сразу начинают лезть в голову разные мысли. А я не хотел сейчас думать. Ни
о чем. Куда легче оказалось выбрать на потолке точку и не отводить от нее
взгляда.
Так -- легче. И можно слушать голос деда, идущий из пасти счетчика, и
забывать о том, что произошло.
-- Обширное кровоизлияние, Петр. Инсульт. Я никогда не исключал такого
варианта, но уж очень не вовремя он выпал. Думаю, сутки бы я продержался,
но не больше...
Голос у деда спокойный. И не потому, что он сейчас в теле Карела. Он бы
говорил так же ровно и сухо, валяясь парализованным на койке. Наверное,
таким тоном он и соглашался на предложение счетчика...
-- Данилов принял мое решение сразу. Маша вот... почти не
разговаривает. Ничего, тоже привыкнет.
-- Как это было? -- с болезненным любопытством спросил я.
-- Меня усыпили. Карел считает, что иначе я сошел бы с ума в процессе
перекачки сознания. А так... словно засыпаешь в одном теле, а просыпаешься
в другом.
-- Это страшно, дед? -- поинтересовался я. И тут же проклял себя за
глупый вопрос. Но дед ответил спокойно:
-- Не очень. В конце концов, я давно готовился... хм... уйти насовсем.
А случившееся все-таки вариант не из худших. Тяжело привыкать к новому
зрению. Если бы ты знал, _каким_ я тебя сейчас вижу... это очень смешно. К
этим... лапкам трудно привыкнуть. К тому, что ходишь на четвереньках.
Впрочем, я пытаюсь не двигаться, этим занимается Карел.
-- Ты... вы... можете общаться? Напрямую? Ты читаешь его мысли...
-- Нет. Как я понимаю, Карел выделил для моего сознания локализованный
участок своего мозга,-- дед оживился.-- Интереснейшая раса, Петр! Какие
огромные возможности! Вот, к примеру...
Если не смотреть на рептилоида -- то все в порядке. Дед просто излагает
абстрактную проблему: что чувствует человек, оказавшись в нечеловеческом
теле, да еще и не полноправным хозяином, а случайным гостем...
Ребенком я однажды подцепил корь. Да и мало кто ухитрялся не болеть ею в
детстве. У меня слезились глаза, я не мог смотреть на свет, лежал в
зашторенной комнате и мучился от того, что дед забрал компьютер... от греха
подальше. Вместо него он купил и поставил музыкальный центр, какой-то
невообразимо навороченный, с обилием возможностей, и я, лежа в постели, на
ощупь разбирался с пультом. До сих пор помню все кнопки на ощупь... и
радость, когда нажатие очередной вылавливало в эфире какую-нибудь
радиостанцию или запускало сидишник. Но лучше всего было, когда дед
приходил, садился рядом и начинал со мной разговаривать. В первый же день я
спросил его, почему от кори нельзя быстро вылечиться, и он прочел мне
десятиминутную лекцию об этой болезни. Вряд ли дед разбирался в этом
раньше, но когда я заболел, ему потребовалось полчаса, чтобы вникнуть в
суть проблемы.
-- Вирусная инфекция, Пит,-- тогда он любил называть меня Питом.-- На
этом фронте медицины особых успехов нет. Говорят, у чужих имеются
эффективные препараты для уничтожения вирусов, но с нами они делиться не
собираются... У тебя сейчас поражена лимфатическая система, помнишь, мы
читали книжку "Как внутри меня все устроено"? Еще вирус гнездится в
ретикулоэндотелиальной системе, но ты этим голову не забивай. Ничего
страшного нет, я тоже в детстве переболел корью.
-- Я не умру? -- спросил я, потому что мне стало немного страшно.
-- Если не начнется коревый панэнцефалит -- нет,-- обрадовал меня
дед.-- Но это маловероятно.
-- А что такое панэнцефалит?
Дед объяснил, обстоятельно и подробно. Тогда я не выдержал и заплакал. И
даже выкрикнул, что не хочу ничего этого знать, и лучше бы он молчал...
Дед положил мне на лоб холодную ладонь, подождал, пока я немного
успокоюсь, и сказал:
-- Ты не прав, Пит. Страх -- в неизвестности. Это единственный страх,
который можно себе позволить. А когда знаешь -- бояться нельзя. Можно
ненавидеть и презирать болезнь. Бояться нельзя.
