- Так он сказал мне сегодня днем.
- Я в это не верю! Фред никогда не поступил бы так. Это порядочный
мальчик, всегда был таким. Он никогда в жизни ничего не украл! В музее ему
доверяют. Его все уважают...
Я прервал его пьяный монолог.
- Он говорит, что не крал картину. Он взял ее домой, чтобы провести
определенное исследование.
- Какое исследование?
- Точно я не знаю. Если верить Фреду, он хотел определить возраст
этой картины. Художник, который якобы нарисовал ее, исчез уже очень давно.
- Кто это был?
- Ричард Хантри.
- Да, я, кажется, слышал о нем. В музее очень много его картин, - он
почесал свою седую голову, словно желая оживить память. - Но он, вроде бы,
умер?
- Умер или пропал. Так или иначе, его нет здесь уже двадцать пять
лет. Если бы краски на картине были достаточно свежими, это означало бы,
что ее наверняка рисовал не он.
- Простите, но я не совсем понимаю...
- Это не важно. Важно то, что Фред принес эту картину сюда и прошлой
ночью она, похоже, была украдена из его комнаты. Вам ничего об этом
неизвестно?
- Нет, черт побери! - его лицо покрылось морщинами, словно внезапно
постарев. - Вы думаете, что это я ее взял?
- Разумеется, я так не думаю.
- Надеюсь... Фред прибил бы меня, если бы я прикоснулся к
какой-нибудь из его святынь! Я не могу даже зайти в его комнату!
- Мне хотелось бы знать, не говорил ли Фред, что прошлой ночью из его
комнаты украдена какая-то картина?
- Я об этом ничего не слыхал.
- А вы видели его сегодня утром?
- Разумеется. Я разогревал ему овсянку...
- И он ничего не говорил о пропавшей картине?
- Нет, сэр, он ничего не говорил.
- Мне бы хотелось осмотреть комнату Фреда. Это возможно?
Эта мысль явно испугала его.
- Не знаю... Пожалуй, нет... _О_н_а_ не терпит, когда в ее дом входят
посторонние... Если бы это было возможно, она и от меня избавилась бы!
- Но ведь вы сказали, что она в госпитале...
- Да, она пошла на работу.
- Так откуда же она узнает?
- Не знаю, откуда, но она всегда обо всем узнает. Может, как-то
вытаскивает это из меня, что ли... Это вредно для меня, вредно для моих
нервов... - он кокетливо хохотнул. - А у вас, мистер, нет еще глоточка
того теннессийского виски?
Я показал ему вторую бутылку. Когда он протянул к ней руку, я убрал
бутылку так, что он не мог до нее дотянуться.
- Пойдем наверх, Джерри. А потом я оставлю ее тебе, - я сунул бутылку
обратно в карман.
- Я даже не знаю...
Он глянул вверх вдоль лестницы так, словно его жена могла нас
подслушивать. Разумеется, это было невозможно, но ее невидимое
присутствие, казалось заполняло собой весь дом. Джерри весь дрожал от
страха перед ней, а может, от желания получить виски.
Искушение победило. Он включил свет и проводил меня на лестницу.
Второй этаж был в еще более запущенном состоянии, чем первый. Старые
рваные обои почти выцвели. На полу я насчитал несколько выбоин. В двери,
ведущей в одну из комнат, недоставало доски, ее заменяла крышка картонной
коробки.
Я видывал и худшие жилища в трущобах и городских предместьях: норы,
выглядевшие так, словно в них происходил бой пехотинцев. Разрушение в доме
Джонсонов не бросалось в глаза настолько ярко. Но внезапно мне показалось
возможным, что этот дом был источником преступления: быть может, Фред
украл картину в надежде поправить таким образом условия своей жизни...
Я начал сочувствовать Фреду. Трудно возвращаться в этот дом из
резиденции Баймееров или из музея.
Джонсон открыл дверь, в которой не хватало дощечки, и зажег лампу,
свисающую с потолка на шнуре.
- Это комната Фреда.
Стояла в комнате узкая железная койка, прикрытая солдатским одеялом,
письменный стол, кресло с прорванным сидением и этажерка, забитая книгами.
