В один миг возбужденная толпа окружила меня.
- Кто упал за борт? Кто? Где? - посыпались вопросы.
Я, разумеется, сразу понял, что вопросы относятся ко мне и что пора
наконец объясниться и прекратить эту беспричинную панику.
- Леди и джентльмены! - сказал я. - Мне ничего не известно о том, что
кто-то упал за борт. Почему вы обращаетесь ко мне?
- Хэлло, мистер! - вскричал виновник переполоха. - Разве вы не сказа-
ли...
- Ничего я не говорил.
- Но я же спрашивал вас, не упал ли кто за борт?
- Спрашивали.
- И вы ответили мне...
- Ничего не ответил.
- Будь я проклят, если вы не сказали не то: "Вот она!", не то: "Это
она!" или что-то в этом роде.
Я повернулся к говорившему, который, как я заметил, начинал уже те-
рять доверие пассажиров.
- Мистер, - произнес я ему в тон, - очевидно, вы никогда не слыхали о
человеке, который нажил огромное состояние, занимаясь исключительно сво-
ими собственными делами.
Моя реплика положила конец переполоху. Она была встречена взрывом хо-
хота, который нанес моему противнику полное поражение, и он, немного по-
кипятившись и покричав, отправился в бар, чтобы утопить обиду в стакан-
чике спиртного.
Пуб репликстепенно разошлась по каютам и салонам, и я снова остался
один на штормовом мостике.
Глава XLV. РЕВНОСТЬ
Любили вы когда-нибудь девушку простого звания? Прелестную юную де-
вушку, которой предназначен самый скромный удел, но чья блистательная
красота уничтожает всякую мысль о социальном неравенстве? Пословица "Пе-
ред любовью все равны" стара, как мир. Любовь смиряет гордые сердца,
учит высокомерных снисхождению, но главное ее свойство - все возвышать и
облагораживать. Она не превратит принца в простолюдина, но зато превра-
тит простолюдина в принца.
Взгляните на вашу богиню, когда она хлопочет по дому. Вот она возвра-
щается от колодца с кувшином воды. Босая, идет она по хорошо знакомой
тропинке, и эти нежные ножки в их целомудренной наготе не могли бы быть
прекраснее даже в самых изящных атласных или шелковых туфельках. И разве
не тускнеют перед блеском ее черных растрепавшихся кудрей золотые
шпильки и драгоценные диадемы, венки из цветов и жемчужные нити, украша-
ющие затейливые прически светских дам, гордо восседающих в ложах
бельэтажа? Она несет свой глиняный кувшин с такой грацией, будто ее го-
лову венчает золотая корона, и каждый ее жест, каждое движение достойны
резца ваятеля или кисти художника. Ее простое холщовое платьице в ваших
глазах милее самого роскошного туалета из лионского бархата. Но что вам
ее наряд! Вас привлекает не оправа, а жемчужина, заключенная в ней.
И вот девушка исчезает в хижине, в своем убогом жилище. Убогом? В ва-
ших глазах оно уже отнюдь не убого. Эта маленькая кухонька с табуретами
и столом из некрашеного дерева, с сосновой полкой, где в порядке выстро-
ились кружки, чашки и расписные тарелки, с выбеленными стенами, увешан-
ными дешевыми литографиями - на одной изображен солдат в красном мунди-
ре, на другой матрос в синей рубашке, - эта хижина, крошечный храм, пос-
вященный пенатам бедняка, вдруг озаряется светом, придающим ей такой
блеск и великолепие, перед которыми меркнут раззолоченные гостиные бога-
чей. Маленький, увитый зеленью домик с низкой кровлей превратился во
дворец. Свет любви преобразил его! Это рай, и рай запретный. Да, при
всем вашем богатстве и власти вы с вашей изысканной внешностью, громкими
титулами, безукоризненным костюмом и лаковыми сапожками не посмеете пе-
реступить его порога.
И как вы завидуете смельчаку, отважившемуся войти туда! Как вы зави-
дуете и франтоватому подмастерью и этому детине в холщовой рубахе, кото-
рый громко хлопает кнутом и беспечно насвистывает, будто идет за плугом,
хотя благоговейный трепет перед прекрасным видением должен был бы ско-
вать его уста! Пусть он неуклюж, как медведь, но вас гложет ревность, и
вы готовы убить его за милые улыбки, которые, как вам кажется, она рас-
точает именно ему.
