- Ты прав, мой мальчик, цианистый калий, - сказал он Уилкинсону.
Я вытащил пару матерчатых перчаток из кармана. Один из помощников
Харденджера приготовил было фотокамеру со вспышкой, но я остановил его:
- Никаких фотографий. Нейл Кландон не будет украшать никакую выставку
морга. Да и слишком поздно. Если вам очень хочется фотографировать, нач-
ните хотя бы со стальной двери. Отпечатки пальцев. Они наверняка имеют-
ся, но ни один нам ничего не скажет. Тот поколебался, затем пожал плеча-
ми и кивком подтвердил мою просьбу. Я обшарил карманы Кландона. Ничего
особенного в них не нашлось - бумажник, пачка сигарет, пара пакетиков
спичек и - в левом кармане пиджака пригоршня леденцов в светлых оберт-
ках.
- Вот так он и умер, - произнес я. - Последний крик моды кондитеров:
леденцы с цианистым калием. Поглядите на валяющиеся возле его головы ле-
денцы. У вас есть химик, производящий анализы, полковник?
- Конечно.
- Он найдет яд на одной из этих оберток. Надеюсь, ваш химик не будет
определять состав вещества на вкус. Подсунувший леденцы знал о пристрас-
тии Кландона. А Кландон знал его. И хорошо знал. Настолько близко, что
взял леденцы. Отравивший Кландона не просто работает в Мортоне, а рабо-
тает именно в блоке "Е". Иначе Кландон, ставивший в этом мире все под
сомнение, не только не угостился бы леденцами, но вдобавок сразу же за-
подозрил неладное. Эта истина ограничивает круг наших поисков. Первая и
очень крупная ошибка преступника.
- Возможно... возможно... - пробормотал Харденджер. - А возможно, вы
слишком легковерны. Предположения... С чего вы взяли, что Кландона отра-
вили именно здесь? Кажется, вы сами говорили, что приходится иметь дело
с умным противником, который тщательно заметает следы и путает нам по-
иск, подсовывая ложные улики. Скажем, где-то убил, а сюда перетащил
труп. Как-то не верится, что у преступника к месту оказался яд в карма-
не, когда его застигли врасплох...
- Относительно последнего не могу сказать ничего определенного. Ско-
рее всего, Кландона насторожил бы любой оказавшийся тут ночью. Но Клан-
дон умер именно здесь, это очевидно, - добавил я и обратился к Кливдену
и Уйбриджу: - Как скоро действует цианистый калий?
- Практически мгновенно, - ответил Кливден.
- Ему дали яд здесь, и здесь он умер. Посмотрите, две едва заметные
царапины на стене, а под ногтями - следы штукатурки. Он падал и царапал
стену. Некий "друг" дал ему леденцы. Нужно отдать на экспертизу бумаж-
ник, сигаретную коробку и спички. Правда, всего шанс из тысячи, что этот
"приятель" оставил отпечатки пальцев, роясь в бумажнике мертвого Кландо-
на. Не верю даже в этот единственный шанс. А вот отпечатки пальцев на
двери могут быть интересными. И нужными. Сто к одному, что они будут
принадлежать только тем, кому дозволено ею пользоваться. Больше скажут
признаки уничтожения отпечатков платком или перчатками возле часового
механизма, замка и цифровой комбинации.
- Обнаружатся, - уверил Харденджер, - если ваше предположение соот-
ветствуют действительности. И если предположить, что сюда кто-то проник.
- Однако Кландон лежит здесь, - сказал я. Харденджер согласно кивнул
и, повернувшись, стал разглядывать своих помощников, копошащихся у две-
ри.
Тут появился солдат с фибровым чемоданчиком и маленькой накрытой
клеткой, поставил то и другое на пол, отдал честь, ни к кому в частности
не обращаясь, и вышел. Кливден вопросительно поднял бровь.
- В лабораторию войду один, - пояснил я. - Для этого принесли проти-
вогазовый костюм с маской. Я закрою за собой стальную дверь, открою
внутреннюю и прихвачу с собой клетку с хомяком. Если он не сдохнет через
несколько минут, значит, внутри все чисто.
- Хомяк? - заинтересовался Харденджер, подошел к клетке и поднял пок-
рывало. - Бедный зверек. Где вы его достали?