В углу, возле завешенного окна, я увидел старый кухонный стол, заваленный
всевозможными инструментами: молотками разного размера, ножницами,
напильниками, иглами и нитками, баночками с краской и клеем.
Лампа, висящая над кроватью, тихо покачивалась, бросая сноп света на
противоположную стену. Внезапно мне показалось, что весь дом покачивается
в такт этим движениям. Я протянул руку и придержал лампу. На стенах висели
работы великих иностранных художников, таких как Моне и Модильяни,
преимущественно, это были скверные репродукции, должно быть, вырезанные из
журналов. Я открыл дверцу шкафа. Там висели на плечиках пиджак и несколько
рубашек и стояли начищенные высокие черные ботинки. Для человека после
тридцати лет недвижимости у Фреда было маловато.
Просмотрев ящики стола, я нашел в них немного белья, носовых платков
и носков, а также групповую фотографию выпускников средней школы 1961
года. Фреда я на ней отыскать не смог.
- Вот он, - сказал Джонсон, заглянув мне через плечо. Он ткнул
пальцем в долговязого подростка, лицо которого сквозь время казалось
трогательно исполненным надежды.
Я просмотрел книги, стоящие на полках. В большинстве своем это были
дешевые издания, касающиеся культуры, искусства и технологии, было там
также несколько книг по психиатрии и психоанализу. Из них я читал лишь
две: "Психопатология в обычной жизни" и "Правда Ганди" - достаточно
необычный подбор для преступника, если Фред являлся таковым.
Я повернулся к Джонсону.
- Мог ли кто-нибудь войти в дом и взять картину из этой комнаты?
Он пожал тяжелыми плечами.
- Думаю, все возможно... Я никого не слыхал, но я обычно сплю как
убитый...
- А может, ты сам взял эту картину, Джерри?
- Что вы, сэр?! Ни в коем случае... - он резко закрутил головой. - Я
не такой дурак, чтобы лезть в дела Фреда! Возможно, я старый бездельник,
но я не обокрал бы собственного сына! Он один из всех нас, у кого есть
какое-то будущее...
- Здесь живете только вы втроем - ты, Фред и миссис Джонсон?
- Да, только мы. Когда-то у нас были квартиранты, но это уже давно.
- Так что же случилось с картиной, которую Фред принес домой?
Джонсон опустил голову и покачивал ею из стороны в сторону, словно
старый больной бык.
- Я эту картину вообще не видел. Вы не понимаете, что у меня за
жизнь, сэр. Лет шесть-семь после войны я просидел в госпитале для
ветеранов. Был не совсем в своем уме, да и сейчас не лучше... Время течет,
а я часто не знаю, какой нынче день недели - и знать не хочу! Я человек
больной. Не могли бы вы оставить меня в покое, сэр?
Я оставил его в покое и бегло просмотрел другие комнаты на этом
этаже. Только одна из них была жилой - спальня с двуспальной кроватью,
которую Джонсон, по всей, видимости делил со своей женой. Я не нашел ни
картины под матрасом, ни чего-либо подозрительного в шкафу и ящиках
комода, ни следа какого-либо преступления за исключением бедности. Узкие
двери в конце коридора были заперты на большой засов с замком. Я
остановился перед ними.
Джонсон сопел за моей спиной.
- Это выход на крышу. У меня нет ключа от засова. Сара всегда боится,
что я упаду с лестницы. Но так или иначе, там ничего нет. Как у меня
здесь, - он тупо постучал по своей груди. - Наверху абсолютно пусто.
Он улыбнулся широкой улыбкой идиота. Я сунул ему вторую бутылку. Это
была скверная сделка, и я оставил его с радостью. Он закрыл за мной
входную дверь, словно образцовый заключенный, закрывающийся в собственной
тюрьме. Я повернул ключ в замке.
8
Остановив машину, я двинулся пешком в сторону клиники. У меня была
надежда, что миссис Джонсон даст мне какую-нибудь дополнительную
информацию о Фреде. Было уже почти совсем темно, среди деревьев слабо
светились редкие уличные фонари. Перед собой на тротуаре я увидел
несколько пятен, словно кто-то разлил масло. Двигаясь дальше, я заметил,
что расстояние между следами падающих капель постепенно уменьшается.
