на детектива в
штатском. Подозревается в наркомании - весьма правдоподобно,
что пытался добыть на это деньги. Больше ничего у нас нет, - он
взял другую бумагу. - Номер, который вы мне дали-МОО 144, - это
радиопозывные бельгийского каботажного парохода "Марианна" он
должен завтра прийти из Бордо. У меня достаточно толковый
персонал, не правда ли?
- Да. Когда приходит пароход?
- В полдень. Обыщем?
- Ничего не найдем. Большая просьба: не приближайтесь
нему. А о двух других номерах есть какие-нибудь данные?
- Ничего - ни о 910020, ни о 2797, - он помолчал в
задумчивости. - А это не может быть два раза 797? Вот так:
797797
- Вы же сами приказали нам идти за Астрид Лимэй. Мы не
могли ждать.
- А вам не приходило в голову, что некоторые могли
остаться на исповедь? Или что вы не ладах с арифметикой?
Белинда гневно стиснула губы, но Мэгги положила ладонь ей
руку.
- Это не повод для шуток, господин майор. - И это
говорила Мэгги! - Мы можем допустить ошибку, но это не повод
для шуток.
Когда Мэгги говорила таким образом, я всегда
прислушивался.
- Извини, Мэгги. И ты, Белинда. Когда такие трусы, как я,
впадают в панику, они отыгрываются на людях, которые не могут
ответить им тем же.
Обе немедленно одарили меня той сладкой, сочувственной
улыбкой, которая в обычных обстоятельствах довела бы меня до
бешенства, но в эту минуту показалась мне странно трогательной.
Вероятно, этот проклятый грим что-то сделал с моей нервной
системой.
- Одному богу известно, что я совершаю больше ошибок, чем
вы обе, - сказал я. Это было действительно так, и как раз в
этот миг я совершал одну из самых больших - потому что мне
следовало внимательно слушать их, а не болтать самому.
- Что теперь? - спросила Белинда.
- Да, что теперь делать? - добавила Мэгги. Очевидно, мне
было даровано прощение.
- Покрутитесь по ночным ресторанам в округе. Бог
свидетель, недостатка в них нет. Присмотритесь, не похож ли
кто-нибудь из выступающих танцовщиц, из персонала, может, даже
из публики на кого-нибудь из виденных вами сегодня монашек.
Белйнда поглядела на меня с недоверием:
- Монахини в ночном ресторане?
- А почему бы и нет? Епископы ведь ходят в...
- Это не одно и то же...
- Развлечение есть развлечение... - Сентенция не блистала
остроумием.- Особенно обратите внимание на тех, у кого платья с
длинным рукавом или перчатки по локти.
- Почему?-спросила Белйнда.
- Поработай головой. Где бы вы таких ни обнаружили,
постарайтесь дознаться, где живут. И будьте у себя в отеле к
часу. Я к вам приду.
- А вы что будете делать? - спросила Мэгги.
Я медленно оглядел зал.
- Тут есть еще несколько вещей, достойных изучения.
- Могу себе представить, - бросила Белинда. Мэгги уже
открыла рот, чтобы что-то сказать, однако это неизбежное для
Белинды поучение пришлось отложить - из-за полных неудержимого
восхищения "ахов" и "охов", раздавшихся внезапно в ресторане.
Зрители едва не сорвались с мест. Измученная артистка разрешила
свою дилемму простым, однако изобретательным, а также
высокоэффективным способом: перевернула жестяную ванну и,
пользуясь ею, словно черепаха панцирем, чтобы заслонить свой
девический румянец, преодолела небольшое расстояние, отделяющее
ее от спасительного полотенца. Завернувшись в него, она
выпрямилась, как Афродита, выходящая из пены морской, и
поклонилась зрителям с поистине королевской грацией.