- Мортон - то самое место в Англии, где это легче всего сделать. На
расстоянии брошенного камня их обнаружится пара сотен. Не учитывая нес-
колько тысяч морских свинок, кроликов, обезьян, попугаев, мышей и разной
домашней птицы. Их разводят на ферме в Альфингеме, где находится и кот-
тедж доктора Бакстера. Как вы сказали? "Бедный зверек"? У этих зверьков
короткая и незавидная жизнь. Королевское общество охраны животных и На-
циональное общество борьбы с вивисекцией многое отдали бы, чтобы проник-
нуть сюда. Однако государственный закон о секретности исследований поза-
ботился, чтоб их представители не появлялись здесь... Небось, Мортон им
снится в ночных кошмарах. Но их нельзя упрекнуть за это. Знаете ли вы,
что свыше сотни тысяч животных погибло здесь в прошлом году во время
опытов. Сдыхали в агонии. Они - лакомый кусок в Мортоне.
- У каждого свое мнение, - холодно заметил генерал Кливден. - Не буду
утверждать, что полностью с вами не согласен. - Он через силу улыбнулся.
- Удобное место для сантиментов, Кэвел, но время не совсем подходящее.
Я кивнул, то ли соглашаясь, то ли извиняясь - пусть думает как хочет.
Открыл чемоданчик и стал разворачивать газозащитный костюм, но тут Гре-
гори взял меня за руку. Из-за толстых линз очков напряженно глядели тем-
ные глазки, смуглое лицо напряглось от волнения.
- Не ходите туда, Кэвел, - сказал он тихо и настойчиво, голосом,
близким к отчаянию. - Умоляю вас, не ходите туда.
Я молча посмотрел на него. Грегори мне нравился. Нравился он и без
исключения всем своим коллегам. Но Грегори был не из Мортона, его просто
пригласили сюда работать, ибо он считался одним из блестящих микробиоло-
гов Европы. Итальянский медик-профессор находился в Мортоне всего восемь
месяцев. Такой крупный улов Мортон получил после многочисленных заседа-
ний кабинета на высшем уровне. Итальянское правительство согласилось от-
пустить профессора в Англию на неопределенное время. И если такой чело-
век, как доктор Грегори, был взволнован, то обо мне и говорить не прихо-
дилось.
- Почему туда нельзя входить? - спросил Харденджер. - Наверное, у вас
на то есть серьезные причины, доктор Грегори!
- Причины действительно имеются, - очень веско подтвердил Кливден. -
Никто не знает о лаборатории номер один больше доктора Грегори. Мы не-
давно с ним о ней беседовали. Не буду лгать, я тоже испуган. Если бы
доктору Грегори разрешили, он бы отлил стены и потолок из бетона вокруг
блока "Е" и запечатал бы лабораторию номер один навсегда. Вот как опаса-
ется доктор Грегори. Ему хотелось бы хоть на месяц закрыть эту лаборато-
рию.
Харденджер пронзил своим холодным взглядом сначала Кливдена, потом
Грегори и своих помощников.
- Пройдите по коридору, пожалуйста. Для вашего же блага будет лучше,
если меньше будете знать об этом. Вы также, лейтенант. Простите. - Он
подождал, пока Уилкинсон и двое других уйдут, взглянул насмешливо на
Грегори и произнес: - Итак, доктор Грегори, вы не хотите, чтобы дверь в
лабораторию номер один была открыта? Это подозрительно. А вы нами подоз-
реваетесь в первую очередь, знаете об этом?
- Как вам угодно. У меня нет настроения шутить именно здесь - Он бро-
сил взгляд на Кландона и сразу отвел глаза. - Я не полицейский и не во-
енный. Если бы вы...
- Конечно. - Харденджер указал на расположенную в нескольких футах от
нас дверь. - Что там находится?
- Это кладовая, извините...
- Пойдемте туда. - Харденджер направился к кладовой, а мы за ним. Не
обращая внимания на табличку "Не курить", Грегори зажег сигарету и стал
быстро и нервно затягиваться.