-- А ты не боялся, когда был маленький и болел? -- обиженно выкрикнул
я.
-- Боялся,-- помолчав, сказал дед.-- Но я был не прав...
Сейчас он был прав. Сейчас он не боялся.
Или имел достаточно сил, чтобы этого не показывать. То, что случилось с
ним, словно бы стало академическим случаем, который он излагал перед
потрясенными коллегами. А ведь он и впрямь это сделает, с превеликим
удовольствием, если удастся уговорить счетчика отправится на Землю! Влезет
на кафедру в лекционном зале, оскалится, удовлетворенно взирая на
побелевшие лица СКОБистов, экзобиологов, ксенопсихологов, экстратерральных
лингвистов, дипломатов-инопланетчиков... И гаркнет: "Как ни странно, я все
тот же старый хрыч Андрей Хрумов, хоть и сижу в уродском теле
рептилоида"...
-- Как ни странно, я все тот же Андрей Хрумов, хоть и похож немного на
варана,-- сказал дед.-- И если Карел не решит очистить свою память, то мне
светит еще долгая жизнь...
-- Так ты меня переживешь, дед,-- сказал я.
-- Возможно,-- легко согласился он.
Я покосился на деда... на Карела. Счетчик лежал на полу. Будь это просто
рептилоид, он забрался бы на спинку кровати.
-- Что он делает, когда ты... снаружи?
-- Не знаю, Петя,-- сказал дед.-- Мне кажется, ему даже нравится такая
возможность. Он же всегда имел два сознания, и вряд ли внешний мир занимал
его больше, чем внутренний. Другой бы на месте счетчика стал шизофреником,
а ему все равно...
-- А ты, деда?
-- Я?
Кажется, он попытался вздохнуть, но в теле счетчика это было непросто.
-- Петя, в определенном возрасте такие мелкие неудобства, как
негнущиеся суставы, слепнущие глаза, или, например, пребывание в
нечеловеческом теле, отступают перед самой возможностью жить.
-- Как ты будешь дальше, дед? -- тихо спросил я.-- Здесь... хорошо,
здесь только мы и алари. А на Земле?
-- Часто ли я выходил из дома в последние годы? -- вопросом ответил
дед.
-- А счетчик захочет...
-- Он предложил мне компромисс. Пятьдесят лет мы пробудем на Земле.
Карел будет послом Счетчиков у человечества. Потом полвека послом у них
буду я, все равно на их планете человеку не выжить. И по новой.
Это было очень, очень щедрое предложение. И не только для деда, для всей
Земли. Дипломатические контакты -- качественно иной уровень в отношениях с
расами Конклава.
Потом до меня дошел весь смысл его слов.
-- Сколько живут счетчики, дед?
-- Очень долго, Петя,-- он ответил не сразу.-- Куда дольше нас.
-- А про их мир ты что-нибудь узнал?
И в это мгновение рептилоид неуловимо изменился. Он дернул головой,
потянулся и резко сказал:
-- Петр, я прошу не затрагивать данную тему.
Секунда -- и Карел ушел, спрятался во второй слой своего сознания. Но
меня словно кипятком обдало. Нет, не с дедом, точнее -- не только с дедом я
разговаривал. Счетчик все время был рядом. Слушал, смотрел, делал свои
выводы.
-- Неудобно снимать комнату в доме со стеклянными стенами,-- сказал
дед. На этот раз -- именно дед...
Была какая-то злая и едкая ирония судьбы в том, что именно Андрею
Хрумову выпало доживать век в нечеловеческом теле. Причем -- именно век, по
меньшей мере.
Я присел на постели, посмотрел на рептилоида. Нас оставили вдвоем,
вернее -- втроем. Вероятно, чтобы мы смогли уладить семейные проблемы?
Увы, бывают ситуации, которые лучше и не пробовать разрешать, ибо разрешить
их просто невозможно.
-- Дед, что ты решаешь? Я имею в виду Геометров.
-- Дальнейшие решения будут принимать те, кто имеет на это
право,-- просто ответил он.-- Я предоставлю свои рекомендации, но не от
меня зависит, с кем пойдет Земля. Надеюсь все же, что с Геометрами.
-- Дед, это ошибка.
-- Петр! -- рептилоид дернулся, в тщетной попытке изобразить
человеческое возмущение.-- Все, описанное тобой, не выходит за рамки
нормального общества.