Восторженная публика, а более всего-старшая ее часть, начала
свистеть и требовать большего, но тщетно: исчерпав свой
репертуар, артистка благодарно потрясла головой и мелким шажком
ушла со сцены, таща за собой облако мыльных пузырей.
- Черт меня побери! - воскликнул я удивленно. - Держу
пари, что ни одной из вас такое не пришло бы в голову.
- Пойдем, Белинда, - сказала Мэгги. - Тут не место для
нас.
Они встали и вышли. Минуя меня, Белинда дернула бровями,
что было подозрительно похоже на подмигивание, сладко
улыбнулась, произнесла: "Я очень рада, что вам это нравится", -
и пошла дальше, я же тем временем недоверчиво задумался над
смыслом ее слов. А заодно проводил их взглядом, чтобы
проверить, не идет ли кто-нибудь за ними. Так и оказалось:
сперва двинулся какой-то очень толстый, массивно сложенный тип
с обвисшими щеками и добродушной миной, - но это не имело
значения, потому что следом за ним поднялись десятки других.
Главное событие вечера закончилось, такие великие минуты
выпадали редко, всего три раза за вечер - семь вечеров в
неделю, - так что эти люди отправились на более сочные
пастбища, где можно было набраться водки за четверть здешней
цены.
Ресторан наполовину опустел, клубы дыма рассеивались, а
видимость соответственно улучшилась. Я огляделся, но не заметил
ничего интересного. Кельнеры кружили по залу. В выпивке,
которую мне подали, только химический анализ мог бы выявить
микроскопические следы виски. Какой-то старик вытирал
танцевальный круг неторопливыми, ритуальными движениями
капеллана, исполняющего святой обряд. Окрестр, слава богу,
молчал, энергично поглощая пиво, пожертвованное ему каким-то
начисто лишенным музыкального слуха клиентом. А потом я увидел
ту, ради которой сюда пришел, хотя полагал, что этим вечером
уже не увижу ее.
Астрид Лимэй стояла во внутренних дверях по другую
сторону зала, укутав плечи шалью, и какая-то девушка что-то
шептала ей на ухо. Из напряженного выражения их лиц и нервных,
торопливых жестов следовало, что известие довольно срочное.
Астрид несколько раз кивнула, потом пробежала через
танцевальный круг и вышла парадной дверью. С отсутствующим
видом и не спеша я двинулся за ней. Мне без особого труда
удалось догнать ее и оказаться в нескольких шагах позади,
когда она свернула на Рембрандтплейн. И остановилась. Я тоже
остановился, глядя туда, куда глядела она, и слушая то, что она
слушала.
Шарманщик расположился на улице перед открытым кафе. Даже
в эту ночную пору кафе было почти полно, и по страдальческим
лицам клиентов легко читалось, что они выложили бы любую сумму,
лишь бы он убрался отсюда. Этот балаганчик, видимо, был точной
копией того, перед "Рембрандтом", с такими же яркими
красками, многоцветным балдахином и так же одетыми куклами,
танцующими на своих эластичных нитках. Разве что исполнение
было похуже-с точки зрения как механизма, так и музыки. У этого
шарманщика, тоже старика, была длинная, развевающаяся седая
борода, очевидно, не мытая и не чесанная с тех пор, как он
отпустил ее, а также лоснящаяся шляпа и английский военный плащ
по самые щиколотки. Мне почудилось, что среди тявканья, стонов
и сопения шарманки удается разобрать фрагмент "Цыганерии",
хотя, бог свидетель, Пуччини никогда не приказывал умирающей
Мими страдать так, как она страдала бы, очутись в этот вечер на
Рембрандтплейн.
Впрочем, у старика обнаружилась и сосредоточенная и,
видимо, серьезная публика, состоящая из одного человека. В нем
можно узнать одного из той группы, что я видел у шарманки перед
"Рембрандтом". Одежда его была потерта, но опрятна, черные
волосы сосульками падали на страшно худые плечи, торчащие под
пиджаком, как палки. Даже с расстояния в двадцать шагов было
видно, что пагубный процесс в нем зашел уже слишком далеко:
щеки трупно ввалились, а кожа приобрела цвет старого
пергамента.