- Не хочу отнимать у вас время, - произнес он. - Буду по возможности
краток, но необходимо вас убедить, - он умолк и затем тихо продолжал: -
Сейчас термоядерный век. Это век, когда десятки миллионов людей идут на
работу и возвращаются домой, зная об угрозе термоядерной войны. Миллионы
людей не могут спокойно спать ночью, задумываясь о судьбе нашей зеленой
и прекрасной планеты, которой угрожают оружием, сделающим ее безжизнен-
ной пустыней. - Он глубоко затянулся, погасил сигарету и сразу закурил
новую, продолжая говорить в облаке табачного дыма. - Я избавлен от этих
страхов о термоядерном Армагеддоне и безмятежно сплю по ночам. Слышу о
русских ракетах и улыбаюсь. Слушаю американцев, хвалящихся своими раке-
тами, и тоже улыбаюсь. Такой войны никогда не будет, потому что я знаю,
пока две сверхдержавы держат свои сабли в ножнах в виде разных мощных
ракет, несущих столько-то и столько-то мегатонн, они в действительности
не думают о них вообще. Они думают, господа, о Мортоне, потому что анг-
личане, осмелюсь сказать, дали понять великим державам недвусмысленно,
что бактериологическое оружие, которое у них имеется, сильнее всех бомб.
И это оружие делается здесь, в Мортоне. Это оружие, если его применить,
не оставит на всей планете ничего живого. Абсолютно ничего. Вот почему у
меня страх перед дверью лаборатории номер один. Надеюсь, вы поймете ме-
ня.
Мы выслушали доктора Грегори в полном молчании и были согласны, что
опасность за дверью велика. Но нужно было убедиться, что преступники не
входили туда. И мы открыли дверь. И убедились в том, что из самой сек-
ретной лаборатории исчезло шесть ампул в контейнерах, специальных сталь-
ных контейнерах. В трех из них был сильный ботулинусный вирус, смертель-
ный для всего живого. Но самое страшное, что неизвестные похитили три
ампулы дьявольского микроба, против которого вообще не было никакой за-
щиты - ни сыворотки, ничего другого. Это был нокаут.
Мэри Кэвел в моей жизни значила все. Уже два месяца я женат на ней,
но знаю, это чувство останется до конца моих дней. На всю жизнь. Конеч-
но, это легко может сказать любой - легко, просто и не задумываясь. Зву-
чит такое, возможно, немного банально. Но вам надо бы ее увидеть, мою
жену, и тогда вы поверите мне.
Моя жена - маленькая белокурая красавица с поразительными зелеными
глазами, но замечательна она не только этим. Вечером вы можете, расста-
вив руки, ловить на улицах Лондона в часы пик всех девушек подряд - и
половина из дюжины окажется маленькими белокурыми красавицами. Она была
не просто сияющим счастьем, которое никого не минует. Мэри олицетворяла
безудержную радость и влюбленность в жизнь. Она жила с напряжением тро-
пической птицы колибри, у которой сердце бьется в темпе шестисот ударов
в минуту. Было в ней и еще нечто иное. Какое-то сияние - в лице, в гла-
зах, в голосе, во всем, что она говорила и делала. Она - единственный
известный мне человек, не имеющий врагов ни среди женщин, ни среди муж-
чин. К этим чертам, пожалуй, можно применить только несколько старомод-
ное и затасканное слово "добродетель". Она терпеть не могла святош,
всех, кого называют ханжами, но ее собственная добродетель окружала ее
ощутимым магнитным полем. Магнитным полем, невольно притягивавшим к ней
стольких обездоленных, надломленных душой и телом, что иному потребова-
лась бы еще дюжина жизней, чтобы столько встретить. Старик, доживающий
свои последние дни при слабом осеннем солнце на скамейке в парке, птица
со сломанным крылом - все они тянулись к Мэри. Лечить изуродованные тела
и души было ее талантом, и я только совсем недавно стал понимать, что,
врачуя одного, она уже знала о другом страждущем, о ком никто еще не по-
дозревал. Впрочем, у нее был маленький недостаток, который мешал ей
превратиться в ангелоподобное существо, - она была вспыльчива, и вспыль-
чивость эта могла проявиться самым невероятным образом в сопровождении
не менее невероятных выражений, но только тогда, когда она видела птицу
со сломанным крылом и человека, сделавшего это.
Она была моей женой, чему я не переставал удивляться. Она могла выб-
рать любого по своему желанию, но остановила выбор на мне. Я отношу это
к тому, что в некотором роде у меня тоже были перебиты крылья. Гусеница
немецкого танка изувечила мне ногу в сражении близ Кайе, а осколок зажи-
