Но вдруг чье-то громкое замечание заставило меня насторожиться:
- Говорят, он увивается за мисс Безансон.
Теперь я заинтересовался. Я подошел к двери и, приложив ухо к замоч-
ной скважине, стал слушать.
- Вернее, за ее плантацией, - заметил другой, после чего раздался
многозначительный смех.
- Ну что ж, - послышался третий голос, звучавший очень самоуверенно,
- тогда он гоняется за тем, чего не получит.
- Как? Почему? - раздалось несколько голосов.
- Он, может, и получит молодую леди, - продолжал тот же внушительный
голос, - но плантации ему не видать, как своих ушей.
- Почему? Что вы хотите сказать, мистер Моксли? - снова спросило нес-
колько голосов.
- То, что говорю, джентельмены, - ответил прежний голос и снова пов-
торил свои слова тем же самоуверенным тоном: - Молодую леди он, может, и
получит, но плантации ему не видать.
- О, значит это правда? - восликнул новый голос. - Она несостоя-
тельная должница? Да? А старик Гайар?..
- Скоро завладеет плантацией.
- Вместе с неграми?
- Со всеми потрохами. Завтра шериф наложит арест на все имущество.
В ответ раздались удивленные возгласы, в которых слышалось осуждение
и сочувствие:
- Бедная девушка! Какая жалость!
- Нечего удивляться! После смерти старика она швыряла деньги направо
и налево.
- Говорят, он ей вовсе не так много оставил. Большую часть имения он
заложил сам...
Но тут приход доктора прервал этот разговор и избавил меня от жесто-
кой пытки.
- Вы говорите, что встретили друга среди болот? - снова спросил он.
Я не решался ответить ему, помня о толпе за дверью, и сказал тихим,
серьезным тоном:
- Дорогой друг, у меня было приключение в лесу. Как видите, я сильно
поцарапан. Полечите мои ссадины, но не расспрашивайте меня о подробнос-
тях. По некоторым причинам я ничего не могу сказать вам сейчас. Потом я
все расскажу. А пока...
- Хорошо! Хорошо! - прервал меня доктор. - Не волнуйтесь. Дайте мне
взглянуть на ваши раны.
Добрый доктор замолчал и занялся моими царапинами.
В другое время перевязка этих болезненных ссадин была бы довольно му-
чительна, но только что услышанные новости так сильно взволновали меня,
что я не чувствовал боли.
Я был в смертельной тревоге. Я горел нетерпением расспросить Рейгарта
о делах на плантации, о судьбе Эжени и Авроры. Но я не мог, так как мы
были не одни. Хозяин гостиницы и слуга-негр вошли в комнату, чтобы по-
мочь доктору. Я не решался заговорить об этом в их присутствии, и мне
пришлось сдерживать нетерпение, пока с перевязкой не было покончено и
они не ушли.
- Скажите, доктор, что это толкуют о мадемуазель Безансон?
- Разве вы ничего не знаете?
- Только то, что услышал сейчас от этих болтунов за дверью. - И я пе-
редал Рейгарту слышанный мною разговор.
- А я думал, вам известны все эти новости. Я даже считал, что они-то
и были причиной вашего долгого отсутствия, хотя и не представлял себе,
какое вы имеете к ним отношение.
- Я ничего не знаю, кроме того, что случайно услышал здесь. Ради Бо-
га, расскажите мне все! Значит, это правда?
- Совершенная правда, к сожалению.
- Бедная Эжени!
- У Гайара была закладная на все имение. Я давно это подозревал и бо-
ялся, что он ведет нечестную игру. Гайар подал ко изысканию и, говорят,
уже введен в права владения. Теперь все принадлежит ему.
- Все?
- Все, что находится на плантации.
- А невольники?
- Тоже, разумеется.
- Все... все... и Аврора?
Я не сразу решился задать ему этот вопрос. Рейгарт не подозревал о
моих чувствах к Авроре.
- Вы говорите о квартеронке? Конечно, и она вместе со всеми. Она та-
кая же невольница, как и остальные. Ее продадут.
"Такая же невольница! Продадут вместе со всеми!" Однако я не высказал
этого вслух.
Не могу выразить, в какое смятение повергли меня его слова. Кровь
бросилась мне в голову, и я с трудом удержался от гневного восклицания.