Человек стоял, опершись на балаганчик, но, во всяком
случае, не из любви к бедной Мими, а просто для того, чтобы
сохранить равновесие и не упасть. Очевидно, молодой человек
очень плохо себя чувствовал и ему хватило бы одного
неосмотрительного движения, чтобы рухнуть наземь. Время от
времени все его тело сотрясали неудержимые судороги, а из
гортани вырывались всхлипы или хрипение. Старик в плаще,
видимо, считал его не особенно выгодным клиентом, потому что
нерешительно крутился рядом, осуждающе причмокивая и беспомощно
разводя руками, весьма похоже на слегка свихнувшуюся квочку.
Кроме того, он то и дело беспокойно озирал площадь, словно
опасаясь чего-то или кого-то.
Астрид быстро подошла к балаганчику, я за ней. Она
виновато улыбнулась старику, обняла рукой юношу и потянула его
за собой. Какое-то время он силился выпрямиться, и тогда стало
заметно, что он довольно высок, по крайней мере на шесть дюймов
выше девушки, но рост только подчеркивал его скелетообразное
сложение. Глаза неподвижные и остекленелые, лицо человека,
погибающего от голода, щеки запали так неправдоподобно, что,
казалось, зубов за ними нет. Астрид пыталась
полувести-полунести его, но хотя истощение достигло такой
степени, что он никак немог быть намного тяжелее ее, его, а
вместе с ним и Астрид, мотало из стороны в сторону.
Я без слов подошел к ним, обхватил его левой рукой -
впечатление было таково, будто обнял скелет, - и принял от
Астрид этот груз. Она взглянула на меня, ее темные глаза
наполнились смятением и страхом. Не думаю, чтобы моя кожа цвета
сепии располагала ее к доверию.
- Оставьте меня, - умоляюще проговорила она. - Я сама
справлюсь.
- Не справитесь. Он очень плохо себя чувствует, мисс
Лимэй. Она вгляделась.
- Мистер Шерман!
- Признаться, мне это не нравится, - сказал я задумчиво.
- Еще несколько часов назад вы никогда меня не видели, даже не
знали моей фамилии, а теперь, когда я так загорел и
похорошел... оп-ля!
Георг, резиновые ноги которого вдруг превратились в желе,
едва не выскользнул из моих рук. Не подлежало сомнению, что мы
оба недалеко уйдем, вытанцовывая такой вальс по Рембрандтплейн,
так что пришлось нагнуться, чтобы перекинуть его через плечо,
как это делают пожарники. Она в ужасе схватила меня за руку:
- Нет! Не делайте этого! Не делайте этого!
- Но почему? - спокойно возразил я. - Ведь это самый
легкий способ.
- Нет-нет! Как только вас увидит полиция, она его
заберет! Я выпрямился, снова обнял его и постарался удерживать
как можно ближе к вертикальному положению.
- Преследуемый и преследователь,- с казал я и добавил: -
Вы и ван Гельдер.
- Что вы сказали?
- О, конечно, ваш брат Георг...
- Откуда вы знаете, как его зовут? - прошептала она.
- Моя работа - знать самые разные вещи, - ответил я
высокомерно. - Как уже было сказано, братик Георг находится в
исключительно невыгодном положении, ибо достаточно знаком
полиции. Бывший заключенный в качестве брата - это, с точки
зрения общества, минус.
Она не ответила. Сомневаюсь, приходилось ли мне видеть
кого-нибудь, кто бы выглядел таким угнетенным и проигравшим по
всем статьям.
- Где он живет?
- Ясное дело, вместе со мной, - вопрос, очевидно, удивил
ее. - Недалеко отсюда.
Действительно, это было недалеко, не больше пятидесяти
