довода, -- а вы разве не шевелите во сне большим пальцем или ступней, а то и
всей ногой? И потом, по-вашему, выходит, что фрегат и вовсе не отдыхает, не
спит. Вы же знаете, что плавать он не умеет, потому что на ногах у него
совсем малюсенькая перепонка. И на воде он держится не лучше, чем
какая-нибудь цесарка или старая курица, привыкшая к своей навозной куче.
Ведь спать на воде для фрегата -- такое же невозможное дело, как для нас с
вами, масса Бен.
-- Ладно уж, Снежок,--медленно, словно подыскивая ответ, сказал
матрос,-- я бы и рад с тобой согласиться: то, что ты говоришь, как будто
похоже на правду... А все-таки, хоть убей, не пойму, как так птица может
спать на лету. Да это то же самое, если бы я поверил, что могу повесить,
зацепив за краешек облака, свою старую брезентовую шляпу. А в то же время,
по совести сознаюсь, никак в толк не возьму, как же на самом деле фрегаты
отдыхают. Разве только они каждую ночь возвращаются на берег, а поутру летят
назад.
-- Вот так сказали, масса Брас! Да неужто вы ничего умнее не придумали?
Люди говорят, будто фрегат никогда не отлетает от берега дальше чем за сто
лиг. Враки! Этот негр,--ткнул себя Снежок в грудь,--видал такого старого
самца среди самого Атлантического океана на гораздо более далеком
расстоянии, чем сто лиг, от берега. Они и сейчас на таком же расстоянии.
Хорошо, если бы это было правдой, будто фрегат никогда не залетает от земли
дальше чем на сто узлов, тогда бы нам, может, и удалось его поймать.
Господи! Да ведь мы сейчас вдвое дальше от земли, а эти вот длиннокрылые
птицы висят у нас высоко над головой и спят так же спокойно, как этот
негр,-- ткнул он опять себя в грудь,-- спал, бывало, в камбузе на старушке
"Пандоре".
На этот раз Бену нечем было крыть. Прав ли был негр в своих доводах или
только хитроумно придал им видимость правды, но факт остается фактом. Высоко
в небе маячили два темных силуэта, ясно выделяясь на его ярко-голубом фоне.
Хотя они висели очень высоко и явно не двигались, все же видно было, что это
живые существа, что это птицы, и именно того особого вида, к которому и
матрос и негр при всем своем научном невежестве сразу и безошибочно их
отнесли.
Глава XLVIII. ФРЕГАТ
Фрегат ("пеликанус аквила"), вызвавший на "Катамаране" столько
оживленных споров, во многих отношениях существенным образом отличается от
прочих океанских птиц. Хотя его обычно причисляют к пеликанам, он почти
ничем не похож на эту уродливую, неуклюжую, напоминающую домашнего гуся,
птицу.
От большинства других птиц, промышляющих добычу, летая над океаном, он
отличается прежде всего тем, что у него между пальцами только небольшая
плавательная перепонка, а когти на ногах такие же, как у орла или у сокола.
Он и в других отношениях сильно походит на этих птиц, так что моряки,
исходя из этого сходства, не делают между ними различия и попросту зовут
фрегата морским соколом, фрегат-соколом или фрегат-орлом. Так зовется и
крупный альбатрос, летающий в поисках добычи над океаном.
У фрегата-самца сплошь черное, как агат, туловище и только клюв
ярко-красный, очень длинный, сплюснутый и к концу круто загнутый книзу.
Самка вся тоже черная, только на брюшке у нее большое белое круглое пятно.
Ноги у фрегата, по сравнению с туловищем, короткие. Пальцы, как мы уже
говорили, снабжены большими когтями, из которых средний покрыт чешуей и
сильно загнут крючком. Ноги у фрегата до самой ступни покрыты перьями, в чем
опять-таки проявляется его сходство с сухопутными хищными птицами. У них
имеется еще один общий и характерный признак -- средний палец у фрегата
загнут внутрь, как бы для того, чтобы им можно было цепляться, садясь на
дерево, что он и делает, когда прилетает на берег, где зачастую вьет на
дереве гнездо или ночует, садясь на ветку, как на насест.
