этак, наконец, махнув на все рукой, схватил топор и перерубил шкоты.
Парус тут же опустился, но было уже поздно; и когда Вильям опять
взглянул на океан, его взору представилась бесконечная однообразная голубая
гладь, и кругом ни точки, ни пятнышка.
Он понял, что впервые остался совершенно один-одинешенек среди
безбрежного океана.
От такой мысли можно было прийти в отчаяние и, оцепенев от ужаса,
потерять всякую способность действовать. И если бы на месте юнги был
какой-нибудь другой юноша, то так бы оно и случилось. Но не таков был
Вильям! Недаром он отправился в море, гонимый жаждой приключений: только
юноша с предприимчивым и решительным складом ума мог решиться на такое.
Он не смирился перед судьбой, не пал духом, а продолжал напрягать все
силы ума и тела в надежде как-то помочь катамаранцам в постигшей их
катастрофе. Кинувшись обратно к рулевому веслу и отцепив его от крюка, на
котором оно крепилось, служа рулем, он принялся грести им, чтобы двинуть
судно против ветра.
Что и говорить, старался он изо всех сил, и все-таки ему вскоре
пришлось убедиться, что от его усилий толку нет. Огромный плот, по выражению
Снежка, был прямо как "бревно красного дерева в тихую погоду в тропиках".
Дело оказалось еще хуже: юнга увидел, что плот не только не идет против
ветра или остановился, но он продолжает двигаться по ветру.
В этот критический момент ему пришло в голову... Он и раньше бы об этом
подумал, если бы не был так поглощен надеждой, что сумеет поставить плот
против ветра. Но как только эта затея провалилась, его сразу же и осенило:
нужно выбросить что-нибудь плавучее за борт. Это позволит его спутникам
дольше продержаться на воде.
Первый предмет, который попался ему на глаза, был сундучок моряка.
Стоял он, как вы знаете, посередине плота, на том самом месте, где Бен Брас
исследовал его содержимое.
Крышка была откинута, и Вильям увидел, что сундучок почти пуст: все
вещи валялись рядом. Матрос раскидал свои пожитки, когда в нем рылся. И чего
тут только не было! Какой выбор и в каком количестве!
Самый вид сундучка наводил на мысль о возможности использовать его в
нужных Вильяму целях: его крашеный парусиновый чехол был водонепроницаемым.
Стоит только захлопнуть крышку -- и вот вам настоящий буй, который сыграет
роль спасательного круга. Во всяком случае, ничего лучшего ему пока не
подвернулось, и, не мешкая ни секунды, юноша захлопнул крышку; замок при
этом защелкнулся, и сундучок оказался запертым. Схватив его за одну из
плетеных ручек, юнга поволок сундучок на край плота... и вот он уже качается
на волнах.
Удачно, что сундучок даже в воде сохранял свое обычное положение, плывя
дном вниз. И как хорошо держался он на воде, будто был сделан из пробки!
Ничего удивительного! Юнга вспомнил, что однажды он слышал разговор на баке
"Пандоры" относительно этого самого сундучка. Разглагольствовал при этом
главным образом сам Бен Брас, хваливший замечательные мореходные качества
своего изделия.
-- Мой сундук что судно! -- хвастал бывший матрос военного фрегата.--
Все равно, что спасательный пояс в случае, если кто оказался бы выкинутым в
море. Если такое, не приведи Бог, случится, он удержит на воде, почитай, всю
команду малой, а то и большой шлюпки!
Отчасти благодаря этому воспоминанию у юнги и возникла мысль спустить
сундучок на воду. И теперь, глядя, как он удаляется за кормой "Катамарана",
Вильям испытывал радость, чувствуя, что его спутник и защитник мог им
справедливо гордиться: он не подвел! Но еще больше он радовался тому, что
сундучок, возможно, спасет от смерти не только Бена, но и ту, которая была
ему еще дороже,-- маленькую Лали.