Но как я ни боролся с собой, я, видно, не мог скрыть своего волнения,
ибо всегда спокойные глаза Рейгарта с удивлением остановились на мне.
Однако если доктор и угадал мою тайну, он был великодушен и не задавал
мне вопросов.
- Значит, все невольники будут проданы? - пробормотал я снова.
- Без сомнения, все пойдет с торгов - таков закон. Надо полагать, Га-
йар и купит плантацию, ведь она граничит с его землей.
- Гайар! О негодяй! А что же будет с мадемуазель Безансон? Неужели у
нее нет друзей?
- Я слышал о какой-то тетке, у которой есть небольшое состояние. Она
живет в городе. Должно быть, Эжени будет теперь жить у нее. У тетки, ка-
жется, нет детей, и Эжени - единственная наследница. Впрочем, не могу
поручиться, что это так. Знаю только по слухам.
Рейгарт говорил спокойным, сдержанным тоном. Мне даже сначала пока-
зался странным этот тон, но я понял причину его сдержанности. У него бы-
ло ложное представление о моих чувствах к Эжени. Однако я не хотел разу-
верять его.
"Бедная Эжени! У нее двойное горе. Неудивительно, что она так измени-
лась в последнее время! Неудивительно, что она была так печальна!"
Все это я подумал про себя.
- Доктор, - сказал я вслух, - мне необходимо поехать на плантацию.
- Только не сегодня.
- Сейчас, сейчас!
- Дорогой мой Эдвард, вы не должны этого делать!
- Почему?
- Это невозможно, я не могу вам разрешить. У вас начнется горячка.
Это может стоить вам жизни!
- Но...
- Нет, нет! Я и слушать вас не стану! Уверяю вас, вам грозит горячка.
Вы не должны выходить из комнаты хотя бы до завтра. Утром - другое дело.
Сегодня это невозможно.
Мне пришлось подчиниться, хотя я отнюдь не был уверен, что, оставшись
дома, выбрал лучший способ спастись от горячки. Причина ее была во мне
самом, а вовсе не в опасном ночном воздухе.
Сердце колотилось у меня в груди, кровь прилила к голове, сознание
затуманилось.
"Аврора - невольница Гайара! Ха-ха-ха! Его рабыня! Гайар - Аврора!
Ха-ха-ха! Это его я схватил за горло. Нет! Это змея! Ко мне! Помогите!
Помогите! Воды, воды! Я задыхаюсь!.. Нет, это Гайар! Я держу его! Опять
не он - это змея! О Боже! Она обвилась вокруг моей шеи! Она душит меня!
Помогите! Аврора! Любимая! Не уступай ему!"
"Я умру, но не уступлю!"
"Я так и знал, благородная девушка! Я иду к тебе на помощь!"
Как она бьется в его руках! Прочь, дьявол, прочь! Аврора, ты свобод-
на! Свободна! Ангелы небесные!
Таковы были мои сны в эту ночь - лихорадочный бред помутившегося рас-
судка.
Глава XLI. ПИСЬМО
Всю ночь я то впадал в забытье, то просыпался, то бредил, то вновь
приходил в себя.
Ночь не принесла мне отдыха, и утром я проснулся, почти не освежен-
ный. Некоторое время я лежал, припоминая все события вчерашнего дня, и
думал, что же теперь предпринять. Наконец я решил тотчас же ехать на
плантацию и собственными глазами убедиться, что там происходит. С этим
решением я встал.
Одеваясь, я случайно взглянул на стол и увидел письмо. На нем не было
марки, и оно было подписано женским почерком: я сразу догадался, от кого
оно.
Разорвав конверт, я прочел:
"Сударь!
Сегодня, по законам Луизианы, я стала совершеннолетней, но нет на
свете женщины несчастнее меня. Солнце, осветившее день моего совершенно-
летия, осветило и мое разорение!
Я собиралась устроить ваше счастье: доказать вам, что умею быть бла-
годарной. Увы! Это уже не в моей власти. Я больше не владелица плантации
Безансонов и не хозяйка Авроры. Я потеряла все: Эжени Безансон теперь
нищая. Ах, сударь! Это печальная история, и я не знаю, к чему она приве-
дет.
Но увы! Есть несчастья еще более тяжкие, чем потеря состояния. Такая
потеря может со временем возместиться, но тоска неразделенной любви -
любви сильной, единственной н чистой, как моя, - длится долго, быть мо-
жет, вечно.