Возможно, что эти улыбки ничего не значат, что они выражают только
доброту ее сердца, дружбу и невинное кокетство, но вы не можете подавить
в себе зависть и подозрение. А если она улыбается не без причины, если
это улыбка любви и простая девушка сделала своим избранником молодого
подмастерья или этого увальня с кнутом - вас ждут самые ужасные страда-
ния, какие только знает человеческое сердце. Это не простая ревность.
Это гораздо более мучительное чувство, потому что оно отравлено ядом
уязвленного самолюбия. О, его нелегко пережить!
Такие именно муки испытывал я, шагая взад и вперед по штормовому мос-
тику. Счастье еще, что пассажиры все разошлись. Я не в силах был скры-
вать обуревавшие меня чувства. Мой вид и дикая жестикуляция выдали бы
меня и дали бы повод к насмешкам и шуткам. Но я был один. Рулевой в сво-
ей стеклянной будке меня не замечал. Он сидел ко мне спиной, устремив
пристальный и зоркий взгляд на воду, и был слишком поглощен песчаными
отмелями, корягами и плывущими по реке бревнами, чтобы обращать внимание
на мои безумства.
То была Аврора! В этом я нисколько не сомневался. Я не мог ошибиться,
не мог спутать ее ни с кем. Только она одна на свете обладала столь пле-
нительной, но, увы, пагубной красотой!
Но кто же он? Какой-нибудь городской сердцеед? Молодой приказчик?
Служащий на плантации? Кто? Быть может, - при этой мысли сердце во мне
дрогнуло, - он тоже принадлежит к гонимой расе? Может быть, это негр,
мулат или квартерон - словом, раб? Иметь соперником раба! Соперником? Он
- ее счастливый избранник! Подлая кокетка! Как мог я поддаться ее чарам,
принять ее лукавство за простодушие, ее лицемерие - за искренность.
Но кто же он? Я обыщу весь пароход и найду его? К сожалению, я не ви-
дел его лица и не заметил, как он одет. Когда они расстались, я смотрел
только на нее. В темноте я не мог хорошенько его разглядеть, а когда он
проходил мимо фонаря, я даже не взглянул в его сторону. Нелепо думать,
что я разыщу его. Как узнаешь его в толпе пассажиров?
Я спустился вниз, прошел через салон к переднему тенту, обошел палу-
бу. Я всматривался в каждое лицо с таким вниманием, что это могло пока-
заться дерзостью. Все молодые, красивые мужчины возбуждали во мне рев-
ность, и я пристально изучал их. Таких среди пассажиров оказалось нес-
колько человек, и я старался угадать, кто сел в Бринджерсе. Некоторые,
судя по всему, сели недавно, но это было, в сущности, лишь предположе-
ние, и мои поиски счастливого соперника не увенчались успехом.
Расстроенный своей неудачей, я вернулся обратно на штормовой мостик,
но едва я туда поднялся, как меня осенила новая мысль. Я вспомнил, что
всех невольников должны были отправить на рынок с первым пароходом. Не с
нашим ли они едут? Я видел, как целую толпу негров - мужчин, женщин и
детей - гнали вверх по сходням. Тогда я не обратил особого внимания на
эту картину, так как ее можно было наблюдать ежедневно и ежечасно. Мне и
в голову не приходило, что это могли быть невольники с плантации Безан-
сонов.
Если это действительно они, еще не все потеряно. Пусть Аврора не с
ними, но это ничего не значит. Хотя она такая же рабыня, ее вряд ли мог-
ли заставить ехать на палубе. Когда я увидел ее на плавучей пристани,
сходни были уже убраны - значит, она осталась. Мысль, что невольники Бе-
зансонов находятся на нашем пароходе, успокоила меня. Я стал надеяться,
что мои опасения напрасны.
"Почему?" - спросите вы. Да просто потому, что юноша, который так
нежно прощался с Авророй, мог быть ее братом или близким родственником.
Я не знал, есть ли у нее родные, но это было возможно, к тому же истер-
занное ревностью сердце жадно цеплялось за любую догадку.