Глава XLI. НАБЛЮДЕНИЕ С ВЫШКИ
Отправив сундучок за борт, Вильям не успокоился на этом и решил, что
нужно послать по воде потерпевшим еще что-либо: может, новая посылка, дойдя
до них, даст им лишний шанс уберечься от неминуемой гибели на дне океана.
Что еще такое пустить бы в ход? Может, доску? Нет, всего лучше бочку,
одну из порожних бочек из-под воды. Вот это было бы здорово, ну просто
здорово!
Сказано -- сделано. Ножа не оказалось, и Вильям перерубил веревки
топором. И вот бочка, отделившись от плота, плывет за кормой, догоняя
матросский сундучок. Плывет она, однако, не очень быстро. Ведь паруса-то на
ней нет, и потому ветер не подгоняет ее. А все же плот плыл быстрее сундучка
и бочки, потому что ветер, как-никак, подгонял его. Вильям правильно
рассудил, что для обессилевших пловцов, какими, несомненно, были сейчас и
Бен и Снежок, лишний кабельтов, отделяющий их от плота, может сыграть
решающую роль.
И он подумал, что, чем больше плавучих предметов будет сброшено на воду
им в подмогу, тем больше вероятности, что хоть один из них они заметят и
доберутся до него. Поэтому Вильям, не мешкая, принялся перерубать веревки у
второй бочки, чтобы пустить и ее по воле волн.
Освободив таким образом вторую бочку, он проделал то же самое с
третьей, потом перешел к четвертой и принялся было за пятую, намереваясь
оставить только шестую с драгоценным запасом воды. Он знал, что, если даже
обрубить все бочки, плот все равно не затонет. Этого он нисколько не боялся.
И тем не менее, уже собираясь обрубить веревки, прикреплявшие к плоту пятую
бочку, он вдруг остановился. Внимание его было привлечено одним странным
обстоятельством: третья и особенно четвертая бочки, вместо того чтобы плыть
в кильватере за кормой, покачивались у борта, словно не желая расставаться
со своим старым другом -- плотом.
В первую секунду Вильям ничего не мог понять. Но он быстро сообразил, в
чем тут причина. Раз бочки не поддерживали больше плот на плаву, то он
глубоко осел в воду, и поэтому ветер не мог уже гнать его быстрее, чем
бочки. Таким образом, бочки и "Катамаран" двигались сейчас по ветру
одинаково быстро, или, точнее, одинаково медленно.
Сначала юнга был этим недоволен, однако он тут же рассудил, что это
будет на руку пловцам,-- ведь не бочки плывут быстрее, а "Катамаран" плывет
медленнее. Поэтому если трое его друзей смогут догнать бочки, то они с таким
же успехом догонят и плот, и это будет чудесно! Ведь и в самом деле теперь
плот шел так медленно, что даже самый плохой пловец мог бы без труда его
настигнуть, в том случае, конечно, если расстояние между ними будет не очень
велико.
Именно -- не очень велико! В этом-то вся суть. Вильям забеспокоился.
Далеко ли отстали от плота его трое спутников и смогут ли они доплыть до
него? Где они сейчас? Он не был уверен в направлении, потому что
неуправляемый плот поворачивался к ветру то носом, то бортами, то кормой.
Ничего не было видно, кроме сундучка, который к этому времени был уже
на расстоянии в несколько сот морских саженей с наветренной стороны, чуть
поближе к нему -- бочка первая, и еще ближе -- бочка вторая. Хорошо, однако,
что они pacтянулиcь в одну линию, словно помогая угадать, где находились,
если они еще не утонули, наши трое пловцов.
Больше того, эти три предмета не только помогали угадать направление,
но они его точно указывали. Ведь плот мог двигаться только в ту сторону,
куда дует ветер, или, как говорят моряки, "по ветру", а поэтому оказавшиеся
за бортом его пассажиры должны находиться в той стороне, откуда дует ветер.
Он окинул взглядом часть океана до самого горизонта -- и влево и
вправо: ведь пловцы могли отклониться в сторону.
Однако напрасно он смотрел. Ничто не нарушало монотонности бегущих
волн, ничто, кроме все того же сундучка, бочек да нескольких чаек,
сверкавших своими белоснежными крыльями.
