Но не успел еще кончить слова, как взвыл снова воздух, и белые клубки
повисли над самой гатью, закутав ее плотной пеленой.
- Вот это враз!... Чисто сделано!
Рыжеватый и плотный в золотом пенсне, стоявший рядом с Леоном Ку-
тюрье, плотоядно облизнулся.
Стало видно, как засуетились на гати рыжие мураши.
- Ага, не нравится! Попадет сволочам!
- Жаль, удерут все же!
- Ну, не все!.. Многие влипнут!
- Молодцы корниловцы!...
- Всех бы перехлопать!.. Хамье, бандиты проклятые!
Шрапнельные разрывы учащались, ложились гуще и вернее. Пожилой чело-
век в широком пальто, стоявший об руку с хорошенькой блондинкой, повер-
нулся к Леону Кутюрье.
- Как это называется... вот чем стреляют?
- Шрапнель, мсье!... Такой трубка, который имеет много маленька
пулька. Очень неприятн! Tres desagreable!
Старик опять впился в горизонт. Блондинка, распушив губы и взмахнув
обещающе длинными ресницами, улыбнулась Леону Кутюрье.
- Это картечное действие? - спросила она, видимо радуясь и гордясь
специальным термином.
- Oui, madame! Картешь!..
Леон Кутюрье прикоснулся к котелку и отошел от решетки. Оглянувшись,
увидел разочарованный взгляд, весело послал воздушный поцелуй и пошел по
аллее, сбивая тросточкой мелкую гальку.
Спустился по песку к воротам, на которых тусклым золотом сверкал им-
ператорский, распластавший геральдические крылья, орел. Обе головы ему
сбили камнями досужие мальчишки.
Очутившись на улице, направился к спуску в гавань, но услыхал сзади
переплеск криков: "... смотрите!... едут!..." и звонкий грохот копыт
мчащихся лошадей.
Леон Кутюрье остановился на краю тротуара и взглянул вдоль улицы.
Высоко взбрасывая белощеточные ноги, брызгая пеной с закушенного
мундштука, впереди разъезда кавалерии, коней в тридцать, летел золотис-
то-рыжий, почти оранжевый, английский скакун, легко неся седока.
Молодой, разрумянившийся от скачки, азарта и хмеля удачи, тонкий офи-
церик держал в опущенной руке обнаженную шашку, и за его спиной вихрем
метались длинные концы белого башлыка.
Он резко посадил коня на задние ноги у фонарного столба, прислонясь к
которому стоял Леон Кутюрье, и оглянулся, как будто ища нужное лицо на
тротуаре.
Очевидно, спокойная поза иностранца и хороший костюм произвели на не-
го должное впечатление и, перегнувшись с седла, он спросил:
- Милостивый государь! Какая самая краткая дорога к пристаням?
Леон Кутюрье восторженно улыбнулся:
- O, mon lieutenant! Ви видит эта улиц? Ездиль до перви поворот эта
рука... a droite! Там будет крутому спуску вниз, и ви найдет пристань!
Офицерик отсалютовал шашкой и спросил еще:
- Вы иностранец?
- Oui, monsieur! Я француз!
- А, союзник!... Да здравствует Франция! Напишите в Париж, мсье, что
сегодня мы вдребезги раскатали краснопузую сволочь. Скоро Москва наша!
Леон Кутюрье восхищенно прижал руку к сердцу:
- O, mon lieutenant! Русску офисье... это... это le plus brave! Мар-
шаль Фош сказаль - русску арме одни голи куляк разбиваль бошски пушка, -
закончил он, с еле уловимой иронией.
Офицерик засмеялся: - Merci, monsieur!
Обернулся к отряду:
- За мной!.. Рысью... ма-арш! - и копытный треск пронесся по граниту
к спуску.
Леон Кутюрье приветственно помахал вдогонку тростью и отправился
дальше. На углу он остановился у разбитой витрины заколоченного магази-
на, оперся на ржавые перила и внимательно начал разглядывать валявшиеся
на запыленных полках остатки товаров.
Поднял руку и с неудовольствием заметил, что манжета закраснела по
краю пятном ржавчины.
- Sacrebleu! - сердито сказал француз и, вынув из кармана носовой
платок, начал старательно стирать ржавчину.
До вечера, лениво и бесцельно, бродил он по улицам, встречая конные и
пешие части входящих добровольцев, помахивая тросточкой и котелком, лю-
безно улыбаясь, впутываясь в ряды пехоты, разговаривая с солдатами и
офицерами, поздравляя с победой, кланялся, шаркал ножкой.