В сущности, эта птица является, можно сказать, промежуточным звеном
между хищными птицами, обитающими на суше, и перепончатыми, которые
преследуют добычу на океане.
Возможно, что фрегат продолжает линию, начатую рыболовом-птицей и
морским орлом. Они добывают себе пищу из воды, однако в поисках ее не
залетают далеко от берега.
Фрегат, которого действительно можно назвать морским соколом или орлом
за его смелость, силу, за все качества, свойственные ему, так же как и этим
царственным птицам,--отлетает так далеко от берега, что его нередко можно
увидеть над самой серединой океана.
Удивительное свойство есть у этой птицы, которому орнитологи до сих пор
не находят объяснения. Дело в том, что перепонок на лапах у нее почти нет,
следовательно, плавать она не может. И правда, никто никогда не видел, чтобы
фрегат садился на воду отдыхать. Не может он держаться и на волне: строение
ног и туловища делает это невозможным. Но тогда как и где он все-таки
отдыхает, когда у него устают крылья? На этот вопрос действительно очень
нелегко ответить.
Некоторые, как, например, Бен Брас, утверждают, будто фрегат каждую
ночь возвращается ночевать на берег. Но если вспомнить, что долететь ему до
своего насеста -- значит иной раз отмахать на крыльях чуть не тысячу миль,
не говоря уже об обратном путешествии к месту его рыбной ловли,-- то такого
рода предположение теряет всякое правдоподобие. Многие моряки придерживаются
мнения, что он спит, высоко повиснув в воздухе. Таково было и мнение Снежка.
И вот это мнение или предположение -- назовите как хотите,-- над
которым Бен Брас посмеялся и слегка даже поиздевался, как над самой
невероятной несуразицей, в конце концов, может быть, не так уж далеко от
истины. Как часто бывало, что диковинные истории, рассказанные каким-нибудь
матросом, принимались за россказни, за самые фантастические бредни, подобно,
например, рассказу о фрегате, и подвергались осмеянию с научной точки зрения
кабинетными учеными-натуралистами, а в конце концов оказывались чистейшей
правдой.
Почему утверждение моряков, будто фрегат спит на лету, не может
оказаться правильным? Ведь оно основано на личном наблюдении, а вовсе не
является матросской выдумкой, какой ее считают умные и высоко о себе мнящие,
но часто ошибающиеся преподаватели естественных наук.
Давайте проверим: так ли уж неправдоподобна теория моряков насчет сна
фрегата?
Что фрегат может отдыхать в воздухе, не подлежит никакому сомнению.
Нередко можно наблюдать, как наблюдали сейчас наши катамаранцы, что он,
распростерши крылья, неподвижно висит в воздухе и только чуть покачивает
своим длинным раздвоенным хвостом, временами то раскрывая его, то складывая,
по меткому выражению матроса, как портной ножницы. Это движение, возможно,
чисто мышечного характера и вполне совместимо с состоянием сна или дремоты,
в котором птица находится отдыхая. Как бы там ни было, она держится, не
меняя положения, не двигаясь с места, иногда в течение многих минут не делая
ни одного движения, а только раздвигает и сдвигает длинные, изящно изогнутые
перья своего раздвоенного хвоста.
Рыба спит, не делая сколько-нибудь заметных усилий, чтобы удержаться в
этом положении в воде. Почему не могут делать этого в воздухе некоторые
птицы, чье тело гораздо легче рыбьего, а костяк снабжен воздушными
полостями, помогающими им держаться в воздухе?
Фрегат редко когда отдыхает в обычном понятии этого слова. Его
ритмичный, грациозно-легкий полет на стройных при всей их огромной длине
крыльях -- распростертые, они нередко достигают десяти футов--доказывает,
что в воздухе он чувствует себя, может быть, так же покойно и легко, как на
ветке дерева. Достоверно известно, что он неделями, месяцами подряд не
знает, что значит отдыхать на дереве или на каком-нибудь другом высоком
месте.