Пробежав по доскам плота, Вильям взобрался на единственную оставшуюся
бочку фальшборта -- самый высокий, не считая мачты, пункт наблюдения. С
трудом удерживая равновесие, он опять окинул взглядом наветренную сторону и
снова ничего не увидел: только бочки, сундучок и все те же чайки, лениво
взмахивающие похожими на маленькие кривые сабли крыльями. Они чувствовали
себя над безбрежным океаном как дома. Да океан и был для них домом, местом
их жилья.
Испытывая все более сильное разочарование, Вильям спрыгнул с бочки и,
подскочив к мачте, начал на нее карабкаться.
Несколько секунд -- и он уже на верхушке. Держась обеими руками за
мачту, Вильям опять взглянул вдаль.
Он смотрел, смотрел и не видел ничего, что походило на его пропавших
спутников. От напряжения мышцы рук и ног совсем ослабели -- приходилось
спускаться, и он в отчаянии соскользнул вниз, на дощатый настил
"Катамарана".
Чуть отдохнув, Вильям снова полез на мачту. И опять, не отрывая глаз,
стал следить за движением сундучка и бочек. Если они ни на что больше не
пригодятся, то послужат ему хотя бы ориентиром, указывая нужное направление.
Еще более удобным ориентиром служили юнге чайки. Как раз в той стороне,
описывая короткие круги, носились сейчас над водой две чайки. Их, видимо,
занимал какой-то предмет внизу, почти под водой. И хотя они были далеко от
Вильяма, время от времени до него доносились их пронзительные крики. То, что
они видели, возбуждало их любопытство или, может, какое-то еще более острое
чувство.
Кружа над этим местом, они то и дело возвращались к его центру, и
взгляд наблюдающего за ними Вильяма невольно останавливался на предмете,
чернеющем на водяной глади. Предмет этот благодаря своему цвету отчетливо
выделялся на голубом фоне воды. Был он совсем черный, чернее всего
обитающего в океане, если не считать гигантского кита "мистицетус" с его
очень темной окраской. Характерна была и форма предмета -- почти
шарообразная.
Вильям, пользуясь только методом доказательства от противного, мог бы
догадаться, что это такое. Ясно, что это не черный альбатрос, не глупыш и не
фрегат-птица. Хотя по цвету они и похожи на этот предмет, но очертание тел
этих птиц совсем другое. Да и вообще ни у одного из обитателей океана не
может быть таких контуров: ни у животного, ни у рыбы. Предмет этот был
круглый, как шар, напоминающий морского ежа, а уж черный, словно смазанный
дегтем блок! Да это же... да это же курчавая голова их кока Снежка! А
несколько подальше от него виднеются еще два предмета, тоже темные и
круглые, но все же не такие черные и круглые, как первый. Должно быть, это
головы Бена и маленькой Лали. Чайки, по-видимому, тоже ими очень
заинтересовались, потому что они подлетают то к одной, то к другой голове,
вьются над ними, беспрестанно испуская пронзительные крики. И крики эти
доносятся теперь гораздо отчетливее до слуха Вильяма, который будто прирос к
мачте.
Глава XLII. СНОВА НА БОРТУ
Юнга слез с мачты, как только убедился, что его спутники не утонули, а
целые, невредимые плывут неподалеку от плота. Тогда, ободренный надеждой, он
решил, что не ослабит своих усилий, пока они не будут спасены.
Соскользнув на доски плота, он подскочил к брошенному рулевому веслу и
принялся грести против ветра. Надо правду сказать, что продвигался плот
вперед не очень быстро, однако Вильям был доволен и этим: по крайней мере,
плот уже не уходил от его товарищей, а, наоборот, приближался к ним. Ясным
доказательством тому служила последняя бочка, у которой он перерубил веревки
и спустил на воду: теперь она уплывала уже в подветренную сторону. Значит,
сам плот двигался против ветра.
Сундучок и первая бочка были спущены на воду раньше; у последней бочки
он обрубил канаты не сразу, а некоторое время раздумывал, стоит ли их