Лицо у него было милое, глуповато восторженное лицо фланера парижских
бульваров, офицеры и солдаты катались со смеху от его невозможного выго-
вора, но француз не обижался, смеялся сам, суетился и только по временам
его, видимо, беспокоило пятно на манжете, потому что он часто вынимал из
кармана платок и с французскими ругательствами яростно стирал злополуч-
ную ржавчину.
День уплывал за заречные леса. Вместе с влажной свежестью обыватели
попрятались привычно по домам, - из боязни налететь на пулю нервного ча-
сового или нож бандита.
Крепкие каблуки Леона Кутюрье застучали по пустынному переулку.
Издали француз увидел отяжелевшие светом окна особняка, принадлежав-
шего богачу помещику, лошаднику, и занятого при красных под райком пар-
тии.
У подъезда угрюмо стыл громадный "Бенц", и на подушках автомобиля
спал усталый шоффер.
На ступенях крыльца, вытянувшись и застыв, воплощением простой нерас-
суждающей силы, стоял часовой юнкер. На рукаве шинели в сумерках чуть
виднелась сломанная углом красно-черная ленточка.
Леон Кутюрье поровнялся с окнами и увидел, как по комнате прошли,
оживленно жестикулируя, два офицера.
Он остановился, чтобы рассмотреть лучше, но услыхал хлюпающий звук
вскинутой на руку винтовки и жесткий крик:
- Нельзя!... Проходи!...
Кутюрье шагнул вперед.
- Нишево, господин сольдат!.. Я мирна гражданин, иностранец, если
позволит! Леон Кутюрье! Мне иметь удовольствие поздравить православни
армия с победа.
В голосе француза было такое обезоруживающее простодушие, глуповатое
и ласковое, что юнкер опустил винтовку.
Француз стоял в полосе света, бившего густой сметанной белизной из
окна, с котелком на затылке, расставив ноги, приятно улыбаясь, и пока-
зался юнкеру похожим на веселого героя экранных проказ Макса Линдера,
над лицами которого юнкер беззаботно смеялся в те дни, когда его рука
предпочитала сжимать не тяжелый приклад, а нежную руку девушки в тишине
темного кино.
Но все же он строго сказал:
- Хорошо, мсье! Но проходите! С часовым говорить нельзя!
- Mille pardons! Я не зналь! Я не военна!... Ви наверно сторожит
большая пушка?
Юнкер хохотнул:
- Нет!.. Здесь штаб командующего! Но проходите, мсье!
Леон Кутюрье отошел. Пройдя особняк, оглянулся. Неподвижная фигура
юнкера высилась бронзовой статуэткой на ступенях. На тонкой полоске шты-
ка играл серебряный холодноватый блеск.
Француз снял котелок и крикнул:
- Au revoir, господин сольдат! Я очень льюблю храбру русску jeune
homme!
Манжета.
Васильевская улица была тихой и сонной, утонувшей в старых садах, из
которых выглядывали низкие особнячки.
За две недели до вступления белых, в квартиру доктора Соковнина
въехала по ордеру жилотдела, заняв две комнаты, артистка Маргарита-Анна
Кутюрье.
Мадам Соковнина вначале освирепела:
- Поселят такую дрянь, а потом разворует все вещи и уедет. И жало-
ваться некому!
И, злясь на жилицу, избегала встречаться с ней и не кланялась.
Но артистка не только ничего не вывезла, но еще привезла рояль и нес-
колько кожаных чемоданов, набитых платьями, бельем и нотами.
У нее оказалось прекрасного тембра драматическое сопрано, сухой ме-
дальный профиль, холеные руки и великолепный французский выговор.
А когда, однажды вечером, она спела несколько оперных арий, спела,
мощно бросая звуки, свободно и верно - лопнула пленка человеческой враж-
ды.
Докторша вошла в комнату жилицы, восхитилась ее голосом, разговори-
лась, предложила столоваться у них, а не портить себе здоровья советским
питанием, и Маргарита Кутюрье стала своим человеком в семье Соковниных.
Мадам Марго пленила хозяев тактом, прекрасными манерами и восторжен-
ной и нежной любовью к мужу, застрявшему с весны в Одессе, которого Мар-
го ждала с приходом белых.
В этот тревожный день, после стрельбы, конского топота и людской мол-
ви по всполошенным улицам, мадам Марго вернулась к чаю возбужденная и
веселая.