-- Выходит,-- твердо сказал я.-- И далеко.
-- Петр, тобой сейчас движет чисто эмоциональная реакция. Тебя
возмутила их структура власти? Власть, построенная на воспитании?
-- И это тоже. Понимаешь, это система, не оставляющая шансов. При любой
тирании, любой диктатуре, всегда есть сопротивление со стороны общества.
Это от рождения, наверное, закладывается. Пока есть деление мира на
внешний -- враждебный, и на внутренний -- семью, всегда существуют две
логики, две модели поведения... Даже три,-- не удержался я,-- на стыке двух
систем возникает личность как таковая, сплав общества и наследственности.
Это дает свободу. Но мир, уничтоживший семью как таковую, становится
монолитен. Нет конфликта. Нет двойной морали. Нет... нет свободы как
таковой, наверное...
-- Вот я воспитал тебя на свою голову,-- промолвил дед,-- и что
хорошего?
-- А я не просил меня воспитывать,-- сказал я.
Дед помолчал, прежде чем ответить:
-- Удар ниже пояса, Пит.
Но меня не растрогало детское имя:
-- У тебя и пояса сейчас нет. Дед, как бы там ни было, но ты воспитал
во мне именно право решать. Свободу. Так? Ты хотел этого? Так вот, я
уверен, что мир Геометров ничего хорошего Земле не принесет.
-- Петя, ты видел там, у них, нищих?
Я молчал, мне нечего было ответить, но к счастью, дед решил усилить
эффект:
-- Бандитов, преступников?
-- Видел. Я сидел в концлагере.
-- Если верить твоему описанию, так это не самое ужасное место, Петя!
Миллионы людей у нас живут в куда худших условиях. Ты видел лагеря беженцев
под Ростовом? Или молодежные трудовые поселения в Сибири? -- дед повысил
голос, выжимая из горла рептилоида все, что возможно.-- Посмотрел на
изнаночку чужой планеты -- своя медом показалась? Опомнись, Петя! Земля
вовсе не тот курорт, которым ты привык ее считать!
Я вспомнил бескрайнюю холодную тундру. Цепочку сторожевых вышек, на
которых обитали _гибкие друзья_. Историка Агарда Тараи, знающего слишком
много правды, но даже при этом не способного протестовать. Баня почему-то
вспомнилась. Словно по контрасту -- раскаленный ветер и толпа людей,
боящихся коснуться друг друга. А еще пацаны из интерната "Белое
море" -- славные, ершистые мальчишки, которых бережно и с любовью превратят
в славных, послушных роботов.
-- Земля -- это рай,-- сказал я.-- Поверь, деда.
Он как-то даже осекся от моего тона. Замотал треугольной вараньей
головой, промолвил:
-- Столкновение утопии с реальностью всегда приводит к деформациям.
Утопия искажается, но...
-- Нет, дед. Это не утопия деформировалась, а реальность.
-- Что тебя наиболее возмутило в их мире, Пит? -- спросил дед,
помолчав.
Это было как привет из детства. Умение вычленять главное, которому так
долго учил дед. "Не ной, объясни, что у тебя болит! Не бросай учебник,
скажи, что непонятно! Не реви, вспомни, _как_ тебе разбили нос!"
-- Наставники. Их уверенность в себе. Их... их стремление творить
добро.
Дед очень натурально крякнул:
-- Да что же ты заводишься, Петя? Это ведь здорово, что люди верят в
свою правоту! Что они пытаются воспитать детей! Хорошие учителя -- вот чего
не хватает нашему обществу!
Я вдруг вспомнил Тага. И ответил, пожав плечами:
-- А детям не нужны хорошие учителя. Им нужны хорошие родители.
Внезапно дед захихикал:
-- Петя, меня всегда поражали твои лакуны в знаниях и умение их
заполнять. Ты вот сейчас споришь с авторитетами...
-- А с авторитетами всегда приходится спорить. У них должность такая.
-- Если бы я это знал раньше...-- начал дед.-- Ладно. Чего ты хочешь,
Петя?
-- Тень, дед. Я должен отправиться...
-- Почему именно ты?
-- Я знаю Геометров. Значит, сумею быстрее понять их врагов.
-- И как ты мыслишь это путешествие? Джампом? Тридцать две тысячи
световых лет, делим на двенадцать целых, три десятых... ух ты, всего лишь