"Надо положить конец мучительным сомнениям", - решил я и, прервав
свою прогулку, поспешил вниз, на пассажирскую палубу, а оттуда по глав-
ному трапу на нижнюю, где стояли котлы. Ловко лавируя между грудами меш-
ков с кукурузой и бочками с сахаром, то ныряя под колесный вал, то ка-
рабкаясь на гигантские кипы хлопка, я добрался до кормы, отведенной для
палубных пассажиров, где бедные ирландские и немецкие иммигранты ютятся
бок о бок с чернокожими рабами юга.
Я не ошибся. Вот их добродушные черные лица. Здесь были все: и старый
Зип, и тетушка Хлоя, и малютка Хло, и новый кучер Ганнибал, и Цезарь, и
Помпей - словом, все, кого ждал страшный невольничий рынок.
Я не сразу подошел к ним. Свет падал в ту сторону, и, пользуясь этим,
я несколько мгновений рассматривал их, прежде чем они заметили меня. Это
было печальное сборище. Не слышно было ни смеха, ни задорных шуток, как
бывало, когда они после долгого дня работы усаживались отдохнуть на по-
рогах своих лачуг. Здесь царили печаль и уныние. Даже маленькие дети,
которые обычно не задумываются над тем, что их ждет, казалось, проник-
лись тревожным настроением старших. Они не возились, не шалили. Они даже
не играли, а сидели притихшие и молчаливые. Эти маленькие рабы уже знали
достаточно, чтобы страшиться за свое будущее и трепетать при словах "не-
вольничий рынок".
Все были подавлены. И немудрено: они привыкли к доброму обращению и
теперь боялись очутиться во власти жестокого надсмотрщика. Никто не
знал, где он окажется завтра и какой деспот будет его господином. Но это
еще не все, их ждало горшее испытание. Друга разлучат с другом, родных
разметают по разным плантациям, и кто знает, суждено ли им будет ког-
да-нибудь свидеться! С болью в сердце, с мучительной тоской глядел те-
перь муж на жену, брат - на сестру, отец - на сынишку, мать - на своего
беспомощного малютку.
Как тяжело было смотреть на этих несчастных, видеть их страдания, чи-
тать следы душевной тревоги на каждом лице, думать о той несправедливос-
ти, которую один человек, прикрываясь законом, вправе причинять другому,
попирая все законы человеческого сердца! О, как тяжело было смотреть на
эту картину!
Единственное, что смягчало мою боль, - это сознание, что я своим по-
явлением хоть ненадолго рассеял их печаль. Меня встретили радостными
возгласами и улыбками, и эти улыбки согнали с их лиц суровую тень. Будь
я даже их спасителем, и тогда я не мог бы рассчитывать на более горячий
прием.
Среди пылких изъявлений радости слышались и страстные мольбы купить
их, стать их господином, и торжественные обещания преданно служить мне.
Увы, они не знали, какие муки доставляла мне в эту самую минуту мысль о
том, удастся ли мне спасти ту, которую я так страстно мечтал выкупить.
Я старался казаться веселым, ободрить и утешить их, тогда как сам
нуждался в утешении.
Между тем я напряженно всматривался в окружавшие меня лица. Здесь го-
рело два фонаря, так что было довольно светло. Среди молодых мужчин ока-
залось несколько мулатов, и я подозрительно приглядывался к каждому. Как
трепетало при этом мое сердце! О радость! Я не находил никого, кто был
бы достоин ее любви. Но все ли здесь? Сципион уверял, что все - все,
кроме Авроры.
- А где Аврора? - спросил я. - Ты слышал что-нибудь о ней?
- Нет, масса! Говорят, Рора уехала в город. Ее отправили туда в каре-
те, не на пароходе. Так мне рассказывали.
Мне показалось это странным. Отведя негра в сторону, я спросил:
- Скажи, Сципион, нет ли среди вас каких-нибудь родственников Авроры?
Сестер, братьев, родных или двоюродных?
- Нет, масса, нету! Ей-богу, никого нету! Рора почти такая же белая,
как мисса Жени, а здесь все чернокожие или смуглые. Рора - она кварте-
ронка, а у нас все мулаты. Родных у Роры никого нет.
Я был удивлен и испуган. Ко мне вернулись прежние подозрения, и вновь
вспыхнула ревность.
Сципион не мог мне объяснить этой тайны. Его ответы на другие мои
вопросы тоже не помогли ее разгадать, и я вернулся наверх с тяжелым