Знайте, сударь, что в горькой чаше, которую мне суждено испить, нет
ни капли ревности или упрека. Я одна виновата в постигшем меня нес-
частье.
Прощайте, сударь! Прощайте и будьте счастливы! Нам лучше больше не
встречаться. О, будьте счастливы! Ни одна моя жалоба никогда не коснется
вашего слуха и не омрачит вашего светлого счастья. Отныне только стены
монастыря Сакре-Кер будут свидетелями горя несчастной, но благодарной
Эжени".
Письмо было написано накануне. Я знал, что это день ее рождения: вче-
ра она стала совершеннолетней.
"Бедная Эжени, - думал я, - ее счастье ушло вместе с беззаботной
юностью! Бедная Эжени!"
Слезы катились у меня из глаз, когда я читал это письмо. Я поспешно
вытер их и, позвонив слуге, приказал оседлать мою лошадь. Быстро одев-
шись, я вышел. Лошадь стояла уже у крыльца. Я вскочил на нее и поскакал
к плантации.
Выехав из деревни, я вскоре нагнал двух всадников; они держали путь в
том же направлении, что и я, но только не так спешили. Одеты они были,
как обычно одеваются плантаторы, и неискушенный наблюдатель принял бы их
за местных землевладельцев. Однако в их наружности было что-то, делавшее
их не похожими ни на плантаторов, ни на торговцев, ни вообще на людей,
которые занимаются одной из распространенных здесь профессий. Я судил не
по одежде, а по тому особому отпечатку, который трудно определить слова-
ми, но по которому легко распознать служителей закона. Даже в Америке,
где они не носят форменной одежды или специальных значков, я сразу заме-
чал этот отпечаток и думаю, что мог бы узнать полицейского в любом
штатском платье.
У людей, о которых я говорю, это особое выражение сразу бросилось мне
в глаза, и я подумал, что это констебли или представители шерифа. А меж-
ду тем, проезжая мимо, я успел только мельком взглянуть им в лицо и в
другое время не обратил бы на них внимания.
Я не поклонился этим людям, но заметил, что мое появление их заинте-
ресовало. Обернувшись назад, я увидел, что они подъехали вплотную друг к
другу и о чем-то оживленно беседуют, а по их жестам догадался, что раз-
говор идет обо мне.
Вскоре я ускакал далеко вперед и перестал о них думать. Я спешил на
плантацию, еще не зная, что предпринять.
Я выехал по первому побуждению, надеясь только скорей узнать, что там
делается, либо от Эжени, либо от самой Авроры.
Так ничего и не обдумав, я доехал почти до самой плантации. Теперь я
немного придержал коня, чтобы собраться с мыслями. Я даже на минуту ос-
тановился. Здесь речной берег делал небольшой изгиб, и дорога как бы
срезала его. Эта часть берега была не возделана и не огорожена. Свернув
к реке, я остановил лошадь у воды и сидел, не слезая с седла, погружен-
ный в раздумье.
Я старался составить какой-нибудь план действий. Что мне сказать Эже-
ни? Что - Авроре? Захочет ли Эжени видеть меня после того, что она напи-
сала? В своем письме она сказала мне "прощайте", но сейчас было не время
соблюдать какие-то церемонии. А если она не захочет, удастся ли мне по-
видаться с Авророй? Я должен видеть ее. Кто может мне помешать? Мне надо
так много сказать ей! Сердце мое было переполнено. Только разговор с на-
реченной мог принести мне облегчение.
Так и не приняв никакого решения, я снова повернул коня и, пришпорив
его, поскакал по береговой дороге.
Подъехав к плантации, я увидел у ворот двух верховых лошадей. Я сразу
узнал лошадей тех всадников, которых обогнал на дороге. Они опередили
меня, пока я стоял на берегу реки. Теперь седоков не было видно: они,
должно быть, вошли в дом.
Лошадей держал негр. Это был мой старый друг Зип.
Я подъехал и заговорил с ним, не слезая с седла. Мне хотелось узнать,
кто эти люди.
Его ответ меня не удивил. Предположение мое оправдалось. Это были
блюстители закона - местный шериф и его помощник. Незачем было спраши-
вать, по какому делу они приехали, я и сам догадался.
Я только спросил Сципиона о подробностях. Он коротко рассказал мне