Правда, если фрегат рыбачит вблизи берега, он обычно на берегу же и
ночует. Если же он залетает далеко в море, так и проводит всю ночь на
крыльях. Фрегат не ищет отдыха, как это делают многие другие океанские
птицы, вроде его ближайшего сородича -- глупыша. Он не садится отдыхать ни
на мачту корабля, ни на какой-нибудь иной высокий шест на судне, а постоянно
носится над мачтами плывущих кораблей, словно находит в этом удовольствие, и
отрывает иной раз клювом клочки цветной материи на флагштоке.
О фрегате, захваченном на месте преступления, когда он занимался этим
делом, рассказывают забавный анекдот. Матрос, который влез на верхушку мачты
и схватил его, был простой деревенский парень, служивший на корабле только
временно. Был он длинный и худой, как жердь. И вот команда на борту корабля
после этого случая постоянно потешалась над ним, уверяя, что фрегат, который
привык узнавать матросов по выправке, ошибся, приняв новичка за шест, а не
за матроса, и пал жертвой собственной ошибки.
Строго говоря, фрегат не рыбачит, как остальные хищные птицы на океане.
Так как он не может ни плавать, ни нырять, то не может, конечно, и
вылавливать рыбу из воды. Но, в таком случае, чем же он существует? Где
находит он пропитание? Скажем коротко: он ловит добычу в воздухе и питается
главным образом всякого рода летучей рыбой и летучими каракатицами. Когда
тe, спасаясь от своих преследователей, выскакивают из воды, ища безопасности
в воздухе, фрегат подстерегает их и камнем падает сверху, хватая прежде, чем
те успевают вернуться в свою столь же опасную для них стихию, из которой
только что выпрыгнули.
Кроме летучек, фрегат ловит и рыб, имеющих обыкновение выскакивать из
воды на поверхность, а иногда отнимает добычу у глупыша, у чайки, морской
ласточки и другой тропической птицы, умеющей и нырять и плавать, причем
сначала он силой заставляет их выпустить рыбу, а затем подхватывает ее в
воздухе, прежде чем та упадет обратно в воду.
В бурю эта своеобразная хищная птица прямо-таки благоденствует: это --
время самого обильного для нее лова, так как она может хватать рыбу,
выкинутую бурей прямо на бурлящую волнами поверхность воды. А когда на
океане царит полный штиль, она прибегает к другому способу: силой заставляет
птиц, выловивших рыбу из воды, отдать ей свою законную добычу. Больше того,
она вынуждает их даже отрыгнуть уже проглоченную рыбу.
Поразительное мастерство полета не только дает ей возможность без
промаха схватить выброшенный кусок -- она пускается и на такие фокусы: если
случится, что рыба попала в клюв не так, как ей удобно, она подбрасывает ее
в воздух, ловит снова и снова, пока не сможет проглотить.
Глава XLIX. МЕЖДУ ДВУМЯ ХИЩНИКАМИ
Птицы, за которыми так внимательно следили катамаранцы, внезапно вышли
из состояния неподвижности и, кружа в воздухе, стали по спирали спускаться
все ниже и ниже к воде.
Вскоре они оказались так низко, что алый, выдававшийся вперед, как у
пыжащегося голубя, зоб у самца был уже отчетливо виден. Стройные по своим
очертаниям тела птиц с длинными, серпом изогнутыми крыльями и изящным
раздвоенным хвостом четко вырисовывались на фоне небесной синевы.
Альбакоры совсем перестали обращать внимание на приманку, предлагаемую
им Снежком и Брасом, и быстро засновали в воде туда и сюда, пока не
рассеялись по океану во все стороны.
Неужели это страх перед нависшими над ними фрегатами заставил их так
изменить обычную для них тактику?
Нет, такое поведение было вызвано чем-то другим -- не страхом. Они,
по-видимому, бросились за чем-то, чего ни самим им, ни нашей четверке на
плоту еще не было видно.
Бен Брас и Снежок знали, что альбакоры подняли такую суету совсем не
потому, что испугались фрегатов: им они вовсе не были страшны. Но юнга,