Я коснулся пальцем одного из пятнышек и поднес его к свету. Жидкость
была красной, запах не напоминал масло.
Впереди меня, на идущем вдоль тротуара газоне, кто-то громко
захрипел. Это был мужчина, лежащий лицом на земле. Я подбежал к нему и
опустился рядом на траву. На затылке мужчины было большое кровавое пятно.
Я слегка приподнял его, чтобы осмотреть лицо. Оно также было окровавлено.
Он охнул и попытался приподняться, жалко и комично отжавшись от
земли, а потом снова рухнул лицом вниз. Я слегка повернул ему голову,
чтобы он мог легче дышать.
Он приоткрыл один глаз и пробормотал:
- Хантри?.. Оставь меня в покое...
Потом снова нервно засопел, как сопят люди с искалеченным лицом. Я
понял, что ранен он серьезно, а потому оставил его на газоне и побежал к
воротам приемного покоя клиники. Там на складных стульчиках ожидало приема
семь или восемь пациентов, среди них несколько детей. Растерянная молодая
медсестра за столиком напоминала бойца, защищающего баррикаду.
- Недалеко отсюда, на этой улице, лежит какой-то тяжело раненный
мужчина, - сказал я.
- Ну, так принесите его.
- Я не могу. Для этого необходима каталка.
- Далеко отсюда?
- Сразу за перекрестком.
- У нас здесь нет каталки. Если вы хотите вызвать скорую, то там, в
углу, стоит телефон. У вас есть десять центов?
Она дала мне номер. Неполных пять минут спустя, перед входом
остановилась карета скорой помощи. Я сел рядом с водителем и показал ему,
как доехать до человека, истекавшего кровью на газоне.
Теперь он хрипел тише и реже. Санитар посветил на него фонариком. Я
присмотрелся к лежащему. Это был человек лет шестидесяти с торчащей седой
бородкой и густыми седыми волосами, залитыми кровью. Он походил на
смертельно раненого морского льва и хрип его напоминал далекий рев этого
животного.
- Вы его знаете?
Я как раз подумал о том, что его внешность отвечала приметам Пола
Граймса, продавца картин, как его описывал хозяин винной лавчонки.
- Нет, - ответил я, - я его впервые вижу.
Санитар осторожно уложил его на носилки и довез до приемного покоя
клиники. Я поехал с ними и стоял возле машины, когда раненого выносили. Он
приподнялся на руках, чуть не перевернув носилки, и повернул ко мне свое
изуродованное, мокрое и безжизненное лицо.
- Я тебя знаю, сукин сын! - прохрипел он, потом тяжело опал и остался
неподвижным. Санитары поспешили с ним в приемный покой. Я же остался перед
зданием в ожидании полиции.
Они приехали в машине без опознавательных знаков - два сержанта из
следственного отдела в легких летних мундирах с лицами, холодными, как
зимний ветер. Один из них вошел в здание, второй, сержант Леверетт,
задержался рядом со мной.
- Вы знаете раненного?
- Никогда прежде его не видел. Я нашел его на улице.
- Почему же вы вызвали ему скорую?
- Это кажется мне вполне логичным поступком.
- А почему вы не позвонили нам?
- Я знал, что это и так сделают.
Леверетт слегка покраснел.
- Вы говорите как знаток... Кто вы, черт возьми, такой?!
Я проглотил раздражение и сообщил ему, что являюсь частным
детективом, приглашенным семейством Баймееров. Эта фамилия Леверетту была
знакома, так как он резко сменил тон и отношение ко мне.
- Не могу ли я увидеть ваши документы, мистер?
Я показал. Он спросил, не задержусь ли я еще на минутку. Я ответил,
что задержусь.
Оценивая свое положение достаточно вольно, я медленно прошел к
ближайшему перекрестку и обследовал место, где появились пятна крови. Они
уже почти высохли в теплом воздухе.
Неподалеку у тротуара стоял старый черный кабриолет с откинутым