- О, Анна Андреевна! Я встретила на улице знакомого офицера!.. Он
сказал... Леон в поезде командующего и будет сегодня к восьми часам, как
только исправят взорванные рельсы за слободкой.
- Ну, поздравляю, дорогая! - ответила докторша.
Поэтому, когда за ужином все сидели в сборе: доктор, Анна Андреевна,
Марго, дочь Леля, и из передней яростно задребезжал звонок, - за Марга-
ритой, выбежавшей с криком: "Ah, c'est mon mari!", последовали все.
В дверях стоял Леон Кутюрье. Жена с радостным смехом целовала его в
щеки, он гладил ее по плечу и улыбался смущенно хозяевам.
- O, mon Leon! O, mon petit. Je vous attendais depuis longtemps!
Француз что-то тихо сказал жене. Она схватила его руку и повернулась:
- О, я так счастлива, что даже забыла!... Разрешите представить моего
мужа!
Леон Кутюрье, низко склонясь, поцеловал руку хозяйки и крепко сдавил
руку доктора.
- Что же мы стоим в передней? Прошу в столовую! Впрочем, вы наверное
хотите помыться с дороги?
Француз поклонился.
- Благодару... Parlez-vous francais, madame?
- Un peu... trop peu! - смущенно ответила Соковнина.
- Шаль!.. Я говору русску очень плок. Я не кочу ванн! Я имею обичка с
дорога брать бань. С вокзаль я даваль везти себя в бань... le bain. Ко-
зяин пугальсь, кавариль: "какой бань... стреляйт". Но я даваль ему два
ста рубль. Она меня купаль, а на улиц "бум-бумм!.."
Он так жизнерадостно весело рассказывал о бане, что хохотали все, и
Соковнины и Маргарита, изредка взглядывавшая на мужа мимолетными насто-
роженными взглядами.
За чаем гость ел с аппетитом, сверкал зубами и улыбкой, ломаным язы-
ком рассказывал о событиях в Одессе, о высадке цветного корпуса и
бегстве большевиков...
- Скора будет польн порадок... Я занималь опять la commerce, фабрика
консерв... Маргарит будет петь на опера.
Он улыбнулся и вопросительно посмотрел на жену. Она поняла.
- Tu es fatigue, Leon? N'est-ce pas?
- Oui, ma petite! Je veux dormir... dormir...
- Да... да! Конечно, вам нужно отдохнуть после такой дороги. А где же
ваши вещи, Леон Францович?
- О, у меня одна маленьки сак! Я оставляль его хозяин бань до завтра.
- Тогда возьмите пока белье Петра Николаевича!
- Не беспокойтесь, Анна Андреевна! Белье Леона у меня! - сказала
француженка и покраснела мило и нежно.
- Merci, madame!
Леон Кутюрье еще раз поцеловал руку хозяйки и вышел за женой.
Войдя в комнату, наполовину загороженную роялем, француз быстро подо-
шел к окну и посмотрел вниз, где смутно чернели плиты двора.
Круто обернулся...
... и спросил вполголоса.
- Товарищ Бэла!.. Вы хорошо знаете всю квартиру. Куда выходит черный
ход?
- Во двор у дровяного сарая. Налево ворота. На ночь запираются. Стена
в соседний двор - полторы сажени, но у сарая лежит легкая лестница.
- Вы молодец, Бэла!
Она тихо и певуче засмеялась.
- Знаете... это чорт знает что! Если бы я не знала, что вы придете в
половине девятого, я ни за что не узнала бы вас. Феерическое преображе-
ние!
- Тсс... тише!.. У стен могут быть уши! Не будем говорить по-русски.
Такой разговор между супругами французами может показаться странным.
Она открыла крышку рояли и взяла густой аккорд. Спросила по-французс-
ки:
- Откуда у вас, товарищ Орлов, такой комический талант?.. Ни за что
бы не поверила!..
- Не даром я шесть лет промотался в эмиграции в Париже...
- Да я не о языке!.. А вот об этой имитации акцента! Это же очень
трудно!
- Пустяки, Бэла!.. Немножко силы воли, выдержки и уменья держать себя
в руках.
Он сел за стол и отстегнул манжету.
- Вы можете дать мне бумагу и ручку?
Взял бумагу, разогнул манжету, положил перед собой и старательно,
вглядываясь в чуть заметные карандашные пометки, зачертил пером, и пер-
вая же строчка легла ясная и четкая:
